Он не твой. От Ада до Рая

Глава 15

«Ты дал слово! И если не намерен его держать, то лучше не приходи… Ресторан «Пристань души». 19:00»

Я умел абстрагироваться от реальности, но не в этот раз. Взгляд то и дело возвращался к телефону, где хранилось это короткое сообщение, полученное после обеда.

Каратик заслал курьера с документами на дом, а я собраться не мог! Буквы прыгали, строчки в кружево её трусиков сплетались, а дыхание то пропадало, то становилось частым, как у загнанной гончей. Все смешалось: её запах, полезные квадратные метры площади дома, стоны и ограничения на изменения фасада.

Такая каша в голове творилась, что из ушей пар должен был повалить. Но нет… Держался. Правда, гипнотизировал часы и пять раз проверял по навигатору, сколько ехать до назначенной точки.

– Какого чёрта! – взревел и стал расхаживать по кабинету, пиная ножки дивана, стола и бедных стульев. Внутри ком напряжения застрял будто, и выдавить его было просто невозможно. Даже работа совсем не помогала.

Вареников быстро освоился, даже собеседование устроил, пытаясь найти администратора в офис. Он вообще не ожидал, что придётся весь день сидеть на телефоне, отбиваясь от желающих записаться на консультацию. Оказалось, что масштаб бедствия был просто ужасающим, но перспектива дохода – весьма радующей.

Я уже давно не отягощен моралью. Это всё юношеский максимализм, прикрытый вуалью романтики, и её я благополучно сбросил после первых двух весьма болезненных провалов. Когда ты лёгок, свеж и прекрасно осознаешь свою цель, то идти к ней оказывается весьма просто. Время – ресурс. Бабки – критерий качества моей работы.

Меня спрашивают, почему так дорого. Почему так мало беру клиентов? Почему перенаправляю к другим спецам? А на все это у меня всегда один ответ. Я – жадный засранец. Но жадный не до денег ваших, а до своей жизни. Мне даже стало казаться, что я познал цену минутам, но появление Адель все перевернуло вверх дном…

И ведь жил же как-то… Утро, спорт, пресный и очень полезный завтрак из зелени и овощей. Совещание, проверка текущих дел и консультации. А вечером мог и расслабиться как следует.

Мой день делился надвое – первая его половина была правильная до рыготиков, а вечером я будто собирал недостающие пазлы того, что со мной никогда не случится. Женщины, тусовки, внезапные выходные в Греции, Париже, или долгий, наполненный ещё не выветрившимся дурманом алкоголя перелет в Австралию. Нет, это не шутка… После очередного затянувшегося кутежа я охренел, когда вышел из самолета в Сиднее. Благо был не один, за что, собственно, и выпили прямо в аэропорту. А потом ещё в гостинице, ну и закончили где-то у черта на рогах, ища кенгуру и давно вымерших мамонтов в саваннах. Придурки? А то! Зато кровь бурлила, разгоняла усталость от нудных судебных заседаний и тонны лжи, что приходилось слушать изо дня в день.

Быть может, дело во мне?

Быть может, не люди, окружающие меня, лгут, а именно я притягиваю к себе это? Это как страхи – боишься ты, допустим, высоты, а фортуна, дрянь такая, так и норовит тебя сбросить откуда-нибудь.

Вот и со мной так же. Вокруг ложь, тайны и обман.

– К чёрту! – схватил со спинки кресла пиджак и буквально вылетел из офиса, забыв даже махнуть красному от напряжения Вареникову. Пусть пашет, зато загулять от жены не успеет. А Надька мне за это свои кабачковые оладушки в судочке принесёт.

Прыгнул в машину и покатил по маршруту, даже не заглядывая в навигатор, потому что за несколько часов уже буквально выучил его. Ночка специально выбрала ресторан за городом. Не хотелось ей светить нашей встречей, учитывая произошедшее вчера. А мне пофиг было, я даже на Тимбукту за ней отправился бы, только чтобы просто побыть рядом.

Ехал в полной тишине, не замечая пробок и крутости горной трассы, просто шел к своей цели, потому что она была абсолютно конкретной, живой и настоящей.

Ресторан, который выбрала Ада, был на самом берегу моря. Загородный комплекс находился вдали от классической курортной части города, оттого вокруг не слонялись толпы туристов, не орали таксисты, не мельтешили дети, создающие ощущение суеты. Здесь время будто замерло. Оно встало на паузу, давая возможность насладиться морским прибоем, пением птиц и живой музыкой.

Ночку я увидел сразу. Она стояла у живой изгороди террасы, смотря на спокойную морскую гладь, по которой топлёным маслом растекались лучи закатного солнца. Бриз ласкал её шею, а она чувствовала это и подставляла кожу, вбирая эту случайную нежность.

Красивая до безумия… В ней было столько гордости, стати, чести… Она стояла как грациозная статуя, напоминающая о женской красоте. Мог соврать себе, что это моя Адка… Но какой смысл? Эта женщина уже совсем не похожа мою игривую Ночку. В ней столько мыслей, столько мудрости и жизненного опыта, что любому даст фору.

– Привет… – она почувствовала моё приближение и чуть дёрнула головой, рассыпая по простому хлопковому сарафану занавес чёрных, как смола, волос.

– Привет, – я подошел ближе, буквально запрещая себе прикасаться к ней. А так хотелось! Пальцы сжимались, ладони жгло, а в груди вновь завибрировало сердце старым мотором рыбацкой лодки.

– Ты помнишь про своё обещание? – она так легко развернулась, раскинула руки по перилам и откинулась назад всем телом, вбирая последние лучи солнца.

– А ты помнишь про моё условие?

– Тогда идём, – Ада улыбнулась и направилась в распахнутые двери ресторана.

Несмотря на видимое спокойствие и тишину, зал был полон. Почти все столики были заняты, а со сцены для посетителей пела женщина, соревнуясь в красоте голоса с настоящим саксофоном.

– Выпьешь? – раскрыл принесенное меню, быстро пробежался по строчкам и поднял взгляд. Ночка смотрела на меня не отрываясь. Но интересовало её совсем не лицо… Она как сканер считывала мои движения, изучала, привыкала и пыталась успокоиться.

– Да, – она захлопнула папку и отдала подошедшему официанту. – Дорадо с овощами и белое сухое.

– И мне…

Мы долго сидели в полной тишине. Не хотелось тревожить это волшебное мгновение. Столик был небольшой, уютно спрятанный в углу за винными витринами, и можно было просто протянуть руку, чтобы пальцами зарыться в её шелковистые волосы, огладить линию скулы, пройтись подушечкой большого пальца по пухлым губам. Но я будто так отчётливо понял, что не имею на это никакого права. Но кто мне будет говорить о праве? О нём я знаю буквально всё. И самый верный и действенный способ – это получить его добровольно.

– То, что было вчера – это безумие, – Ада уронила лицо в свои ладони, пряча растекающийся румянец. – Я не понимаю… Денис, прошло столько лет! Мы чужие друг другу! Мы просто два взрослых человека, у которых за плечами баул проблем. Зачем это всё?

– Ты же сама ответила на свой вопрос, – я махнул официанту, спрашивая разрешения закурить. Парень распахнул за нами панорамные двери, ведущие на террасу, и поставил пепельницу на стол. – Это было безумие, которое не позволяют себе взрослые люди с проблемами. А ты не думала, что проблемы вот этих самых взрослых и пиздец каких опытных людей как раз потому, что мы топим себя в запретах? Бежим, летим, мчимся… Успеть! Догнать! Не упустить! Быть не хуже, а лучше других. Так для чего? Чтобы в один прекрасный момент очнуться от оргазма в крошечной кабинке общественного туалета и понять, что счастлив? И окажется, что можно трахаться не на шелковых простынях, можно любить, не обращая внимания на место, время, чужое присутствие. Ты просто, блядь, счастлив, и все!

– Ты был счастлив? – Ада горько хмыкнула и убрала ладони, наконец-то встречаясь со мной взглядами.

– Я был счастлив, – сердце успокаивалось, кровь текла по венам весенним ручейком, щекоча своей лёгкостью. Мне не хотелось врать, играть и давить. Этот стихийный разговор был так нужен… Все эти годы больше всего я мечтал иметь возможность просто говорить с ней! Оттого и рыл постоянно базы данных, пытаясь найти её номер, чтобы просто позвонить и сказать: «Привет, Ночка, не спишь?» Но она пряталась!

– И оказалось, что для счастья не нужен дом на берегу моря, не нужны брендовые шмотки и охуенная тачка. Достаточно просто дать волю своему безумию, на которое у каждого человека есть право.

– У каждого… – Ночка улыбнулась. И в этой улыбке не было радости, там было так много горького послевкусия потери. – Ты думаешь?

– Почему ты перестала творить? – я решил сменить тему, понимая, что если ещё чуть-чуть углубиться в сожаление, то наше прошлое полезет из всех щелей, и волшебство нашего мгновения исчезнет. Ночка припала губами к бокалу вина, будто пыталась не сболтнуть лишнего. Она даже как-то нелепо обрадовалась, когда официант принес блюда и зажег свечи, потому что солнце окончательно закатилось за горизонт.

– Потому что это стало так неважно, – она ковырялась ножом в рыбе, сортировала овощи по цветам, сама того не понимая, что рисует даже сейчас. – Я просто продала несколько картин, с которыми могла более-менее безболезненно расстаться, и уехала. Думала, что буду скучать… Что рано или поздно желание рисовать снова вернётся! Но нет… Так что, Раевский, жизнь сама расставляет всё по своим местам.

– И ты считаешь, что этот порядок правильный? – я тоже отодвинул тарелку, потому что никто из нас не был голоден. – Если бы это было так, то за твоими работами не гонялись бы подпольщики. Помнишь набросок, что ты подарила Машке Липкиной на день рождения? Она продала его за баснословные деньги.

– Деньги-деньги-деньги… – Адка вспыхнула и вновь уткнулась лицом в ладони. Она трясла головой, пытаясь прогнать тяжесть мыслей. И я уже даже подумал, что Ада больше не заговорит… – Это невыносимо! Люди сошли с ума! Их больше не интересует ЧЕЛОВЕК! Им нужны статус, фирма, бабло! Знаю я и про Липкину, и про Галушко тоже знаю. Тот вообще мой альбом распотрошил и по одному листику продавал, зато газель купил. Так о каком искусстве ты говоришь? О том, что кого-то обогащает? Или о том, что мою душу опустошает?

– Подари мне «Танго у моря», – я вовремя заменил слово «продай», осознав, что не простит…

– Нет, – она качнула головой и стала смотреть, как танцует кончик зажженной свечи. – То, с чем я могла расстаться, уже давно по рукам ходит. А остальное навсегда останется со мной.

– А я? Я могу остаться с тобой? – эти слова вылетели сами, шокируя обоих откровением и честностью.

– Тебе нужно безумие, Денис. А у меня в душе пусто и гуляет ветер. Самым безумным поступком за двадцать лет было знаешь что?

– Что? – я буквально наступал себе на горло, не позволяя разговору свалиться в выяснение отношений. Пусть говорит то, что хочет! Пусть расслабится, а потом мы поиграем…

– Вернуться в родной город, который до сих пор кишит воспоминаниями прошлого. Улицы, люди, дома. Здесь даже воздух пахнет тобой, Рай. Вот только для чего? Почему ты вернулся?

– Не знаю, – я снова закурил и откинулся на спинку кресла. – Костя Каратицкий приехал принимать дела, да и меня за собой увлёк. И ты знаешь, я здесь ни разу не был с того момента, а оказалось, что воздух до сих пор пахнет сладостью персиков, солью песка и тобой. Да, у меня тоже новая, другая жизнь, да и работа моя далека от безумств, но сейчас…

– Что? – Я выдохнул, когда Ада убрала от лица руки. На ней не было ни грамма косметики. Смуглая кожа, аккуратные брови вразлёт, густющие ресницы и такие милые веснушки, рассыпавшиеся по носу. Её красота была настоящая, не липовая, не сделанная заботливыми ручками косметолога. От одного только взгляда на неё дыхание перехватывало, и ты летишь, как на сломанных американских горках, и молишься, только бы выжить!

– Но сейчас мне это просто необходимо! Давай, Ночка! Обещаю, что будет весело…

– Что ты задумал? – Ада чуть нагнулась над столом, всматриваясь в мои глаза. Она всегда понимала меня без слов… Вот и сейчас она громко ахнула и отчаянно замахала руками, что её тонкие серебряные браслеты жалобно зазвенели. – Нет! Рай! Ты что? Мне скоро сорок!

– Это всего лишь цифры! – успел перехватить её руку, сжал, проводя пальцем по ладони. – Ты не посмеешь отказаться…

– Не смей! – зашипела она, то бледнея, то краснея. Ночка стала оборачиваться, а когда увидела, что пустующие вокруг нас столики вдруг оказались заняты, и вовсе затряслась. – Денис, я умоляю тебя…

– Это мой вечер, – шепнул и поцеловал её в ладонь. – Ты либо со мной, либо начнется шоу…

– Ты не станешь… Я не верю!

– Ну ладно, ты трахнулась с теми мулатами из бара, но домой-то их зачем тащить? – мой голос постепенно набирал силу, делаясь отчетливым для посетителей ресторана.

– Он шутит, – Ада расхохоталась и обернулась, чтобы извиниться перед ближайшими столиками за нарушенный покой. – Заткнись, Раевский! Какого чёрта я тут делаю? Ведь знала, что ничего хорошего не выйдет. Ты точно такой, как был раньше…

– Мне продолжить?

– Ты не посмеешь, – Адка внезапно преобразилась. И румянец её стал далеко не смущенный, и во взгляде вдруг азарт появился. Её черные, как ночь, глаза вспыхнули слааабеньким пламенем, что было абсолютно ожидаемо. Моя Адель никогда не умела проигрывать… Она рубилась до смерти! Готова была идти на таран, только бы выиграть!

– Ты недооцениваешь людей, милая, даже в этом ресторане я найду ту, кто захочет стать третьей в нашей игре… – мой голос креп, как и предвкушение игры. Молодость… Это же сплошное безумие! Ты можешь трахаться на обочине, за кустами, целуешься назло всему миру! Творишь глупости, прощаешь и начинаешь заново… Это была наша любимая игра, правила которой покрылись толстым слоем пыли. Но я достучусь…

– Заткнись, Раевский! – вспыхнула Ада и вновь улыбнулась милой парочке за соседним столом, что так трогательно держались за руки, слушая переливы музыки. Благо наш стол стоял сбоку от сцены, и писк саксофона отсекал мои слова от большего числа посетителей, но мне и этого было достаточно…

– Действие или желание? – эти слова вылетели, буквально содрав слизистую горла. Боль была не фантомная, а вполне реальная и невыносимая. У меня самого затряслись руки, я словно в прорубь ледяную нырнул. Боже! Как много мы потеряли!

Игра хоть и была максимально проста, но коварства было в ней в сто раз больше. Ада закусила губу, понимая, что загнана в угол, и так или иначе придется принять этот вызов. Она оценивала риски, не понимая, что делать.

Есть всего два варианта: действие или желание. Выбирая действие, она оставляет мне желание, и наоборот. По сути, это беспроигрышный вариант заставить друг друга что-то сделать, ведь смысл всегда один – делаешь или проигрываешь.

– Действие! – рассмеялась она мне прямо в лицо. Наивная… Думает, я попрошу у неё поцелуй?

– Валяй…

– Хочу, чтобы ты уехал, – выдохнула Ночка, и лицо её стало вновь безжизненным. – Уезжай и сделай так, чтобы мы никогда не сталкивались. Нам же обоим больно! Ты же это видишь?

– Договорились…

Ада застыла, уже будучи готовой к спору. Она думала, что я начну сопротивляться! Думала, что засыплю аргументами и начну орать? Ну нет…

– Ты согласен? – она стала заикаться, и даже залпом осушенный бокал не помог, но сыграл мне на руку. Ещё пара секунд, и Адка покраснеет… Вино всегда пьянило её мгновенно.

– Конечно. Это ж действие. Ты говоришь, я выполняю.

– Завтра? Ты уедешь завтра? – с придыханием и отложенным восторгом произнесла она.

– Как скажешь…

– Рай, да ты врёшь! – едва ли не вскрикнула она. – Тогда для чего это всё было? Почему не уехал сразу? Для чего было создавать столько проблем? Эти свидания, секс в туалете!

– Ради желания…

– Говори, – она стиснула челюсть и буквально растеклась по стулу, понимая, что пришло время расплаты.

– Гони трусы, – я закурил и специально сдвинулся на стуле так, чтобы лучше было видно.

– Что?

– Я серьёзно. Я желаю твои трусы. Здесь и сейчас.

– Ты больной? Я говорю тебе о серьёзном! А ты хочешь просто трусы?

– Если это просто трусы, тогда вообще не вижу никакой сложности.

– Ладно! – она скинула салфетку и хотела было встать, чтобы удалиться в уборную.

– Нет, милая. Ты плохо слышишь? Здесь и сейчас!

– Ты хочешь, чтобы я сняла трусы сейчас? – звонкость её голоса превратилась в тихий шорох травы, покрытой каплями росы. Ада хлопала губами, как рыбка, выпавшая на раскаленный песок, и не могла собраться с мыслями. Видел, как по коже ползали мурашки, а эффект от выпитого вина подогревал и без того бурлящую кровь. Её пальчики так нежно сомкнулись на моем запястье и слегка огладили, чтобы вновь ощутить касание кожи.

– Именно. Это моё желание. Снимаешь трусы – я уезжаю. Отказываешься – я остаюсь. Все просто.

– Я ненавижу тебя! Ненавижу! – шипела она, раскачиваясь на стуле. – Почему рядом с тобой моя жизнь разлетается вдребезги? Почему твоё присутствие всегда вносит смуту? Почему?

– Потому что ты меня любишь, – я рассмеялся и подпёр ладонями подбородок. Я буквально упивался её паникой, её трогательной растерянностью и смущением. В них выражалось желание стереть меня из памяти, удалить из жизни с нежеланием творить безумие. Моя бедная девочка… Но ничего, с тобой мы тоже как-нибудь поищем кенгуру в Париже. – Но не беспокойся, Ада… Я тоже тебя люблю. Давай трусы, и разойдёмся.

– Ты слово даешь?

– Трусы снимай! – я нарочно стал повышать голос, давая понять, что без этого милого предмета женского туалета отсюда уже никуда не уйду.

Ближайшие столики вновь заволновались. На лицах посетителей играла улыбка интереса, любопытства. Они все чаще оборачивались, потому что знали, что здесь намного интересней, чем унылая песня со сцены, под которую даже в желудке ничего не переварится.

– Сука… Раевский, – Ада стиснула зубы и медленно двинулась руками под стол.

Ей очень мешал выбранный наряд… Скорее всего, надев этот длинный балахонистый сарафан, она хотела скрыться от меня, спрятаться. Чтобы не было искушения, чтобы не дать повода на желание. Оттого и ни грамма косметики на лице, а на руках, кроме нескольких колец-браслетов, ни единого украшения. Она будто за хлебом выбежала в магазин, или прогуляться по пляжу перед сном. Дурочка. Но даже под картофельным мешком она для меня будет самым желанным десертом.

– Давай- давай. Я жду… Ты только не расстраивайся, даже если бы ты оставила мне действие, то всё равно я загадал бы твои трусишки… Что ты вошкаешься? – тихо посмеивался, наблюдая, как она, путаясь в балахоне, пытается подцепить кружево. – Или там панталоны?

– Клоун, блядь… Будет ещё один круг! И тогда ты поплатишься… Ты точно заплатишь за все!

– Обожаю, когда ты в гневе, – я снова оттолкнулся, нарочно громко, и мой стул практически оказался рядом с красной как рак Адель. Носа коснулся её тонкий аромат карамели… М-м-м… Как в детстве. Леденцы какие-то. Не удержался и повел носом по обнаженному плечу, перекинул волосы, чтобы видеть её всю. Хотелось эмоций, хотелось её трепета, да даже гнева её хотелось до одурения! До жара, мчащегося по позвоночнику и бьющего прямо в темечко, чтобы перед глазами все потемнело! Это не женщина… Это наказание! Кара!

– Не мог сесть с той стороны? – Ада извивалась, пытаясь снять свои трусы, которые уже просто ненавидела, без серьезных репутационных потерь. Но свидетелей было слишком много. И молодая парочка, с милыми улыбочками наблюдающая за нами, и даже пожилые супруги все сильнее проявляли интерес.

– Не мог. Этим милым людям тогда было бы ничего не видно. Ну? Что там? Красное кружево? Бирюзовая сетка? Или фланелевые панталоны в василёк, чтобы не надуло? Давай живее…

Ада сама не замечала, как ей нравилось все происходящее. Этот живой румянец, светящиеся глаза и чуть изогнутые в ухмылке губы. Она будто спрашивала: «Ты думаешь, я этого не сделаю?». Она все ниже и ниже наклонялась, пытаясь стянуть с задницы трусы, даже чуть приподнялась, укладывая грудь на край стола.

– Уф… Они будут белыми, – я сам охренел от своего поведения. Где эта линия между хамством и откровенностью? И когда я успел её перейти? В вырезе сарафана показался прозрачный лиф кипенно-белого цвета… Грудь сдавило, а убийственное по своей силе возбуждение просто шарашило по нервной системе. Да будь моя воля – раздел бы её прямо здесь и сейчас…

– Что-то не так? – голос официанта раздался за нашими спинами. Парень был так удивлен, увидев наши полные тарелки, что решил поинтересоваться. Но так не вовремя!

Я готов был взорваться гневом! Какого хера? Никаких чаевых этот смазливенький блондинчик не получит!

– Все хорошо, спасибо, – внезапно захихикала Адка, да ещё подленько, коварно! Она подалась вперёд, а потом выпрямилась на стуле, буквально ослепляя довольной улыбкой. – Все было очень вкусно. И принесите нам счёт. Мужчина опаздывает на самолёт, чтобы к чертям собачьим свалить из моей жизни…

Улыбка сменилась оскалом. Ада подмигнула, звонко цокнула языком и взмахнула рукой, запуская над столом небольшой клочок желтого кружева. Я вовремя поймал его, сжимая в ладони, чтобы уж совсем не добивать ошеломленного официанта.

– Сию минуту… – выдавил он, практически бегом бросаясь к барной стойке. По парню было видно, что он еле сдерживает смех, собственно, как и другие свидетели нашего безумия. Да и сама Ночка была чрезвычайно довольной своей смелостью. Во всяком случае, так мне хотелось думать, вместо того чтобы верить, что радость эта из-за моего отъезда.

– Спасибо за вечер, – Ада встала, не разрывая зрительного поединка насмерть, и потянулась к сумочке.

– Достанешь деньги, и очень сильно пожалеешь, – шепнул я, убирая очередной трофей в карман брюк.

– А может, я этого хочу?

– Тогда не жалуйся!

Эта женщина вызывала во мне столько противоречивых чувств, что душа рвалась в клочья. Все смешалось! И ненависть, что душила меня все эти годы, и навязанное самому себе одиночество, и нержавеющая любовь… И сумасшедшее желание!

Я выбросил на стол наличку, схватил Адку на руки, забросил на плечо и вылетел в открытую дверь террасы, махнув наконец-то заржавшему официанту. В углу каменного ограждения была лестница, ведущая прямо на пляж.

Сжимал руками её задницу, прижимал к себе и бездумно бежал к воде. Внутри было так легко и свободно! Ночь, шелест волн, ледяной песок, пустынный пляж! Осталось только сорвать с неё это платье и вновь отправиться на край неба.

– Рай! Стой! – верещала Ада, брыкалась, пыталась воззвать к благоразумию! – Вода холодная!

Я рухнул на песок прямо у кромки моря, перекатился и навис над ней, заключая в капкан из рук. Локти все сильнее увязали в песке, сокращая расстояние между нами. Я приближался, шаря взглядом по её лицу, замедлился на губах, к которым так хотелось припасть!

– Ты не уедешь, да? – заскулила Ада. Она закинула голову, устремляя взгляд в ночное небо, пряча полные слез глаза. – Боже! Я такая дура… Ты не уедешь…

Она словно взорвалась! Лупила меня руками по щекам, царапала шею, извивалась, раскидывая комья песка в разные стороны, и заглушала шорох волн рыданием.

– Хочешь этого? Да! – Ада сжала мои волосы, зафиксировала лицо так, чтобы не смел отвернуться, и буквально вонзилась невидящим от ненависти взглядом. – Думаешь, это просто бабская истерика? Прихоть ебнутой художницы? Это нечестно, Раевский!

Адка все сильнее впивалась ногтями, пытаясь поделиться душащей её болью! Её лицо даже побагровело, она кусала губы в кровь, а на шее вздулись вены. Она будто делала над собой усилие, чтобы сказать правду…

– Говори! – Мой крик эхом понесся по морской глади…