Он не твой. От Ада до Рая

Глава 29

Ночка

В голове была такая путаница, а в сердце усилилась тревога. Она вибрировала, как растянутая струна гитары, царапая душу холодом. Сидела на заднем сиденье и не могла оторвать взгляда от чужих людей, что с таким отчаяньем неслись по улицам города, чтобы вытащить моего сына.

Родители Дениса не задавали вопросов, это словно было чем-то второстепенным. Отец лишь бросал встревоженные взгляды в зеркало заднего вида, а мама то и дело оборачивалась, занося руку в воздухе, но так и не решаясь коснуться моих заледеневших ладоней. И лишь когда мы затормозили у причала, она обернулась и открыто посмотрела на меня мокрыми от слёз слезами, в которых не было укора или презрения.

Помнила его родителей так отчётливо. И наши вылазки в турпоходы, куда Рай всегда меня брал с собой, и шумные семейные посиделки, откуда я почти всегда сбегала, потому что под слово «семья» подходило не только близкое окружение, но и «жир» города.

Я среди них всегда была лишней. Оборванкой-художницей, чьи заслуги никак не могли перечеркнуть обшарпанное общежитие и отца, дававшего алименты только до совершеннолетия. Боже! Как я заставляла себя их ненавидеть! Пыталась верить, что всё это сговор, продуманный план, в котором я оказалась биомусором. Но теперь… Ловя их встревоженные взгляды, моя вера дала сильную трещину. А что тогда было правдой? Что конкретно меня заставило поверить во всё это?

А ответ прост. Любовь…

Она бывает разная. Мы любим мужчину, отдаемся ему до последней капли, открываем душу и позволяем стать частью внутреннего мира, отметиной и клеймом до последнего вздоха. Но есть и другая любовь. Есть люди, которые воспитывали тебя с первых дней жизни, которые делили с тобой последний кусок хлеба и с теплыми улыбками встречали в небольшой комнате общежития. Как быть с этой любовью? Что сильнее?

Мама Раевского зажмурилась, будто услышала сумбур моих мыслей, и прикусила нижнюю губу. В салоне повисла тяжелая тишина, в которой было слышно лишь тяжелое дыхание Раевского-старшего, упершегося лбом в руль.

– Адель, я думаю, что нужно вам с отцом идти вдвоём, а мы с Надюшей посидим тут. Не стоит пугать мальчишек, – Тамара Викторовна всё же решилась и сжала мои пальцы, сомкнутые в замок. – Да, Надюш?

– Да-да, – Надя обняла меня, поцеловала в лоб. Её взгляд был такой странный… Испуганный, загнанный. Она быстро моргала, не позволяя слезам скопиться. Сестра через силу улыбалась, поправляла мне волосы, будто я маленькая, а потом как-то решительно подтолкнула.

Александр Петрович открыл для меня дверь, протянул руку, помогая выбраться, потому что ноги просто отказывались слушаться. А когда я запнулась о порог, поймал под локоть.

– Адель, всё хорошо? Хочешь, я один поговорю?

– Нет, они меня знают, а вы для них чужой, – я откинула волосы, прилипшие к мокрым от слёз щекам, и побежала в сторону пристани. Каблуки проваливались в щели между деревянной отмосткой, и я просто скинула туфли, ускоряя бег. Небольшая потрепанная жизнью яхта под названием «Свобода» стояла почти самой последней, а на борту сидело трое понурых парней. Издалека было понятно, что им не до веселья, да и не собирались они выходить в своё путешествие.

– Паня! – взвизгнула я, признав однокурсника Димки. В голове было столько мусора, что я напрочь забыла его имя, надеясь на понимание парня.

– Тётя Адель? – парень вскочил на ноги и, шустро перемахнув через канаты, спрыгнул на причал. – Что с Димой? Это правда? – он босиком рванул ко мне, а следом спустились и остальные. – Нет… Ну вы же не верите? Это просто не может быть правдой. Не верьте!

– Конечно, не верю, – меня покачнуло, казалось, небо, море и эти сверкающие лодки смешались в единое пятно красок, и лишь сильные руки Раевского-старшего вновь удержали меня, заставляя присесть на покосую скамейку, сколоченную из старых ящиков.

– Данил, – Паня кивнул, поняв, что я никак не могу вспомнить его имя. – Меня Данил зовут. А это мои братья: Лёха и Гоша. Гошан был с Димкой в походе.

– Данил, очень приятно, – Александр Петрович продолжал придерживать меня и чуть шагнул навстречу, забирая инициативу разговора. – Ребят, расскажите нам, как всё было? Только с подробностями, вам может показаться это неважным, но на самом деле…

– Мы учимся на юридическом, вообще-то, и знаем цену мелочам, – Паня поджал губы, будто оскорбился, но тут же отмёл эту детскую попытку обидеться и начал рассказ.

Они воспроизвели свой день до малейших подробностей, вот только ничего подозрительного здесь не было. И как бы я ни старалась услышать хоть малейшую зацепку, но ничего…

– Ребят, я прошу вас, не уезжайте. Возможно, вас вызовут для дачи показаний, а вы сами понимаете, насколько это важно, – Раевский достал из кармана визитку и протянул Данилу. – И звоните, если что-то вспомните. Сразу звоните!

– Стой, а тот хрыч? – Лёха выступил вперед, почесывая светлую макушку. – Ну, тот, что поймал Димку у ресторана?

– А! – Паня вспыхнул. – Короче, когда мы вернулись с закупки, пришлось парковаться не у причала, потому что мест не было, а ехать до рыбного ресторана в тупике переулка, – Даня махнул рукой, указывая на светящуюся гирляндами летнюю веранду. – Так вот, мы почти достали все вещи, как Димку кто-то окликнул. Светлый, невысокий, лет пятьдесят, наверное, глаза у него мелкие, а ресницы светлые, будто в солярии уснул.

– Дальше… – я встала, внезапно ощутив в ногах твёрдость. – Говори.

– Димка подошёл, и они буквально перекинулись несколькими словами. Мужик всё время улыбался, а вот Димка становился все мрачнее, а под конец разговора что-то крикнул ему и рванул к яхте, забыв про нас. Вот и все. Мы не слышали, о чём они говорят.

– Мужик один был? – я затаила дыхание.

– Нет, с ним сидело еще двое. Такие деловые, в костюмах, – дернул плечами Лёха. – Обычные вроде, такие на бизнес-ланч часто из офиса выбираются. Но мне один не понравился, он с улыбкой смотрел на Димку и цыкал языком, поглаживая золотой зуб. Ну, кто в наше время делает золотые зубы?

– Тот, кто в девяностые их все потерял, – я зажмурилась, понимая, что если сейчас не заору, то сдохну. И я заорала! Так, что чайки, спящие на яхтах, встрепенулись и с диким ревом взметнули ввысь. – Я говорила! Он к нему пошёл! Говорила!

– Адель! Куда пошел Денис? – Александр Петрович развернул меня к себе. – Говори.

– Это Ляшко и Горький, – я с силой трясла головой, пытаясь понять, что задумал Денис. Сука… Как я раньше не сообразила? Он специально отправил нас говорить с мальчишками, чтобы выиграть время? Но куда он мог поехать?

Достала телефон и стала набирать Дениса, готовясь убить его прямо через динамик. Во мне сейчас столько гнева было, что могла! Легко! Вот только его номер был вне зоны действия.

Я вновь набрала номер, быстро удаляясь от парней, чтобы не делать их свидетелями своего вранья. Долго слушала длинные гудки, пока слух не резанул тяжелый запыхавшийся голос Георгия.

– Да!

– Привет, – я кусала язык, молясь, лишь бы не проколоться. – Димку задержали.

– А я всё жду, когда это моя Адель соизволит мне позвонить? – он хрипло рассмеялся в трубку. – Уж грешным делом подумал, что Раевскому сперва набрала. Ой… А ты ж и набрала ему первому. Дурочка… Ада, ты такая дурочка.

– Он его отец и имеет право знать. Ты мне можешь помочь? – стиснула челюсть, готовясь задать вопрос, от которого зависит вся моя жизнь. – Я сделаю всё, что ты хочешь.

– Всё? – Ляшко закурил свою вонючую сигару, кислый запах которой прорывался даже через телефон. Закрыла глаза, представляя его довольное лицо, и безмолвно зарыдала.

– Всё, Георгий. Всё. Только достань сына!

– Ты отказываешь Мятежному и подписываешь бумаги, что лежат уже у тебя на столе в офисе. И только тогда я сделаю пару звонков. А ты уверена? Сын-наркоман – огромная клякса на твоей карьере. К галерее больше не будет доверия, Адель. Вдруг ты там наркотиками торговать станешь, так сказать, бонусом к любой мазне в багете, – я не узнавала голоса Ляшко. Он никогда со мной в таком тоне не разговаривал. Его резкость, чёрствость и надменность резали слух настолько явно, что жутко становилось. – Но и тут я помогу в память о прошлом, где ты была хорошей девочкой, а не матерью наркомана и барыги. Ты отдашь мне управление галереей. А если будешь сопротивляться, то будущее твоего сына окажется пшиком. Подумай, Адель, подумай… Что будет, когда в ректорате узнают, чем занимался твой сын на каникулах?

– Я на всё согласна. Где?

– Через двадцать минут у галереи. Всё в твоих руках. Надеюсь, ты не бросишься звонить Раевскому? Это будет глупостью, милая. Давай всё решим тихо, мирно.

– А Дима? Его когда выпустят? – я медленно оседала на землю, теряя последние крохи самообладания. Сил сдерживаться почти не осталось. Я была на грани истерики.

– Сразу после допроса. Уж ночь-то отпрыск Раевского осилит в камере? Так сказать, умнее станет…

Я больше не могла терпеть его голос. Отключила телефон и взвыла, закрывая лицо руками.

– Ада! – голос Нади был так близко, а когда её руки сомкнулись на моей шее, то и дышать стало как-то легче. – Что случилось?

– Это Ляшко… Это он посадил Димку, – шептала я ей на ухо. Мне было так стыдно… Так стыдно! Шесть лет! Он был рядом, был вхож в семью, притворялся, что сопереживает, помогал Наде пристроиться на работу и так опечалился, когда сестра решила переехать. – Он хочет забрать галерею, и только после того, как подпишу документы, Димку выпустят. Он знал, что Димка – сын Денис. Всё знал. А я – дура наивная. Надь, ну как можно быть наивной дурой? – скулила я, смотря в тёмное небо.

– Мы обе были дуры. Обе, – расплакалась Надя. – Я не сказала тебе сразу…

– Что…

– Лилька нас предала. Та история с арестом, с наркотиками в квартире… Это всё она.

– В смысле – она? – грудину сдавило прессом, я оттолкнулась от трясущейся Наденьки, пытаясь поймать во взгляде хоть малейший намёк на враньё. – Что ты несёшь?

– Лиля до сих пор общается с Горьким… Мы совершенно не знали свою сестру, Ада, совершенно. Она до сих пор колется, Раевский отправил её в клинику, – сбивчиво тараторила Надя, пытаясь выдать то, что всё это время её так тревожило. – Мы с тобой двадцать лет жили во вранье. А где правда? Адель! А за двадцать лет она хоть одно честное слово сказала? Я не знаю… Ада! Что происходит? Где эта грань, переступив через которую, мы верили только её словам? Быть может, не во всём виновата бабка Марта?

– Марта? – голос Александра Петровича прозвучал прямо над ухом. Мужчина застыл статуей, пытаясь понять, что здесь происходит. – При чём здесь моя мать?

– Надя, замолчи! Умоляю, замолчи… Не сейчас, – я вскочила на ноги и бросилась к выходу. – Мне некогда думать о прошлом! У меня сына арестовали!