Любовный треугольник

69 Ани

— Но, — пульс срывается, в затылке пульсирует, — я думала, что ты решил не разводиться. Ты ведь остался с нами…

— Чтобы помочь тебе и не бросать тогда, когда ты не была готова к этому. Сейчас уже ты намного самостоятельнее. Знаешь, что что бы не случилось, ты справишься. Но это не значит, что я исчезну из твоей жизни. Всё останется также, как сейчас. Квартиру я оставлю вам. Деньги на сыновей буду выделять, как и прежде. Мы просто перестанем быть официально вместе, потому что так жить всегда мы не можем. Однажды, у тебя или меня кто-то появится, нам захочется построить что-то новое.

Мотаю головой, снова уплывая в прострацию. Она затягивает, как в воронку и лишает опоры.

— Выходит, что ты не собирался со мной оставаться? Даже тогда?

Верчу головой по сторонам, стараясь справиться с удушением, оттягиваю ворот домашней кофты.

— Ани, посмотри на меня, — требует Давид, сжав мои пальцы своими. Пытаюсь сосредоточить на нем расфокусированный взгляд, — я буду рядом. Я всегда буду рядом.

— Но родители, — шепчу я, чувствуя, как страх сковывает клетки, — они…

— Мы скажем об этом вместе. Не бойся. Они не осудят тебя.

Господи….

Эти несколько дней я не живу…

Не ем почти и не сплю… То плачу, то ухожу в себя.

Страх поселился в теле и отпускает только во сне.

Я не представляю, как отреагируют родители и от этого на меня накатывает паника. Хочется бежать к Давиду и умолять не разводиться, но я понимаю, что он все равно сделает то, что запланировал.

Потому что решил так давно. Потому что никогда не любил меня…

Когда наступает суббота, у меня от нервов поднимается температура. Меня трясет и тошнит.

Весь день до самого вечера я не в состоянии делать буквально ничего, поэтому впервые заказываю ужин для гостей в ресторане.

Говорят — страх парализует. Это правда. Я даже мальчикам не смогла приготовить поесть. Сварила пельменей и на этом всё.

Как убираю и одеваюсь не помню. Делаю рутинные вещи на автомате. Все мысли о том, как пройдет разговор и что меня ждет после…

Мамочка моя… как она перенесет? А папа? Боже, так страшно увидеть разочарование в его глазах…

Когда все приезжают, становится шумно и как всегда — весело. Тигран Арманович общается с внуками, папа наливает всем коньяк, а мама с тревогой на меня поглядывает.

— Всё хорошо, дочь? Ты сама не своя…

Да… сама не своя…

Я едва не плачу, и заметив это, Давид ободряюще сжимает мои пальцы.

— Успокойся, Ани. Всё будет хорошо. Если что — шишки полетят в меня.

— Какие такие шишки? О чем это вы? — оборачивается на нас папа.

— Гор, Арсен, пойдите пока у себя поиграйте, — просит их Давид.

Дождавшись, пока они послушно убегут в свою комнату, подходит ко мне.

Знаете, как бывает перед взрывом? Весь мир замирает, предчувствуя непоправимое. Вот и мой мир замер. Дышать получается через раз….

В голове плывёт, ни вдоха сделать, ни выдоха.

— Так что случилось-то? — поторапливает папа.

Взглянув на меня, словно оценивая моё состояние, Давид твердо произносит:

— Мы с Ани разводимся.

Взрыв… в моей голове. Оглушающий и яркий. Ощущение, будто я разом потеряла все органы чувств и сейчас зависла в пространстве…

Родители застывают, Тигран Арманович роняет вилку.

Я же во все глаза смотрю на бледнеющую маму… Она сначала нервно улыбается, будто не поверив, а потом, осознав, что никакой ошибки нет, хватается за горло.

— Что? Как это — разводитесь?

Мой подбородок начинает дрожать, в горле собирается ком. Мне так жаль… Так жаль, мамочка…

— Мы так решили, — спокойно отвечает Давид.

Охнув, она растерянно оборачивается на папу и снова на нас. Я же будто не я. Агонизирую внутри. Взрываюсь на части.

— Но почему? Всё же хорошо было.

— Мы не живем с Ани вместе уже полгода.

— Как? Как так? — вскрикивает шокировано.

Мама редко к нам приезжала. Чаще мы с мальчиками к ним, поэтому она даже не предполагала.

— Не понял, — приходит в себя папа, — Ани, это что такое?

От его голоса и взгляда хочется спрятаться, и я невольно делаю шаг Давиду за спину.

— Ани не при чем, — отвечает вместо меня он, — Просто так сложилось, что мы больше не вместе.

— У тебя появился кто-то? — гортанно выдавливает папа.

— Нет. Сейчас у меня никого нет. И у Ани тоже. Но мы не любим друг друга.

— И что? Брак не на этом строится.

— А то, что и она и я еще слишком молоды, чтобы всю жизнь прожить на чувстве благодарности и долга.

— Ани, Аничка моя, — мама еле дышит, в глазах слезы.

Не в состоянии больше выдержать этой пытки, я присаживаюсь перед ней на колени.

— Мамочка, не переживай. Ничего страшного, — тараторю, что могу, — всё хорошо будет. Правда.

Она смотрит на меня во все глаза, сжимает руки. В глазах непонимание, растерянность, сожаление, а моё сердце так сильно бьётся о ребра, что кажется, выломает их.

— Ты не любишь Давида?

Закусив губы, прикрываю рот рукой. В голове шумит, в глазах собираются слезы. Мне требуется несколько секунд, чтобы впервые ответить на этот вопрос в первую очередь себе…

— Нет, мам… не так, как ты папу.

Как оказалось — я могу без него дышать. Ведь так Давид когда-то сказал — когда любишь, не можешь дышать без этого человека. А я, как оказалось, смогла. И жить, и дышать, и справляться. И даже веселиться. Меня устраивала такая жизнь.

Я всё пыталась понять почему так — почему я способна принять его измену и жить с этим дальше? Ведь, когда любишь — не простишь. Я помню, как тетя Салвар покончила с собой, когда узнала о измене ее мужа. Она не справилась с предательством. А я смогла. Почему? Ответ оказался на поверхности — потому что не люблю так сильно. Если бы мы и дальше жили, как раньше, я бы возможно этого никогда и не поняла. Потому что мои чувства к Давиду всегда были самые теплые. Он был моим первым мужчиной, парнем, который мне понравился, еще когда я была ребенком. Но та детская любовь не выросла до размеров той, которая есть у мамы с папой. Той, что у Мариам и Демьяна… Наверное, только поэтому я смогла сейчас пойти на этот шаг и признаться им. Признаться себе…

Я не боюсь больше потерять Давида… Он дал мне понять, что я могу и без него. Хотя даже при это всём он все — равно рядом…

— Прости меня, мамочка. И ты прости, пап, — стираю со щек слезы, боясь только одного, что они развернутся и уедут.

— Давид, — давящая интонация Тиграна Армановича заставляет перевести на него взгляд. Свекр стиснув кулак, крошит Давида осуждением, — Это неправильное решение. У тебя дети.

— От детей я не отказываюсь, — ровно отвечает он, словно его совершенно не страшит то, что происходит, — Они как были мои, так ими и останутся. Ани тоже не лишится поддержки.

— Да кто ж так поступает-то? — всплеснув руками, мама встает со стула и начинает ходить из стороны в сторону, — Как так? Вы же счастливы были. Почему, дети? Моя дочь разведена. Боже… Боже.

— Позор, — сжимаюсь в комок от того, как с презрением выплевывает папа.

— Позор — это заставлять дочь жить с человеком, с которым она НЕ счастлива, — твердо заявляет Давид. — Я не думаю, что вы как любящие родители хотите своему ребенку участи несчастливой жены, правда?

— Ты не счастлива? — рывком вернувшись ко мне, мама тоже опускается на колени и берет меня за руки, — Аничка, милая, ты не счастлива?

По моим щекам текут слезы, в груди сильная боль. Еще одно признание самой себе…

— Нет, мам…

— Боже, — причитает она, прижимая меня к себе, а я плачу. — Как же это произошло? Что же случилось? Ну, может попробуете еще дать себе шанс? Давид… ты же видишь какая Ани. Слабенькая, ранимая. Как ты ее оставишь?

— Ани замечательно справлялась полгода, пока я налаживал дела в ресторане, а потом еще столько же, живя самостоятельно. Вы недооцениваете силы своей дочери, Гаянэ.

— Она же маленькая у меня, несмышленая, как она одна-то останется?

— Мам, я приловчилась, — пытаюсь успокоить её, гладя по спине, — я справляюсь, правда. Ты же сама видишь!

— Что люди теперь скажут? Аааай, что скажут? — папа тоже встаёт со стула и запускает пальцы в волосы.

— Какие люди? — звучит резко Давид, — На кону счастье вашей дочери, а вы о людях говорите?

— Да что ты знаешь?

— Всё знаю. Но если так боитесь, то здесь вам никто ничего не скажет. Или вы хотите уехать в село от внуков?

Цокнув, папа сжимает недовольно губы. В глазах молнии и злость.

— Умные, да? Не зря Лусинэ говорила, что ехать сюда плохая идея. Распустились совсем. Развод удумали. Семью сохранять нужно, а не разводиться. Где это видано?

— Так, успокойтесь все, — отрезает Тигран Арманович, рывком вставая из-за стола, — сделаем так. Давид, Ани, мы дадим вам время обдумать все еще раз. У вас все-таки дети… Вы еще молоды, можно подстроиться…

— Отец, нет, — бескомпромиссно обрубает его Давид, — Мы уже всё решили. Подстраиваться никто не будет. Мы разводимся.