Он не твой. От Ада до Рая

Глава 45

Я подарю тебе, Ночка, все рассветы этого мира…

Раевский

Когда глаза твоей женщины светятся, значит, ты всё сделал правильно.

Её легкий смех был лучшей наградой, самым действенным бальзамом, исцеляющим душу. Она прижималась к моему плечу каждый раз, когда мы останавливались на светофоре. Молчала, не задавала никому не нужных вопросов, позволяя насладиться нам обоим этим моментом полного единения.

И как же это вовремя… Ночка так была погружена в свои мысли, что не замечала и моего напряжения, и того злорадного смеха, что прорывался, пока я внимательно слушал сбивчивую речь Вареникова в трубке.

– При обыске в багажнике его машины был найдет пакет, – Гена откашлялся и позволил себе многозначительную паузу, дав возможность мне вставить пояснительные комментарии. Но эта информация не для его ушей. Мы ждали, что Горький явится к Аде, поэтому с Мятежным и напичкали территорию и охраной, и видеокамерами. Убили врага его же методом. Глупо и самонадеянно? Да. Неоригинально? Так точно. Но зато действенно и с моралью. Когда Гена понял, что ни слова от меня не услышит, выдохнул и продолжил сыпать фактами: – Далее был обыск в его доме, и там Горький себе наскрёб лет на двадцать, Денис Саныч. Тут уже ни один адвокат, кроме вас, не сможет скостить срок, потому что доказательства железобетонные. Всё…

– Точно всё?

– Суд над Ляшко перенесли на октябрь, адвокаты изо всех сил тянут время, чтобы замылить резонанс в СМИ.

– Нажми на рычаги, Ген. Слей папку, что я оставил тебе на крайний случай. Мне нужно, чтобы эти животные сидели в клетке и не отсвечивали. Ясно?

– Есть, босс…

Пауза была на руку не только Ляшко. Пока тот искал адвокатов-смертников, я искал компромат. Копнул верхний слой, где пахло розами, копнул ещё, а дальше попёрло: и обналичка, и контрабанда, и торговля антиквариатом без соответствующих документов. И это только малая толика, в какой-то момент я устал рыться в дерьме. На его век грехов и так хватит, а мне нужно, чтобы он сидел за решёткой и думал над тем, как жить, не наживаясь за счет других людей. Ладно… Ладно. Не совсем я остановился. Мало мне этого было! Пиздец как мало! Своими руками стёр его имя со всех проектов, которыми он так гордился. От него отвернулись партнёры, что до последнего верили в невиновность этого педрилы-мученика, его фамилию удалили из списка меценатов благотворительных фондов, ну и напоследок – кредиторы. Теперь имущество Ляшко дерут стервятники, пытаясь компенсировать репутационный ущерб.

Были у меня ещё должники. И настроение моё как-никак отзывалось потребностью взыскать то, что мне задолжали. Начал я с бывшей женушки, что до сих пор жила припеваючи и на алименты, которые выпросила при разводе, и в доме за городом, куда шустро отвезла все свои вещи.

Марина сначала не поняла, почему на счет вовремя не упали деньги, а потом и вовсе возмутилась, по какой причине в доме отключили и газ, и электричество, а вчера и вовсе пришел риелтор делать фото для продажи дома. Она звонила, истерила, сыпала проклятиями, но на меня это уже не действовало. Она знала, что у меня есть сын. Знала все это время, но молчала, чтобы просто не лишиться соцпакета от бывшего мужа.

Ну и последней должницей оказалась Лизка-подлизка, так гениально сыгравшая в спектакле под руководством Горького. Но её наказывал уже не я. Достаточно было одного звонка бабули, чтобы изгнать эту суку из столичного театра, закрыв навсегда для неё возможность скакать на сцене.

Бабушка… Я долго думал. Долго пытался решить, верю ли я ей или нет. Но за меня всё решил Димка. Он каким-то странным образом тянулся к ней, с радостью сопровождал в театр, а по выходным торчал на репетициях, блуждая по катакомбам закулисья. И я отступил. Для чего? Зачем? Что мне это даст? Ничего. Если моему сыну хорошо, то я не стану лишать его радости быть знакомым с прабабушкой, способной швырнуть тростью на сцену так точно, что резная ручка только поправит сбившуюся прическу танцовщицы, а не убьет.

Пусть к корням привыкает парень. Самое крепкое и сильное дерево начинается не со ствола, и не с пышной кроны, а с корней. И, наверное, крепче корневой системы, чем моя бабушка Марта, просто не найти. Пусть так и будет. Мне даже нравится это чувство затишья, но не перед бурей, а скорее перманентного, стабильного и заслуженного.

– Я не верю, – еле слышный шепот выдернул меня из тяжелых мыслей, возвращая в рай, где по правую руку от меня сидит Адель Раевская собственной персоной. Отец помог, не задавая вопросов, и нас расписали буквально за десять минут до закрытия ЗАГСа, а Кондрашов, в качестве свадебного подарка, пообещал выдать новый и чистый паспорт с той фамилией, что принадлежала ей по праву.

Ночка поглаживала свое кольцо, нарочно прислоняла к моему, что было куплено в ближайшей к ЗАГСу ювелирке. Бренды, дизайн, металл – это оболочка. Фантик. Но если под ним пусто, то ни один бренд не заставит ценить обод, с любовью надетый на безымянный палец.

А у нас была любовь. Настоящая. Выдержанная в долгой разлуке и сладости встречи. Мы знаем цену одиночества, но ещё мы знаем цену каждой минуты счастья. И она бесценна.

– Что… Что мы скажем? – прыснула смехом Ада. – Тебе не кажется, что новостей для одного дня многовато? Беременность, ЗАГС?

– Димка только делает вид, что ершится, но на самом деле он очень умный и чуткий парень, – поцеловал её руку, посматривая на часы. Сбросил скорость, открыл окна, впуская в салон последние крохи дневного тепла. – Из него выйдет отличный юрист, какую бы сферу он ни выбрал. Я вчера подслушал их спор с Варениковым.

– Спорили, кто больше съест острых крылышек? – Ночка заливалась, стирала слезы и разбирала волосы, в которых путался ветер. – Он может. В десятом классе поспорил с другом, а в итоге потом оба месяц жили на каше по рекомендации гастроэнтерологов.

– Нет, ничего такого. Вареников брякнул, что если бы у него нашелся такой отец, то он в тот же день стал бы называть его папочкой. А Димка ответил, что отец для него больше, чем кровная связь.

– Значит, Раевский, тебе придется сотворить чудо, чтобы этот упрямец сделал то, чего ты ждешь.

– Значит, пора творить эти гребаные чудеса, – мы свернули в сторону закрытого поселка и покатились по самому длинному пути, оттягивая момент. – Но начну я с другого чуда.

– Ты… Ты что-то задумал? – её вдруг осенило. Ада дёрнулась и стала осматриваться по сторонам.

– Идём, милая, – как только мы открыли калитку из гаража, свет во дворе погас.

Путь нам подсвечивали только тусклые светильники вдоль тропинки, что тянулась мимо фруктовых деревьев. Ада замерла, прижалась. В сумраке не видел её лица, но эти ощущения были непередаваемыми, жгучими и такими правильными. Я словно опору обрел, которую так много лет искал.

Говорят, мужчина – стена для женщины. Да, это так. Но вот женщина – это несущая конструкция его смысла жизни, его мотивов, его принципов. Её сила мягкая, но нужная, как воздух.

– Денис… Денис… – шептала она, впиваясь ноготками в руку, как делают кошки, пытаясь успокоиться.

Мы шли прямо к пляжу, и как только достигли нужной точки, над морем вспыхнуло зарево салюта, а вдоль кромки моря рванул залп малинового бенгальского огня. Искры водопадом падали на песок, бликуя в тревожном море.

– Боже! – взвизгнула Ночка, закрывая глаза.

Вокруг импровизированной площадки с накрытыми круглыми столиками стояли все, кого мы когда-то знали. Вьюники всем семейством, Каратицкие, Горозия, Мятежный. Все наши близкие и друзья были рядом, они держались за руки, образовывая прочную цепь. Все они радовались искренне, до слёз трогательно.

– Идем, милая, – справа от Ночки появилась Надюшка, в её руках было платье того самого малинового цвета.

– Но, Денис! Ты же обещал просто расписаться, чтобы никто не знал!

– Я обещал сделать тебя счастливой, поэтому не сопротивляйся, – поцеловал свою законную супругу и подтолкнул к Наде. – Беги.

Ада плакала безмолвно, постоянно оборачивалась, махала друзьям рукой и слала щедрые поцелуи сыну. Димка стоял у изножья лестницы с небольшим малиновым букетиком. Хоть он и был серьезен, собран, но вот глаза светились счастьем. Пусть сколько угодно сопротивляется, но я-то это прекрасно знаю.

– А ты шустрый, – Димка протянул мне галстук. – Мать окольцевал быстро, поди, и братиков мне заделаете на днях?

– Ну, во-первых, сестричек, а во-вторых, уже.

– Что? – Димка поперхнулся, зато маску самодовольную с лица стер. – Ты шутишь?

– Нет, Дим. Скоро в нашей семье, к которой ты, безусловно, принадлежишь, даже если упорно сопротивляешься, будет пополнение. И это говорю я, чтобы мать тебя не залила слезами. Я люблю и тебя, и маму люблю. И даже если весь мир будет против, я в зубах дотащу нашу семью к счастью. Так что сильно-то не сопротивляйся, пожалей старика?

– Значит, сестра? – хмыкнул Димка, подхватывая с подноса бокал шампанского. – И давно вы знаете эту чудесную новость?

– Примерно три часа, – машинально посмотрел на циферблат. – Насчет пола, я, конечно, погорячился.

– Значит, Денис Саныч, ты хотел дочь?

– Я хотел дочь сразу после сына, – внутри было столько любви, что последующие действия ну никак не вписывались в мою картину стойкого противостояния. Сжал плечо сына и дернул его на себя, припечатывая с такой силой, что услышал вздох облегчения. Обнял, стуча по спине, чтобы вытрясти, к херам, всё беспокойство. – Ты мой сын, и неважно, какая у тебя фамилия. И так будет всегда.

– Не уйдешь? – его голос был тише шороха, будто специально, чтобы не услышал.

– Не уйду. Никогда и ни за что не уйду…

– Так! А что это у нас тут происходит? – отец подошел к нам и накрыл своими руками за плечи, немного потрепал по волосам. – Опять секреты?

– Ещё какие, дед! – рассмеялся Димка. – Ещё какие… Мама?

Музыка стихла, зато притаившийся ветер поднялся и стал путать полупрозрачные ленты малинового платья. Ночка стояла на верхнем пролете и смотрела прямо в глаза. Уверенно, смело и с полной готовностью принять всё, что было уготовано.

Глупышка… Нам уготована любовь.

Да, её страхи понятны и разумны. Возраст, двойня… Но если это плата за скомканные судьбы? Если это дань справедливости? Тогда все будет хорошо.

Я взмыл по ступенькам, взял её на руки и спустил в толпу.

Со всех сторон сыпались поздравления, счастливый смех и возгласы.

Танцевали до боли в ногах. По песку были разбросаны туфли, галстуки и пиджаки. Мы были похожи на ораву дикарей, дорвавшихся до полного единения душ. Димка то и дело уводил Аду, кружил её, щекотал и пытался насытиться её эмоциями, которые все это время были заперты в хранилище вместе с её картинами.

Мы жгли костры, пели и веселились, будто до этого было нельзя.

Наслаждались салютом, фейерверком, радостными взглядами вплоть до рассвета. И лишь когда ленивые золотые лучи расползлись по небу, стало ясно, что семья родилась.

Настоящая. Любящая. Полная.