Он не твой. От Ада до Рая

Глава 35

Когда Вареников понял, что ресторан с омарами обломился, то выскочил по пути, вспомнив, что не жрал и не спал уже сутки, а отец будто и рад был остаться наедине. Но вопросов так и не последовало. Он лишь нервно перебирал волны радиостанций, сам не понимая, что именно хочет услышать. И я был благодарен. Признаться, я плохо представлял, как начать рассказ. Одно дело – обрадовать батю тем, что оно СКОРО станет дедом, а совсем другое – объяснить, что сыну твоему без малого двадцать, а мы просто все проспали.

Двор родительского дома встречал странным спокойствием. Даже грозный пёс тихо порыкивал в будке, решив не высовываться, словно понимал, что все сейчас и так на грани. Отец загонял машину в гараж, а я не мог ждать. Толкнул дверь, поморщившись от тишины.

Заглянул в кухню, где на плите булькала кастрюля, возмущенно стуча крышкой. Сдвинул, убавил огонь и отхлебнул куриный бульон прямо поварёшкой, пока мама не видит. Открыл духовку, где румянились крошечные пирожки, и тихо рассмеялся. Вокруг витали знакомые уютные запахи, перебивающие сырость камеры, которой от меня просто разило. Столовая тоже была пуста, лишь из открытых дверей на веранду слышался монотонный стук граблей. Значит, мама, как обычно, успокаивается на грядках.

Вошёл в гостиную и обомлел. На цветастом велюровом диване лежала Адка. Она сжалась в клубок, натянув вязаный плед до подбородка, и тряслась, явно от стресса, что никак не хотел отпускать её. Вдохи её были глубокими, медленными. Она хоть и спала, но было заметно, как пережитое не отпускает её даже во сне.

Присел на корточки, всматриваясь в красивое лицо. Откинул черные пряди, чтобы насладиться этими смешными кляксами веснушек, дерзким бантиком губ и длинными ресницами, в которых путались утренние лучи солнца. Время ей благоволило, даже с нежностью оберегало. Красота стала насыщенной, яркой, как винтажное вино. И уже веснушки не веселили, скорее, добавляли шарма её холодной внешности, а мелкие морщинки, застывшие вокруг глаз, дарили мягкость резкому, чуть надменному взгляду.

Ночка была непередаваемо прекрасна, и чем дольше смотрел, тем сильнее сжималось моё сердце. Как жаль, что я не увидел, как она взрослеет, как превращается из задорной девушки в роковую красавицу с дурманом пьяной ночи в глазах. Моя милая девочка с кисточками и мольбертом. Чуть склонился, потянул носом… Но. От неё больше не пахло красками. Лишь сладкий шлейф дорогого парфюма и резкость валерьянки.

Это было невозможно! Просто невозможно… Это уму непостижимо, что можно влюбиться в одну и ту же женщину дважды.

Я всё гадал, что поменялось? Люблю? Да. Но иначе…

Та юношеская любовь не вспыхнула синим пламенем, заставляя сердце стучать, как ненормальное. Нет. Она успокоилась, как кровоточащая рана, и осела первым снегом, превращаясь в воспоминания. Но вместо неё пришла новая. Жгучая, кипучая, сводящая с ума. Все мои мысли были о ней, я физически ощущал непреодолимую тягу, будто магнитом тянуло.

Что ты за женщина, Ночка? Кажется, если нас разлучат снова на двадцать лет, то я, и будучи дедом, влюблюсь в милую старушку с бурей тёмной ночи во взгляде, даже будучи переполненным едкой ненавистью до разрыва сердца. Все равно влюблюсь. Это карма. Это судьба. Это моя вечная любовь.

Мне не хотелось её будить. Не хотелось этих бестолковых и длинных разговоров, этих нудных и уже никому ненужных мук совести. Это как топтаться на кострище, истеря и костеря то, что сожрало пламя. Но все сожжено. И ничего былого уже не вернуть. Этой золой можно удобрить новое дерево, у которого ещё есть шанс прорваться и пустить свежие листья и крепкие корни. Мне просто хотелось тишины и ощущения домашнего тепла. Желательно рядом с моей Ночкой, чтобы видеть тревожность её сна.

Это так странно. Безумно странно. Мы взрослые, израненные, почти чужие, связанные тонкой нитью былой любви и канатом общего ребёнка, сейчас встретились в доме моих родителей, будто все как прежде. Будто и не было этих лет…

В дверном проёме показалась Надюша. Она сонно куталась в плед и улыбалась, наблюдая за нами. И взгляд её стал таким теплым, родным, как тогда… Двадцать лет назад. Трясущейся ладонью прикрывала дрожащие от немого плача губы, а когда поймала мой взгляд, вздохнула.

– Идём, пусть поспит, – шепнула она и стала медленно отступать в коридор.

Я стянул футболку, тут же запихнув её в мусорное ведро, чтобы никогда не попадалась на глаза.

– Моя милая Нади… Опять говорить будем?

– Иди в душ, Денис, – она протянула мне приготовленную мамой стопку необходимых вещей. – Сейчас все на пределе. Давайте просто помолчим?

– Наконец-то хоть кто-то меня понимает, – я в совершенно странном порыве обнял Надюшку, а она, уткнувшись в моё плечо, разрыдалась, выпуская напряжение и страх. – Всё будет хорошо. Я обещаю. Слышишь?

– Да… Да…

Стоял под обжигающими струями воды и пытался избавиться от вони и затхлости камеры. Вылил весь бутыль шампуня, чтобы даже намёка не осталось, но в носу до сих пор свербело. Сука…

Наверное, мне должно быть стыдно? Это не в моих правилах пользоваться довольно «тесным знакомством» с законом. Но он мой сын. И я был обязан сделать для него хотя бы это. Пусть будет, что будет. Все равно придётся справляться со всем.

Переоделся в спортивные штаны отца, натянул чистую футболку, пахнущую лавандой, которую мама раскладывала по всем шкафам, и вышел.

На кухне за круглым столом сидели родители и Надюша. Отец курил, вертя в руках стопку с коньяком, и смотрел в окно. Мама раскатывала тесто, а Надя быстро лепила пельмени, раскладывая фирменный фарш небольшой деревянной ложкой. Фоном булькал телевизор, и было слышно тихое убаюкивающее пение мамы.

– Денис! – мама вскочила и бросилась мне на шею. – Как я испугалась! Боже… Тебя что, ранили? Да? Болит? – она отчаянно тянула руки, пытаясь рассмотреть мой ноющий висок.

– Мам, ну ты чего? Успокойся, всё хорошо. И будет всё хорошо, вот увидишь. И вообще, ты кормить меня будешь, нет? – быстро поцеловал её в макушку, сжал крепко-крепко.

– Буду, сына. Конечно, буду! – мама вытерла слезы и начала крутиться по кухне, лишь изредка вздыхая так тяжко, что отец хмурился.

– Димка где? – я шлепнулся на стул, забрал стопку из рук отца и осушил. За руль сегодня не сяду. Да меня и трактором сегодня не вытащишь из дома. Фиг всем!

– Спит, – внезапно улыбнулся отец, и я проследил за его взглядом. На моем гамаке, растянутом между опорами веранды, спал Димка. В его руке был зажат пирожок, ноги из-за роста свисали. Было видно, что ему неудобно. Но зато моська у пацана была такая довольная. Пусть спит.

– Следишь?

– А мне только это и остаётся. В мячик с ним не погоняешь, в песочнице не посидеть, на секцию не отвезти, – с горечью говорил отец. Он тоже проживал всё это. Его мечты о внуке рухнули! Да, он его получил. Но уже взрослым, состоявшимся, не требующим внимания стариков. И отца это сильно расстраивало. – Его даже не выпороть за курение на перемене или за расписанную стену в спортзале!

– Значит, найдем другие занятия, – я хотел было сказать, что и меня отец ни разу не выпорол, хоть так рьяно грозился при каждой разборке, но не стал. Изо всех сил пытался сохранить спокойствие. От разговора всё же не убежать, и это было очевидно. – Будем ходить на рыбалку, на хоккейные матчи, пить пиво, смотреть футбол по ящику и материться, пока женщины не слышат.

– А захочет ли он? – выдал отец и повернулся ко мне. В его глазах стояли слёзы. И это было так странно… Я никогда не видел его столь разбитым. – Помнится, тебе в двадцать не нужны были ни родители, ни бабушка. Ты просто собрал сумку и отчалил покорять мир, думая, что никто не догадывается о том, что ты попросту сбегаешь. Ну? Денис Саныч, нужны были тебе родители в двадцать? Нет! Ты ушел строить новую жизнь, не думая, что для твоих стариков жизнь – ты.

– Пап, я лишился способности думать прошлым. Вот все эти «а что было бы, если бы…» это всё не про меня. Понимаешь? Есть данность, и есть будущее, которое мы можем просрать из-за слабости признать, что где-то сильно напортачили. Мы все были неправы. Все. Я никого не обвиняю, но и никого оправдывать не собираюсь. Мы все либо признаем свои ошибки и идём вперёд, либо я иду один. У меня есть сын, с ним я и пойду, даже если он этого сначала сильно не захочет.

– Денис, – мама упала мне на спину, обнимая руками за шею. Она прятала слезы и делилась болью.

– Мам, вы можете горевать по тому, что не случилось. Вы имеете на это право. Только помните, что это время могли бы направить на то, чтобы просто любить внука.

– И давно ли ты так сильно поумнел? – крякнул отец и не сдержал улыбку. Надюшка тоже сидела, открыв рот, даже не замечая, как уродует пельмень своими дрожащими пальцами. Она хмурилась, отчаянно пытаясь не заплакать, потому что понимала, что я прав.

– Пап, ну я же сказал, что посидел в камере, подумал. Был неправ. Но я исправлюсь!

– Лет двадцать назад надо было вас закрыть в темнице, – отец отхлебнул из горла и поморщился, но только для того, чтобы смахнуть скупые слезы. – Может, раньше поумнели бы.

– Рай, – тихий шепот раздался за спиной. Мама отошла в сторону, позволяя увидеть Ночку. Та стояла, укутавшись в плед, и кусала губы. – Спасибо.

– Не за что, – я протянул ей руку, понимая, что творю глупость, пользуясь её слабостью. Но она откликнулась.

Вложила пальчики и послушно приблизилась, усаживаясь мне на одно колено. Вот так мы и сидели. Я ел суп, закусывал пирожками и пил холодное молоко. На моих коленях сидела Ночка, подсовывая мне новую порцию стряпни, родители улыбались, лепя пельмени и присматривая за мирным сном внука, а Надя постоянно вздыхала. Вот только в её вздохе не было тяжести или тревоги. Там было облегчение и принятие.

– Скажи, Раюша, – внезапно захихикала Ада. Её холодные пальчики бегали по скуле, обходя рассеченную тростью Ляшко кожу. – Мне непонятно, а чего ты ждал? Я сначала подумала, что убьёшь его. Для чего ты дал ударить себя? Ты ж говорил, что лицом своим работу работаешь.

– Дочка, а Денис Саныч у нас юрист до мозга костей, – хрипло рассмеялся отец. – Да? Ведь между избиением и дракой большая разница. Всё верно? Поди, и трость можно переквалифицировать в орудие? А отпечатки тебе нужны были, чтобы сопоставить их с пакетом, окончательно путая следствие и отводя их на приличное расстояние от Димитрия. Разумное сомнение, подкрепленное неопровержимыми доказательствами.

– Ты страшный человек, – сквозь смех шептала Ночка, обвивая мою шею руками. Хват её усиливался, она словно пыталась задушить, выдавить последний вздох, чтобы потом заполнить лёгкие собой. Её аромат дурманил, касания кружили голову, мутили рассудок, превращали в животное, живущее инстинктами. Ада вновь и вновь говорила «спасибо», роняя слёзы мне на щёку. Соль жгла рану, а на душе всё равно спокойно было. Все здесь. Все…

– Рыдать обязательно? – голос Димки напугал абсолютно всех. Ночка вздрогнула, хотела было подняться с колен, но я вовремя перехватил её за руку, удерживая на месте. Пусть смотрит. Пусть видит! – Или без выделений из глаз тоже можно присоединиться?

Сонный Димка опёрся о подоконник распахнутого окна и наблюдал за нами. Медленно переводил взгляд, задерживаясь на каждом, будто пытался запомнить.

– Давай скорее! – мама первая вскочила с кресла и отодвинула льняные занавески. – Ты голодный? Скоро будут пельмени. Или ты не любишь? Тогда скажи, что любишь, и я тут же приготовлю.

Димка ловко перемахнул в кухню, сделал два шага в мою сторону и застыл. Ада задрожала, смотря в мутный прищур темных глаз. Она была в шаге, чтобы не разрыдаться, пытаясь что-то объяснить, но Дима опередил её. Он протянул мне руку, и я ответил, стойко выдержав силу его рукопожатия.

– Спасибо, – кротко выдавил он и отвернулся к бабушке, что так и застыла у окна. – Я люблю пельмени с бульоном. Это так… Для информации.

– А у нас в семье иначе и не подают, – отец рассматривал внука, прикрыв губы сомкнутыми в замок пальцами рук. – Садись.

– Значит, бабушка и дед, – протянул Димка и мимоходом поцеловал Надю в макушку.

– Выходит, что так, – отец понял настрой Димки и в тон его сухости ответил коротко. – Есть возражения?

– Да нет, – он дернул плечами. – Надюш, а вот ты тут пельмешки лепишь, выходит, знаешь всех? Получается, я тут один новый гость?

– Знаю, – Надя всхлипнула и медленно подняла голову, встречаясь с племянником взглядом. Она стиснула челюсть и довольно резко выпалила: – Если ты хочешь что-то спросить, то давай. Нефиг тут адвоката включать и в допрос играть. Не видишь, и так всем плохо?

– То есть вы ничего не знали? – Димка рассмеялся и повернулся к маме, опершейся о столешницу. – Никто ничего не знал… Мать, а ты-то хоть знала, кто мой отец?

– Мыло, помни, Дмитрий Денисыч, – шикнул я, внезапно словив флешбэк из прошлого. Вот только теперь я сам оказался в шкуре своего отца, будучи вынужденным отбиваться от резкости слов сына.

– А ты, молодой человек, я смотрю, забрал все самые лучшие качества от родителя своего, – отец расхохотался так, что лицо покраснело. – Адвокаты, ёшкин поросёнок!

Он просто не мог угомониться, заливался, стуча по столу ладонью и покачиваясь, пытаясь сделать вдох. Его истерика сначала была такой нелепой, странной, а через несколько секунд на всех растерянных лицах стала появляться улыбка, и вскоре стены кухни приятно вибрировали от взрыва смеха.

– Это невозможно, – вновь и вновь повторял отец. – Просто уму непостижимое сходство! Мать, ты это видишь? Тащи ремень! Щас обоих воспитывать буду.

– Это он на меня похож, – дернул плечами Димка, хватая горячий пирожок из рук бабушки. – Плагиат.

– Это ещё доказать нужно, – смотрел на него и не мог не улыбаться.

Странное чувство… Очень странное. Ты умом понимаешь, что тебя в какой-то момент предали, оставили, бросили… Потом разбираешься и на автомате ловишь оправдание каждому поступку, упираясь в стену. Стоишь, рассматриваешь старые кирпичи, из которых сложена стена на пути к счастливому будущему. Не тому, что ты придумал, заполнил работой, а настоящему. И спрашиваешь – простить? Или не простить?

И вопрос этот становится таким нелепым, неуместным.

А что делать с чувствами? Что? Ведь влюбился, как пацан. Заново. Полностью. До мурашей по коже. Тогда к чему эти ненужные терзания? К чему прощение? Кому оно нужно? Твоему сыну, которому ты задолжал слишком много, и не важно, что не по твоей вине. Или Ночке, что в глаза никому посмотреть не может? Или, быть может, мне, познавшему в одночасье цену каждой минуты?

Никому…