Он не твой. От Ада до Рая

Глава 24

Ночка

Впервые за неделю чувствовала прилив энергии. Меня разрывало от счастья, благодаря которому я так и не смогла уснуть, в отличие от сыночки, развалившегося на диване.

Казалось, он просто растёт не по дням, а по часам. И вот уже ноги сорок четвёртого размера свисают с подлокотников, заставляя материнское сердце сжиматься. Я попыталась сдвинуть его, потому что неудобно так спать. Но не смогла…

Всё чаще видела в нём мужчину. Эта густая тёмная щетина, сползающая к кадыку, размах плеч и волосатые мускулистые руки, раскинутые по спинке дивана. Он слегка похрапывал, как и отец, когда спал на спине. Чудеса…

Но если раньше это сравнение приносило в мою душу боль, то теперь я сжималась от страха. Как утром, в аэропорту… Была уверена, что Раевский примчится! Думала, что ему важно увидеть сына! Но нет. Лишь навязчивое ощущение чьих-то глаз сопровождало меня до самого выхода, но Дениса я так и не увидела. А если разбудить и рассказать? Вот выдать всё залпом, чтобы перестать мучиться от тяжести вранья?

– Мать, ты мне спать не даешь. Твои мысли так громко шуршат, – Димка приоткрыл один глаз, а потом сграбастал подушку, прижал к груди и, чуть поёрзав, снова засопел.

– Прости…

– Я скучал. Правда, – прохрипел он сквозь дрёму.

– Я так рада, что ты выкроил недельку, чтобы побыть с матерью, – отбросила полотенце, убавила огонь на плите и присела на пол у дивана. Правда, Димка тут же подхватил меня, подтянул и прижал к своей груди, обнимая сильными ручищами. Ну точно мужик…

– Какая неделька? Я вечером с парнями на яхте ухожу. Неделька… Откуда такая роскошь? За лето столько нужно успеть! Вот откроешь свою галерею, а там и в Питер ко мне прилетишь, – шептал он мне в макушку. – Не реветь!

– Да не реву я…

– Ага. Ещё пять минут, и нас с тобой прямо на диване вынесет из квартиры на волнах твоего плача, – рассмеялся он и пальцами смахнул мои накатившие слёзы. – У меня в июле практика, мам. Подрядился бумажки таскать для одного адвоката. Буду шишки набивать, уши греть, связями обрастать.

– А не дохера ли ты взрослый стал? – я взбрыкнула и попыталась скинуть его руки, но Димка лишь сильнее прижал меня к себе, подавив сопротивление.

– Бородавка на языке вырастет, мам, если ругаться будешь.

– Я старая, мне можно! У меня теперь только седые волосы растут.

– Да какая ты старая? Мужика тебе надо нормального. А не долбоклюя Ляшко, – Димка зашипел от гнева.

Вот кого-кого, а Георгия он на дух не выносил. Прям с момента нашего знакомства. Вроде, и повода не было, но Димку бесило в нём всё. От улыбки до голоса. И за шесть лет я так и не смогла побороться с этим негативом. А может, и не хотела. Не было у меня цели заменить ему отца каким-нибудь представителем мужского пола.

– Дим, ты же помнишь, что с мамой говоришь? Думаешь, я собираюсь обсуждать с тобой личную жизнь?

– А тут и обсуждать нечего. Помог с галереей, и ладно, мерси, как говорится. Но мужик нужен. Сына ты вырастила, пора и о себе подумать.

– Как жаль, что выпороть уже нельзя, – вздохнула я и сильнее прижалась к сыну, вдыхая аромат его кожи. Она уже не пахла детским мылом и молоком, но для меня это был самый лучший запах, хранящий счастье. – Опоздала с воспитанием.

– Ты и в детстве-то не порола, щас-то куда в БДСМ подалась?

– Слушай, сыночка, я сейчас тоже про девушек спрашивать начну. Хочешь, нотацию прочитаю про необходимость предохраняться? – рассмеялась и, воспользовавшись моментом, крутанулась, оказываясь лицом к лицу. Аккуратно, подушечками пальцев прошлась по шее, оцарапалась о щетину, пробежалась по скуле, носу, огладила лоб и откинула отросшие волосы. – Что там за женские сандалии были на фотографии? А?

– Не боись, бабушкой не сделаю, – он открыл глаза и подмигнул. – Ладно, разговор идёт не туда. Давай корми меня уже, раз разбудила. Жесть как соскучился по твоей стряпне.

И я с радостью вспорхнула. Накрыла стол, что аж тарелку поставить было некуда. Всё утро готовила, жарила и пекла. Понимала, что не съест, но все равно не могла побороться с материнским желанием накормить. Мы долго болтали, Димка показывал фотографии, рассказывал смешные истории и практически не замолкал, лишь бы я снова не задала вопрос про те злосчастные сандалии, попавшие в кадр. А мне и этого было достаточно.

– Алло, – я отвлеклась, когда экран телефона вспыхнул. – Да, Георгий.

– Ты скоро будешь? Тут приехали спонсоры, готовые вложить реальные деньги в наш бизнес, а тебя нет. Это уже несерьёзно, Адель.

– Но Мятежный ещё не дал ответ, – прошептала, пытаясь не рухнуть на пол от неожиданности. Приезд Димки сильно выбил из колеи, я даже забыла, что именно сегодня час Х, когда будет решена моя судьба.

Ляшко отбил звонок, а я так и стояла в центре небольшой гостиной, наблюдая за тем, как сын ест суп прямо из кастрюли.

– Дим, мне в галерею надо, – обняла его, прижалась губами к макушке и потрепала отросшие волосы. – Отоспишься пока? А вечером сходим в ресторан?

– Иди работай, мам, – он тоже поцеловал меня и как-то странно прищурился, ловя мой взгляд. – Я с парнями всё равно хотел встретиться перед отъездом. Позвони, как освободишься, встретимся в городе.

– Хорошо…

Я всё посматривала на часы, стремительно вращающие стрелки. Почти десять, а от Мятежного ни слуха ни духа. Наверное, это и правда было очень наивно думать, что ему может быть интересно моё предложение. Ладно… если станет худо, просто вернусь домой. Что мне здесь делать?

Быстро надела строгий костюм, собрала волосы в низкий хвост и, поцеловав сына, рванула в галерею. Ехала и подбирала нужные слова, вот только смысла в этом было мало. Георгий вложил не только свои деньги в строительство, но и занял довольно внушительную сумму, когда город категорически отказался помогать. И, наверное, теперь абсолютно справедливо, что те, кто давал кровно заработанные, хотят получить отдачу?

Притормозила, с надеждой осмотрев парковку в поисках чёрного «корабля», но его не было. Обновила помаду и вышла из машины, чуть покачнувшись… Сердце вдруг так сильно сжалось, сбивая дыхание. Это чувство я знала. Предчувствие чего-то плохого накрыло меня плотным покрывалом безысходности, что аж слёзы брызнули из глаз. Я царапала ногтями капот, наслаждаясь этим звуком, лишь бы прогнать наваждение. Но что может пойти не так? Что?

Меня больше нечем шантажировать. Я больше ничего не боюсь! Не боюсь!

Рванула в здание, вслушиваясь в звук своих поспешных шагов по пустому пространству. Эхо отбивало такт моего сердца в глупой попытке заглушить тревогу.

– Адель! – окрикнул меня Георгий, когда я уже почти толкнула дверь своего кабинета. – Подожди, поговорить надо.

– Привет. Но нас ждут же?

– Две минуты, – Ляшко быстро пересёк небольшой коридор, в котором находилось всего три кабинета, и, галантно открыв для меня дверь, подтолкнул. – Давай только без истерик, договорились?

– Ну давай, – бросила сумку на небольшой стол и осмотрела полупустой и ещё необжитый кабинет, прекрасно понимая, что уже, скорее всего, этого сделать не удастся. После того, как подпишу документы, мне не дадут и шанса насладиться спокойствием. Очень скоро административные кабинеты займут длинноногие блондинки и менеджеры, собирающие экстренные совещания, чтобы решить, как «папам» заработать деньгу. А я этого терпеть не могла… Уж слишком большой у меня в этом опыт. – Что ты хочешь?

– Ты сама виновата, – Ляшко дёрнул плечом и прикурил свою дурацкую кислую сигару, аромат которой ещё долго будет свербеть в носу. – У нас долг почти в сто миллионов, а денег у меня больше нет. Да, переоценил я себя! Не просчитал, ошибся! А ты, вместо того чтобы пожертвовать своими картинами, упираешься и толкаешь на крайности. Так что ты сейчас на меня смотришь волком? Продай ты их! Продай!

– Георгий… – я понимала, о каких картинах идёт речь, но молчала. Продать их – предать память!

– Ты знаешь, сколько готовы заплатить за них? Мы отобьём часть долга и получим спасительное время, чтобы успеть встать на ноги и начать зарабатывать на галерее. Вот, – он засуетился и вытащил из сейфа пачку документов. – Смотри! Ты же сама собирала эти юные дарования по всей стране! Ты их выставляешь, продаешь, а потом спокойно забираешь свой процент. Схема рабочая, Адель. Так что ты упираешься?

– О каких картинах ты говоришь? – цыкнула я, присаживаясь в кресло. —Забыл, что квартиру мою ограбили и вынесли всё, что можно?

– Ну что ты дурой прикидываешься? – он закатил глаза и подошёл к окну, пряча влажный взгляд. – Я же знаю, что ты снимаешь ячейку в банке.

– Георгий! – вспыхнула я и выбежала из кабинета.

Мне вдруг захотелось спрятаться. Убежать и не вспоминать тот день… Это был мой юбилей, к которому Ляшко готовился с каким-то ненормальным усердием. Он готовил сюрприз, решив вывезти меня на выходные из душного пыльного мегаполиса. В тот день я и правда разбирала архивы картин, перевезя их из комнаты в общежитии. Надюша и Лиля помогали, как могли. Сортировали наброски, эскизы, чтобы понять, что можно отложить для затравки коллекционеров. Работ у меня было настолько много, что пришлось вызвать грузовое такси, с которым и отправились сёстры. А я осталась…

Открыла заколоченный чулан и разложила свёртки холстов, на которые не было смотреть сил. На них повсюду был ОН… Наши поцелуи, объятия и жаркий секс под луной. Картины были преступно заброшены в дальний угол, лишь бы не попадались на глаза. Я раньше часто выставлялась. И об этих картинах знали все, поэтому и гонялись, как полоумные. А я не могла продать. Рука не поднималась. Вот и тогда вместо того, чтобы отвезти их домой, я прямиком отправилась в банк, где сняла большую ячейку, опечатала и забыла навсегда.

Мы с Георгием уехали отдыхать, а когда вернулись, обнаружили вычищенную квартиру, Лильку, шающую от кайфа, и полный разгром. Это был шок. Мне было не жаль старья, мне было жаль мою бедную сестру. В полицию я заявлять не стала, потому что итог ясен всем. Сестра-наркоманка пустила в дом себе подобных, позволив обчистить дуру-художницу. История стара как мир. Так для чего тогда всё это? И я смирилась. Отправила Лилю в ретрит, стёрла из памяти произошедшее и перестала обращать внимание на новости о своих картинах, гуляющих по чёрному рынку.

Но вот откуда Георгий узнал о ячейке? О том, что стоящие работы надёжно спрятаны в банковском сейфе? Об этом не знала даже Надюша…

– Если я их и продам, то только тогда, когда ситуация будет патовой.

– Она и так патовая, дура! – захрипел Георгий, схватил меня за руку и втолкнул обратно в кабинет. – Со дня на день придут из банка и потребуют закрыть кредит, который мы взяли под строительство, вот только я пуст. И это я ещё молчу, сколько людей дало деньги только под моё честное слово! А у тебя? Что есть у тебя? Двушка в пригороде и подержанная тачка?

– Слушай, – рассмеялась я и с силой выдернула руку из его хватки. В голове вибрировали слова Раевского, от которых я никак не могла избавиться. – А как так получилось, что ты просчитался в сто лямов? Ну ладно бы, в десять, там бы можно было подтянуть пояса и распродать имущество, свято веруя в успех дела. Но сто! Георгий, как?

– Я пытаюсь сохранить твою мечту, идиотка, – он дёрнулся, будто отбиваясь от моего вопроса, и вновь вернул разговор в нужное ему русло. – А ты мне мешаешь! Откуда в тебе эта нотка недоверия? Откуда взгляд этот пытливый? А сомнения? Мы столько лет вместе, я что, не заслужил твоего доверия?

– А! Даже так? – вновь рассмеялась и достала телефон, ища в записной книжке номер своего агента, которому иногда сливала старые работы, оставленные, чтобы помочь Димке встать на ноги в чужом городе. – Алло, Кость, привет. У меня для тебя подарок, милый. В эту субботу в моей галерее пройдёт аукцион Темной Ночи. Да-да… Сначала выставка ранних работ, а потом и аукцион. Будь дружочком, растряси этот секретик, как ты умеешь. Ага, чтобы каждая дворовая собака знала, куда брести в субботу вечером.

– Что? – взревел Ляшко, пытаясь отобрать телефон. – Что ты творишь?

– Если я и продам свои картины, то пусть это будет честно! – во мне будто что-то сломалось, я взревела и оттолкнула Ляшко. – Аукцион, Георгий. Слышишь? Пусть покупателем окажется тот, кто действительно этого хочет, а не тот, кому ты денег должен…

– Тук-тук… Я, наверное, помешал? – еле слышно посмеялся Слава Мятежный, входя в кабинет. Он явно понимал, что появился в самый разгар спора, но уходить, тем не менее, не собирался. Сел в кресло напротив и положил на стол папку документов. – Адель? Я решил вложиться в вашу галерею, правда, у меня есть несколько условий.

– Что вы решили сделать? – Ляшко захлопал глазами, медленно отходя к двери.

– А вы, собственно, кто? – Мятежный ошпарил того убийственным взглядом и брезгливо отвернулся.

– А я совладелец, – Ляшко пришёл в себя, оправился и вновь вернул своему лицу наглое очарование. – Ну, не то чтобы на бумагах, но Адель подтвердит. Да?

– Отлично, Вячеслав Андреевич, – кивнула Мятежному, еле-еле сумев выдавить улыбку. – Я вернусь к вам через минутку. Георгий, можно вас на пару слов?

Мои шаги звучали как удары отбойного молотка. Смотрела в глаза Ляшко, не понимая, как могла поверить в то, что мужчина может помогать абсолютно бескорыстно? Как могла довериться? Чтобы он при любом удобном случае размахивал вложенными деньгами? Да, Ада. И он имеет на это право. И пришло время вернуть ему всё, что должна.

– В субботу пройдет аукцион, после которого я отдам тебе всё до копейки, Георгий, – когда мы оказались в коридоре, зашипела я. – Подготовь документы для моего юриста, у тебя времени – до пятницы. Хочу знать, сколько было вложено твоих денег. Мне не нужно было от тебя ничего. Я не просила шмоток, квартир и дорогих тачек. Я была удобной, тихой и забитой любовницей, и эта роль устраивала нас обоих, пока на тебя не снизошло озарение в виде открытия галереи современного искусства. Ты вдруг так загорелся этой мыслью, что пришлось поверить, что чудеса случаются. Говорил, что всё уладишь, что не будет никаких проблем, и это дело будет приносить тебе пассивный и стабильный доход, а я просто получу свою мечту. Мне не нужны были документы с моим именем, не нужен был этот статус. Это всё нужно было только тебе…

– Дура… – выдохнул Георгий, прижимая меня к стене. Его касания вызывали тошноту, а аромат парфюма – приступ удушья. – Я хотел подарить тебе мечту.

– Спасибо, что отрезвил, а то я правда поверила, что мечту можно купить, – рассмеялась, уворачиваясь от его мокрых губ, пахнущих кислотой сигары. – Оказывается, я всё могла сделать сама.

Ляшко дёрнулся, будто я влепила ему пощёчину. Пошатнулся и стал отступать, посматривая на переговорную, где сидела парочка, так жаждущая отжать у меня дело всей жизни. Внутри стали взрываться фейерверки от внезапного осознания, что ведь правда… Это всё может стать моим по праву! Не потому, что любовник поверил в твой вкус и умение искать таланты незашоренным взглядом, а потому что сил внутри хватит на всё, о чём мечтала, но стыдилась. А теперь и стыдиться было нечего.

Продам всё своё хранилище, отдам долги, переберусь в квартирку поскромнее, но зато жить начну. Не прятаться, не бояться, не стыдиться своего имени. Из глаз выкатилась слеза, а в пальцах сила появилась.

Я вдруг ощутила аромат сладости масляных красок и шорох холста, к которым не прикасалась долгие двадцать лет. И мне впервые захотелось взять в руки уголёк, чтобы выплеснуть свои боль, разочарование и растоптанные надежды, что с твоей мечтой будут обращаться бережно.

В галерее стояла тишина. Ляшко выжидал, очевидно, надеясь, что спасую, отступлю и сдамся под его напором. Но нет… С этой тропинки я уже не сойду, и галерею ему не отдам. Пусть валит! И он всё понял. Лишь напоследок стукнул в дверь переговорной, откуда вышли растерянные мужчины в строгих костюмах. А когда вся троица удалилась, шумно о чём-то переговариваясь, я ощутила, как слабеют ноги. Рванула в туалет и открыла ледяную воду. Окунала под струю лицо, пытаясь смыть липкое ощущение страха и тревоги.

А всё ли я сделала правильно?

Ляшко был со мной долгие шесть лет!

А я с лёгкостью оттолкнула его, как только на горизонте появился Раевский?

– Дура! Дура! Опять в ту же воду? Опять ждёшь подачек от судьбы? – орала я самой себе, смотря в отражение зеркала. Лупила ладонью по воде, забрызгивая начищенную поверхность, чтобы размыть безумие своего взгляда. – Он женат! У него своя жизнь… Своя! А у тебя? Ничего нет… Ты даже трусливо фамилию сменила, лишь бы не сопротивляться этому миру. У тебя, Ада, ничего нет.

Не знаю, сколько мне понадобилось времени, чтобы прийти в себя. И даже когда я ковыляла на полусогнутых к своему кабинету, будучи уверенной, что Мятежный давно уже свалил, подёргивалась от дрожи, меня не отпускало чувство затягивающейся на шее удавки. С трудом делала вдох и с болью выдыхала воздух, отравленный страхом.

Я осталась в чужом городе совершенно одна. Опять одна… Только теперь у меня нет ни сына, дающего силы выгрызать себе путь, ни сестёр под боком, готовых подставить плечо для горьких слёз. Только дымка надежд, что Раевский до сих пор любит.

– Прошу прощения, – я даже заикаться начала, когда увидела Мятежного, вальяжно развалившегося на диване. Он попивал кофе из моей чашки и листал каталог ожидаемой выставки.

– Ничего страшного. Это я прошу прощения, но мне пришлось немного похозяйничать и сварить себе кофе, – он дёрнул плечом, выдавая своё раздражение, но от лишних упрёков воздержался. – А это неплохо… – Слава ткнул в последнюю страничку с изображением работы совсем молоденькой художницы, с которой я познакомилась совершенно случайно. – Есть в этом какая-то эмоция. Детская, чистая, не испачканная бытом и реальностью.

– Слава… – я рассмеялась и села за стол, отчаянно сцепляя пальцы в нервный узел, только бы не показать, что превратилась в оголённый провод. – Ты не похож на ценителя искусства, уж прости.

– А я и не претендую. Просто это цветастое безумие весьма трогательно. Недурно, Ада… Недурно, – он бросил на стол каталог, шлёпнул по нему ладонью и наклонился. – А это может быть весело. Если перефразировать то, чем ты хочешь заниматься, на мой язык, то получается, мы будем искать таланты, открывать их потенциал, а потом получать прибыль?

– Но не сразу, – я выдохнула, но боль из груди стала расплываться по позвоночнику, стремясь прямиком в голову. – Мне нужно два года, чтобы добить каталоги. Это долго, мучительно, порой безысходно. Но я верю, что вскоре наша галерея перестанет пугать эхом голых стен. А пока я планирую стряхнуть пыль со своих картин…

Меня на полуслове оборвал звонок телефона. И тут картинка сложилась. Предчувствие злорадным хохотом пробежалось по нервным окончаниям, давая себе волю. Я с тревогой смотрела на экран, на котором светились цифры местного номера. Не могла пошевелиться, просто пялилась на номер и не могла побороть свой страх. А когда махнула пальцем по экрану, то абонент сдался. И вместо того, чтобы перезвонить, я набрала номер сына.

«Абонент выключил телефон или находится вне зоны обслуживания сети…»