Извращённая ненависть

25

ДЖОШ

ДЖОШ

Я ждал, пока Джулс уйдет, прежде чем я вышел из душа, как трус? Возможно.

Но я бы предпочел быть трусом, чем иметь дело с неловким утром после прощания. Предполагалось, что наша договоренность устранит эту неловкость, установив четкие границы и ожидания, но, конечно, погода все испортила в нашу первую ночь.

Если я когда-нибудь попаду на небеса, у меня будет долгий и тяжелый разговор с Богом о сроках.

Я все еще злилась на себя за то, что позволила Джулсу переночевать у меня, когда приехала в больницу, но хаос в отделении скорой помощи быстро смыл все мысли о моей личной жизни.

Штрихи. Ножевые ранения. Сломанные руки и ноги, носы и все, что между ними. Они затопили отделение неотложной помощи непрерывной волной, и рабочая неделя после Гиацинта была настолько безумной, что у меня не было времени мучиться над моим сексуальным договором с лучшим другом моей младшей сестры.

Мы с Жюлем втиснули несколько быстрых, ни один из которых не закончился ночевкой или объятиями, слава Богу. Но по большей части это была работа, все время.

Большинство людей ненавидели бы работать такие долгие часы, но я жаждал стимуляции — пока не попал в один из тех дней.

У меня были хорошие дни, плохие дни, и те дни — с большой буквы T, с большой буквы D — в скорой помощи. Хорошие дни были, когда я уходил, зная, что в нужное время принял правильные меры, чтобы спасти чью-то жизнь. Плохие дни варьировались от попыток пациентов напасть на меня до инцидента с массовыми жертвами, когда на дежурстве были только я, мой лечащий врач и несколько медсестер.

Затем были те дни. Их было немного, и они были далеко друг от друга, но когда они произошли?

Они были разрушительными.

Бесконечная плоская линия монитора сверлила мой череп и смешивалась с ревом в ушах, когда я смотрел на закрытые глаза и бледную кожу моего пациента.

Таня, семнадцать лет. Она ехала домой, когда пьяный водитель разбил ее машину.

Я сделал все, что мог, но этого было недостаточно.

Она была мертва.

В одну минуту она была жива, а в следующую ее уже не было. Просто так.

Мое дыхание вырвалось в рваных штанах. После того, что казалось вечностью, но на самом деле было не более минуты, я поднял голову и увидел, что Клара и техники смотрят на меня с мрачным выражением лица. В глазах Клары появился слабый блеск, и один из техников громко сглотнул.

Никто не говорил.

“Время смерти: 3:16 вечера” Это был мой голос, но он звучал странно, как будто исходил от кого-то другого.

После минуты молчания я вышел. Вниз по коридору, за угол и к комнате для родственников, где ждали родители Тани.

Глухой удар. Глухой удар. Глухой удар.

Все звучало приглушенно, за исключением эха моих шагов по линолеуму.

Глухой удар. Глухой удар. Глухой удар.

Я уже терял кого-то в скорой помощи раньше. В течение моего первого года пребывания в ординатуре я лечил пациента, который был ранен в грудь во время случайной поездки. Он скончался от полученных травм через несколько минут после прибытия в больницу.

Я ничего не могла поделать; он зашел слишком далеко. Но это не помешало мне выйти из травматологического отделения в ванную и вырвать.

Каждый врач в конце концов терял пациента, и каждая смерть была тяжелым ударом, но Таня ударила меня прямо в живот.

Может быть, это было потому, что я был так уверен, что она выкарабкается. Или, может быть, это было потому, что у нее едва был шанс прожить жизнь, прежде чем смерть так жестоко отняла ее у нее.

Что бы это ни было, я не мог остановить разрушительный рой того, что если от переполнения моего мозга.

Что, если бы я сделал другой звонок во время процесса лечения? Что, если бы я добрался до нее раньше? Что, если бы я был лучшим врачом?

Что если, что если, что если.

Глухой удар. Глухой удар. Глухой удар.

Мои шаги на секунду замедлились за пределами комнаты родственников, прежде чем моя рука сомкнулась на дверной ручке и повернулась. Я как будто смотрел фильм о себе — я был здесь, но не на самом деле.

Родители Тани вскочили, когда увидели меня, их лица были напряжены от беспокойства. Минуту спустя беспокойство превратилось в ужас.

"Мне жаль ... мы сделали все, что могли ..."

Я продолжал говорить, пытаясь звучать сочувственно и профессионально, звучать как угодно, но не оцепенело, но я едва слышал свои собственные слова. Я слышал только пронзительный вопль матери и гневные крики отрицания отца, которые превратились в дрожащие крики горя, когда он заключил свою жену в объятия.

Каждый звук вгонял призрачный шип в мою грудь, пока я не был настолько усеян ими, что не мог дышать.

“Мой малыш. Не мой ребенок ”, - рыдала мама Тани. "Она здесь. Она все еще здесь. Я знаю, что это так ”.

"Мне так жаль", - повторила я.

Глухой удар. Глухой удар. Глухой удар.

Не мои шаги, а грохот разбитого сердца.

Я сохранял свою маску стоика до тех пор, пока у меня не кончились бесполезные слова, и я оставил семью наедине с ее горем. У меня была дюжина других пациентов, которых нужно было лечить, но мне нужна была минута, всего одна минута, чтобы побыть одной.

Я ускорила шаги, пока не добралась до ближайшей ванной. Онемение распространилось от груди к конечностям, но когда я закрыла за собой дверь, мягкий щелчок замка, вставшего на место, вызвал резкий всхлип, разорвавший воздух.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это исходит от меня.

Давление, нарастающее за моей грудной клеткой, наконец взорвалось, и я согнулся пополам над раковиной, сухо вздымаясь, пока мои уши не зазвенели, а горло не стало сырым.

Безжизненное тело Тани на носилках. Ава в отделении неотложной помощи после того, как она чуть не утонула. Открытые, пустые глаза моей мамы после передозировки таблеток.

Воспоминания слились в жуткий поток.

Меня снова стошнило, но я не ел с тех пор, как начал свою смену восемь часов назад, и ничего не вышло.

К тому времени, как мои сухие вздохи исчезли, пот прилипал к моей коже, а голова стучала от напряжения.

Я включила кран и ополоснула лицо холодной водой, прежде чем вытереть влагу бумажным полотенцем. Грубый коричневый материал царапал мою кожу, и когда я поймала свое отражение в зеркале, я увидела слабый красноватый след от того места, где я потерла им щеку.

Слабые фиолетовые пятна под глазами, желтоватый цвет лица, белые линии напряжения вокруг рта. Я выглядел как ад.

Боже, мне нужно было выпить чего-нибудь покрепче. Или, еще лучше, отпуск с несколькими крепкими напитками.

Я сжал челюсть и бросил скомканное бумажное полотенце в мусорное ведро. К тому времени, когда я вернулся на главный этаж, я вернул свою профессиональную маску на место.

У меня не было роскоши погрязнуть в горе или жалости к себе. У меня была работа.

“Привет”. Я улыбнулся своему следующему пациенту и протянул руку. “I’m Dr. Chen…”

Остальная часть моей смены прошла без каких-либо серьезных инцидентов, но я не мог избавиться от своей липкой кожи или неустойчивого сердцебиения.

“Ты в порядке?” Клара спросила, когда я отключился.

- Да. Я избегал ее сочувственного взгляда. “Увидимся завтра”.

Я не дал ей шанса ответить, прежде чем направился в раздевалку. Обычно я принимал душ дома, но мне отчаянно хотелось смыть кровь. Он прилипал к моей коже, густой и приторный, невидимый для всех, кроме меня.

Я зажмурился и оставался под водой, пока она не остыла, и глубокий холод не поселился в моих костях. Обычно я не мог дождаться, чтобы покинуть здание после смены, но сейчас ничто не звучало хуже, чем одиночество.

Все мои друзья работали, и было слишком рано идти в бар, что оставило мне один оставшийся вариант.

Я вытерлась полотенцем, оделась и выудила телефон из кармана джинсов, чтобы написать Джулс, но обнаружила, что ее уже ждет сообщение, отправленное двадцать минут назад.

Джулс: Ты уже ушел с работы?

Я: Только что вышел.

Я: Где ты?

Был вторник, поэтому сегодня она не работала в клинике.

Джулс: СциЛи, в спину.

Облегчение сотрясло мои легкие. Это было в нескольких минутах ходьбы.

Я: Не двигайся. Будь там через пятнадцать.