Любовный треугольник

72 Давид

— Ты все-таки сделал это? — Враждебно выплёвывает в трубку отец.

— Не я, а мы. Заявление обычно оба подают.

Оставив мою реплику без ответа, скидывает звонок.

Я же, закатив глаза, откладываю телефон.

Привыкание к новым реалиям ему и Артушу даётся сложно. Они оба общаются со мной, скрипя зубами. Отец еще несколько раз пытался поговорить на той неделе, Гаянэ тоже приходила. Но она, скорее, по велению мужа. Общалась со мной в ином ключе.

С ней дела обстоят проще. Она, хоть и осуждает наше решение, но сильно переживает о несбывшемся счастье дочери. В день, когда мы подали заявление, снова лила слезы. По-хорошему, Ани бы от её плаксивой матери тоже отстранить, потому что из-за неё она излишне рефлексирует. Слезы Гаянэ влияют на неё сильнее, чем сам факт того, что бракоразводный процесс запущен.

Еще немного и я буду свободен. Эта мысль заставляет сердечный двигатель работать в новом для него режиме. Последние два года он словно на автомате пахал на одной и той же скорости. Ржавел, скрипел, отдаваясь периодическими болями в грудине, но работу свою выполнял. Сейчас же, шестеренки словно маслом смазали.

Перезапустили механизм и движок сам ускорился. Причина одна — теперь есть финальная точка, к которой я постепенно приближаюсь.

Меня потряхивает от этой мысли. Когда долго живешь в одном состоянии, привыкаешь. Теперь же всё будет иначе.

Я запрещаю своим мыслям, связанным с Олей утекать в русло, которое пока для меня закрыто, но они так или иначе всё чаще играют с моим больным воображением. И эти мысли не всегда светлые. Там — неизвестность…. Там — или моё персональное счастье, или….

О втором «или» я не думаю. Я живу первым.

Так как мы с Ани оба согласны на развод, процесс обещают не затягивать. Новый Год она встречает с родителями, а на следующий день я забираю пацанов к себе.

Им кайф — вдвое больше подарков. К тому, что я живу отдельно они давно привыкли. В моей квартире у них своя комната, свой шкаф с вещами, и уйма игрушек, которые они таскают оттуда сюда, и обратно.

Дни января летят. Чем ближе назначенная дата суда, тем беспокойнее ожидание.

В добавок ко всему ещё и инспекция на голову свалилась, на которую мне пришлось буквально «убить» несколько дней.

Нервы ни к черту. Мне вынесли мозг из-за каких-то мелких нарушений на кухне, и в подсобном помещении, выписали штраф.

Сегодня сутра я уже оплатил его, и теперь нужно передать чек и сгонять в инстанции.

Ещё немного и я задымлюсь, пока разгребусь с этой бюрократией.

Уже забыл, когда нормально спал. Все на бегу.

В машине подкуриваю сигарету и нервно курю.

Нужно будет отпуск взять как-то, или хотя бы пару дней отсыпных, чтобы привести мозги в порядок.

По пути в ресторан звонит Ани.

— Да? — отвечаю, въезжая на парковку.

— Привет. Не отвлекаю?

— Нет, все нормально. — заглушив мотор, забираю пальто и выхожу на улицу. — Как вы?

Пока иду к черному входу, делаю ещё несколько затяжек.

— Не очень. У Гора ночью температура не падала. Почти сорок было. Я скорую вызвала. Испугалась очень.

Напрягаюсь, на автомате откидывая пальцем сигарету в урну.

— Что врачи сказали? — дергаю дверь и вхожу в помещение.

На ходу киваю сотрудникам.

— Вирус говорят сейчас такой ходит. Высокая температура и горло. У Гора оно красное. Но отправили сдать кровь. Мы с мамой съездили, домой вот возвращаемся.

— Хорошо. Результаты когда?

— Сказали через несколько часов. Экстренные не всегда верны, поэтому посоветовали делать обычные.

— Как он сейчас?

— Уснул в такси. Горячий.

Блядь…

— Я понял тебя. Вызови ещё врача из поликлиники на всякий случай. Пусть выпишет все, что нужно, я привезу к вечеру. И заодно проведаю.

Из-за этой проверки неделю детей не видел.

— Нам уже выписали, ничего не нужно. Мы купили около поликлиники, спасибо. Просто подумала, что ты должен знать.

Войдя в кабинет, зажимаю телефон ухом и вешаю пальто на вешалку.

— Правильно сделала. Ты сама как там?

— Все хорошо. На пары только не пошла. Позвоню Катерине, может она завтра с ним посидит.

— Зачем Катерине? — слышу голос Гаянэ. — Я посижу.

— Мам, у тебя иммунитет слабый. Нужно вообще было дома сидеть.

— Ничего не слабый. Что я с внуком не могу побыть, когда он болеет?

— Ладно, дома поговорим. Извини Давид, — виновато бормочет Ани, — я позвоню как врач придет.

— Хорошо. Лечитесь там.

Сбросив вызов, устало тру переносицу.

Как ни одно, так другое.

Прошу Кристину принести мне кофе и несколько минут просто ловлю дзен.

Курить снова хочется, но я намеренно давлю это желание. Надо как-то уходить в меньшее количество сигарет за день, а то перегибаю последнее время.

Днем еще раз звоню Ани, говорит, врач подтвердил диагноз. Ничего катастрофического, обычный вирус. Ну, уже легче.

Пообещав Гору заехать, заныриваю в работу. В обед отвожу чеки, подписываю документы, вроде с комиссией распетляли, можно выдохнуть.

Вернувшись обратно в ресторан, звоню Демьяну, но он отбивается.

Прикинув, что сегодня возможно получится уйти раньше и возможно даже уснуть до двенадцати, стараюсь закончить всю текучку. Одно, второе, третье. Вспомнив, что обещал просмотреть отчёт бухгалтера, открываю программу, когда в дверь раздается стук.

— Да?

Оторвав взгляд от монитора, перевожу его на вошедшую сестру.

То, что с ней что-то не так, улавливаю с первой же секунды. Мари не умеет скрывать эмоции. Ее лицо как калька, пропускающая все, что внутри.

— Привет, — мнется, пока проходит по кабинету.

Выглядит бледной и растерянной.

— Что случилось? — нетерпеливо пытаюсь поймать ее взгляд, но она на меня не смотрит.

— Давид… — Замолкает, а у меня внутри уже фонтан причин ее такого состояния. Вряд-ли это Демьян. Он за неё на британский флаг разорвет кого угодно. Тогда что?

— Мариам, говори. Ты себя плохо чувствуешь?

Подойдя к столу, дёргает головой.

— Нет… Я просто… Боже, я не знаю как тебе сказать, — прикрыв рот рукой, осмеливается поднять взгляд.

У меня в этот момент что-то внутри обрывается. То, что я вижу в ее глазах, это “плохо” не для неё. Это для меня. И поэтому она снова сочувственно отводит их.

Процессы жизнедеятельности затормаживаются под действием предчувствия или как ещё назвать это зудящее ощущение, зародившееся за ребрами.

— Мари, говори, — цежу глухо.

Секунда, ещё одна. Пока она медлит, покусывая губы, я горю заживо.

— Я на днях говорила с Олей. Знаю, ты просил не делать этого, но я все же попыталась завести разговор о тебе и о том, что ты разводишься, но она, услышав твоё имя, попросила ничего не говорить. Мы очень давно закрыли тему «вас», но я думала, что если она узнает, то… в общем, Оля сказала, что на то, чтобы закрыть дверь в прошлое ей понадобилось немало сил, и напоминать о тебе запретила. А только что, — ее голос срывается, — только что она мне позвонила и пригласила через неделю на свою свадьбу…

Теряю какую-либо связь с миром.

Сердце будто извергло порцию цианистого водорода и стремительно распространяет его с кровью по организму.

— Я даже не знала, что у нее кто-то есть… — пульс разрывает вены, голос сестры искажается, как звук зажеванной пленки, — она ничего мне не говорила. Я не понимаю почему… — зато я понимаю… Прикрываю веки, чувствуя, как конечности наливаются тяжестью. Внутри меня заводится часовая бомба, — оказывается, она вместе с Петром уже больше полугода. Он врач. — тикает, накачивая клетки ядом. Травит. Убивает, — А летом они уедут заграницу.

Мариам замолкает, а я смотрю перед собой. Не чувствую ничего. Мотор заглох и не продает признаков жизни.

Не замечаю, как медленно поднимаюсь.

— Давид?… Давай я все же скажу ей о том, что ты разводишься. Или сам позвони. Слышишь?

— Не смей этого делать.

— Но…

— Выйди Мари.

— Что? — растерянно всматривается мне в лицо, — Давид, ты позвонишь?

— Выйди пожалуйста, Мариам.

— Давид…

— Я сказал выйди, — ору не своим голосом.

Всхлипнув, Мари быстро выбегает из кабинета, а я, ощутив неподъемную тяжесть на плечах, опираюсь ладонями на стол. Вдох, выдох, циркулирую воздух. По рукам струится электричество, и не в силах его контролировать, я смыкаю пальцы на краю стола и рывком опрокидываю его, отшвыривая на метр вперёд. Компьютер, документы, чашка с блюдцем — все летит на пол. Под треск пластика и звон керамики запускаю пальцы себе в волосы.

Грудь раздирает вопль.