Любовный треугольник

76 Оля

Пока едем домой в машине Давида, я не могу оторвать от него взгляда. Мои глаза насмерть приклеены к его профилю. Серьезному, слегка осунувшемуся, не бритому.

Я как изголодавшаяся по нему, изучаю каждую черточку его лица. Каждую новую морщинку около глаз и залом на лбу.

Поднимаю руку и провожу по колючей щетине.

Давид инстинктивно трётся щекой о мою ладонь, а у меня от этого его действия сердце плачет от счастья.

Господи, как мало нужно для того, чтобы оно трепетало… Билось воскресшим фениксом и парило.

Ни разу с Петром такого у меня не было. Он знал это. Видел. С самого начала спросил у меня будет ли моё сердце когда-то открыто для него полностью, и я честно ответила, что нет. Я всегда знала, что не смогу никого полюбить так, как Давида, и обманывать его не хотела. Не знаю почему Петя остался, но он стал для меня крепкой стеной, а существующее положение вещей его вполне устраивало. Мы подходили друг другу. По характеру, темпераменту, энергетике. Он тоже это чувствовал и, наверное, поэтому и предложил выйти за него. Думаю, если бы мы все же поженились, то смогли бы создать неплохую семью, и я даже была бы по-своему счастлива. За всё это время я научилась искать счастье не в сердце, а в других вещах.

Вот только… Узнав о Давиде моё сердце потребовало быть услышанным…

И пусть меня осудят, не поймут, забросают камнями за то, что сегодня ещё один человек пострадал от нашей с Давидом любви, но я впервые в жизни решилась дать себе шанс на счастье. Выбрать себя и то, чего требует мое бедное истерзанное испытаниями сердце. А оно не хотело просто «подходить» по каким-то жизненным параметрам, оно хотело биться и чувствовать рядом Давида, если нам выпал еще один шанс…

Все эти два года оно тихонько мирилось с положением вещей, забившись в уголочке и не проявляя желания пускать к себе кого-то еще. Сейчас же оно расцвело и стучит так, словно обрело новую силу…

Есть теория о том, что человек в жизни проживает три любви… Первую, взрослую и зрелую. У меня было столько возможностей полюбить другого, оставить первую любовь в прошлом и воспользоваться правом на вторую. Но факт того, что я сейчас еду с Давидом в машине, а он сам безотрывно целует мои пальцы, говорит о том, что ни я, ни он не способны любить кого-то третьего.

Любить так, как мы любим друг друга. Безусловно. Вопреки. Я знаю, что Давид мне обязательно всё расскажет об Ани, о том, как он жил эти два года… Но сейчас мне достаточно того факта, что между нами больше никто не стоит и я не буду виновна ни в чьих страданиях.

Что я имею право держать его за руку, на пальце которой нет обручального кольца, и не бояться быть осужденной за это, пристыженной, обвиненной в разрушении семьи.

Слегка пересаживаюсь в кресле. Фата цепляется за сиденье и съезжает по волосам.

Сняв её, кладу осторожно на заднее сиденье. Давид переводит на меня взгляд, пробегаясь им по моим волосам, а потом протягивает руку и гладит по щеке. Нежно и очень трепетно. Я прикрываю глаза, пропуская в себя ощущение восторга от этого прикосновения. Оказывается, и прикосновением можно воскресить. Поднять на седьмое небо.

Давид не спрашивает у меня о Петре. Только еще у самого ЗАГСА хотел подойти к нему и объясниться, но я остановила его. Сама всё сказала перед тем, как выбежать на улицу, опасаясь, что упущу его.

Я понимаю почему он не спрашивает. Также, как и я — боится разрушить это хрупкое едва появившееся у нас настоящее.

Мы как будто проживаем один на двоих сон, от которого до холодящей дрожи страшно проснуться.

Если это правда сон, то пусть он будет вечным, пожалуйста. Хотя бы раз пусть судьба сделает как я прошу.

— Согрелась? — мягко сжав мои пальцы, Давид отрывает взгляд от дороги.

— Да. А ты?

— Я нормально.

Там, на улице, мы оба были в тонкой одежде, но даже не почувствовали этого. Я едва не сошла с ума, когда увидела, как Давид бежал ко мне. Как смотрел в глаза, боясь задать вопрос о том успел ли он, как к себе прижал…

Господи, я думала умру в этот момент…

Когда веришь, что больше не испытаешь эмоций, от которых кругом голова и покалывает кожа, а они вдруг снова обрушиваются на тебя ураганом, хочется раскрыть широко руки и позволить им проникнуть под кожу.

Как мы доезжаем домой к Давиду я не замечаю. Ко мне я не захотела его вести. Мне захотелось увидеть где живет он… Не остановила даже дорога длительностью в два с половиной часа и усилившийся снегопад.

— Проходи, — прокрутив ключ, Давид пропускает меня внутрь.

Приподняв подол платья, вхожу в квартиру.

Широкий холл встречает нас светом и уютом.

Присев на корточки, Давид помогает мне снять туфли и разувается сам.

— Давно ты здесь живёшь?

— С весны.

Оглядевшись в холле, провожу ладонью по висящему на вешалке пальто. Черное, строгого фасона, думаю Давиду оно очень идет.

Обвожу взглядом подвесную полку с кремом для обуви и ложкой.

Не спеша прохожу на кухню, осматривая современную мебель. Взгляд останавливается на нескольких бутылках коньяка и пепельнице с окурками…

Хмурюсь, а потом смотрю на остановившегося в дверном проеме Давида.

Он делает жест рукой, предлагая исследовать его владения дальше, и я делаю это.

С интересом прохожу мимо него в большой зал. Не верится, что он живет здесь уже больше полугода…

Из мебели здесь немалых размеров диван, телевизор на стене напротив и тумба под ним со всякой мелочевкой на ней.

В углу детский грузовик и кубики.

Улыбаюсь, глядя на них, а потом следую дальше. С правой стороны оказывается детская с двухэтажной кроватью и горой игрушек. Захожу внутрь и с трепетом провожу по кровати пальцами.

— Я в детстве тоже мечтала о двухэтажной кровати, — говорю, оглядывая уютную комнату.

— Я видел, как кровать поднимают над полом, а под ней устраивают рабочее место. Могу нам такое обеспечить.

Поверить не могу, что мы говорим о нашей кровати… Всё еще страшно, словно реальность может раствориться в тумане…

— А мы не упадем? — подхожу к нему, а Давид притягивает меня к себе, чтобы мягко коснуться губами моих.

— Мы больше никогда не упадём. А на кровати установим ограждение.

Эта идея мне нравится…

Отступив, Давид позволяет мне пройти дальше.

Чувствует, что мне интересно, поэтому даёт мне время неторопливо осматриваться.

Справа дверь в ванную комнату, но я миную её и иду в спальню.

Здесь всё довольно сдержанно. В стиле Давида. Правда, кровать не застелена, а на тумбочке рядом снова пачка сигарет с пепельницей. Мне больно от того сколько в ней окурков. Еще больше, чем в той, что на кухне.

Я помню, как это — пытаться сигаретами затупить боль…

Прохожу вдоль стилизованной под дерево медиа-консоли чуть дальше. Дверь из комнаты ведет на небольшой прозрачный балкон.

Отсюда открывается потрясающий вид. Прямо дух захватывает.

Кладу ладони на стекло и смотрю вниз. Мне не верится, что я в ЕГО квартире… Не верится, что еще утром я могла стать женой Петра, а сейчас испытываю волнительное счастье просто от того, что босыми ногами хожу по ЕГО паркету…

Разворачиваюсь, чтобы войти обратно, но случайно натыкаюсь на красочные снимки, лежащие в хаотичности на стеклянном круглом столике.

Сердце подскакивает и взвивается к горлу.

Тянусь и дрожащей рукой беру несколько.

Здесь так много меня, что я теряюсь.

Я в Америке, я дома, в больнице, в кафе. А на одном я — две недели назад на концерте, на который мы ходили с бывшими однокурсницами.

Мурашки покрывают кожу головы и колючей волной опускаются по спине. Горло спазмом сводит, а дыхание застревает по пути в легкие…

Возвращаюсь обратно в спальню и встречаюсь с Давидом взглядами. Меня как на горках снова несет вверх.

— Ты все это время знал, как я жила… — сиплю хрипло, протягивая ему снимки.

— Я жил этими знаниями, — серьезно отвечает Давид, забирая их у меня, — и хотел верить, что ты здесь, — поворачивает ко мне тот, где я смеюсь, — искренне наслаждаешься жизнью. Это давало мне сил не бросить всё начатое ради того, чтобы ты однажды вот так, как сейчас стояла напротив меня…в нашем с тобой доме…

Эмоции растирают меня в порошок. Ком в горле становится таким большим, что я не могу с ним справиться. На меня вдруг сваливается осознание всего того, что происходило эти два года… Чувство вины перед Давидом в горло когтями впивается за то, что пока он строил нам новый путь, я не помогала ему, а пыталась идти своим.

— Прости меня… — шепчу, опуская взгляд, — если бы я знала…

— Тттссс, никаких прости, — отбросив снимки на консоль, Давид обхватывает мое лицо горячими ладонями и заставляет посмотреть на себя…

— Если бы я вышла замуж… — ёжусь от холода, представляя как ему было больно, когда он обо всем узнал.

Эта боль режет меня на части. Холодным лезвием ножа проникает под ребра. Правильно сказал Демьян — я как никто знаю, каково это, и от этого еще хуже. Всхлипываю, а Давид горячо прижимается своими губами к моим.

— Никаких «если бы» больше в нашей жизни, Оль. — настойчиво говорит в них, — Забываем всё, что было ДО. Теперь существует только настоящее и наше с тобой будущее. Слышишь?

Киваю, и сама ищу его губы. Мне нужно.

Жизненно необходимо чувствовать его снова и снова…