Он не твой. От Ада до Рая

Глава 40

Ночка

– Денис!!! – Как только в толпе гостей я увидела его, тревога стала растворяться тоненькой дымкой над морем. Дышать стало легче, дрожь в теле мгновенно прекратилась.

– О! Это же её величество Тёмная Ночь, – Денис вышел из толпы с огромной охапкой малиновых роз. Крошечные бутончики создавали буйство цвета, почти тон в тон повторяющего закат на главной картине выставки. – Привет, милая.

– Я думала, ты опоздаешь!

– Ну как я могу пропустить это мероприятие века? – Раевский вручил букет Димке, подхватил меня под руку и закружил под музыку. Вот весь он такой, стихийный, внезапный, делает то, чего от него меньше всего ожидаешь в эту минуту.

На нас смотрели сотни глаз, были слышны шепотки. Но разве его это волновало?

Во взгляде моего любимого мужчины читалось восхищение. Прижимал, снимал тревогу, забирал переживания и дарил любовь.

– Давай, Ночка, расслабься и потанцуй со мной, – он прижимался щекой, нашептывая нежности, от которых внутри все переворачивалось. – Наслаждайся, милая. Всё это для тебя, ради тебя. Все эти люди пришли увидеть то, о чем до этого только слышали. Ну? Чувствуешь себя королевой?

– Я больше нервничаю, чем ощущаю что-либо. Шампанское безвкусное, клубника – как вата, а про шоколад я вообще молчу. Мне кажется, я сейчас расплачусь от напряжения. Не думала, что будет столько народа!

– Успокойся, Ночка. Дыши…

– Я столько выставок организовала, но, когда дело дошло до меня, весь мой опыт и профессионализм в труху превратились. Я как оголенный провод, того и гляди, заискрит!

– Боже!!!! Это она!!!! – истошный вой пронесся над головами гостей. Толпа испуганно расступилась, открывая возбужденную Верочку. Девчонка переминалась с ноги на ногу, безмолвно открывала рот, будто слова нужные подыскивала, но никак не могла сконцентрироваться. Верка с жадностью смотрела сквозь нас, потому что всё живое перестало существовать для неё. – Это она! «От Ада до Рая»!

Мелкая, распихивая ошарашенных гостей, рванула к центральному стенду, где под мягкими розоватыми лучами подсветки стояла моя любимая работа. Она тихо скулила, пытаясь рассмотреть каждую деталь. Размахивала трясущимися руками, отгоняя зевак, чье внимание привлекла своей слишком бурной реакцией. И вскоре за её спиной было просто не протолкнуться.

Вьюша шипела, если кто-то подкрадывался ближе, чем было допустимо, и с такой уверенностью говорила, что эта картина её!

И даже я поверила.

Видела слезы девчонки. Видела её восторг и такой реальный трепет, что стыдно стало.

– Ты и её выставила? – Денис обнял меня сзади, чуть покачивая, чтобы успокоить. – Это наша картина, Ночка.

– Не смей её покупать! – я топнула ногой и впилась ногтями в его руку. – Слышишь, Раевский? Это наш Ад. Это пропасть, где не выживает любовь, где мало места душе! Нет, Денис, – откинула голову ему на плечо и закрыла глаза, набираясь смелости, чтобы сказать. – Это история любви Ады и Рая. Но мы другие теперь, понимаешь? Так пусть это закончится.

– Ты готова с ней расстаться?

Это решение далось мне сложно… Я до ночи сидела в архиве, куда доставили всю мою коллекцию, и рыдала. Просила прощения у той себя, которую предала много лет назад, отказавшись и от мужчины, которого люблю, и от себя самой, что жизни не представляла без кистей и красок.

Я рисовала с самого детства. Садик, школы, академия… Сначала мама дарила их, как открытки. Просто как знак внимания или в придачу к основному презенту. А после выставки в школе к ней подошла одна женщина и предложила за небольшой рисунок деньги.

На том наброске был наш класс: дети веселились, Петров бегал по партам, Катька Соколова рыдала над дневником, а Машка заплетала свою длиннющую косу. Женщиной оказалась мама Оксаны Ложкиной, что попала под колёса машины прямо первого сентября. Оксанка на том рисунке была звездой. Она стояла на учительском столе и, кружась, читала стихи, её вьющиеся волосы отливали лаской солнца, лицо светилось счастьем, а по-детски трогательная улыбка вызывала слёзы. Эта девочка навсегда осталась в памяти такой. Живой, настоящей, чистой.

Я отказалась брать деньги и просто передала рисунок убитой горем матери, но через два дня под дверью мы нашли огромную коробку. Я была в таком шоке… Распаковала легкий и мобильный мольберт, не ту тяжеленную дуру, которую приходилось таскать повсюду, а настоящий, современный, с небольшим столиком под палитры и ящичком для масляных тюбиков. В коробке была целая пачка альбомов, красок, карандашей. Это был самый настоящий клад. Жили мы всегда очень скромно. Торт «Сказка» на Новый год, «Птичье молоко» на дни рождения, а в основном, – как все. Поэтому этот подарок казался чем-то бесценным.

Это было толчком. Началом нового. Моими работами заставляли художественные школы, дома культуры, отправляли на конкурсы. И к пятнадцати годам я стала зарабатывать. Сначала было стыдно брать деньги, но потом… Потом слух пополз по всей области, и заказов стало так много! Я и разрисовывала стены, и помогала в театре с декорациями, и возила картины на областные фестивали.

Но гоняться за мной стали только после того, как я повзрослела. Не годами, нет… А с того момента, как сердце дрогнуло от любви. Мои работы превратились в истории, порою очень откровенные, чувственные, томные. Ценители просто с ума сходили и от смелости, и от дерзости палитры. Малиновая дымка стала моей фишкой. Так думали все, но я-то знала, что это аура любви.

Мамочка работала в балетной труппе массажисткой, а по вечерам помогала костюмершам латать пачки и отпаривать реквизит к новой постановке. Там я и увидела Дениса Раевского впервые. Его туда притащила бабушка, парень сидел в первом ряду на репетиции и учил стих, пока его «цербер» зычным голосом задавала такт балеринкам.

Влюбилась с первого взгляда. Но он был из другой оперы… Красивый, наглый, мечта всех девчонок!

Рисовала его повсюду, как ненормальная. Сёстры смеялись надо мной и грозились рассказать всё маме, в один из таких вечеров я и сбежала из дома. Подхватила свой мольберт и рванула на пляж.

Усталое от пекла солнце зависло над водой, окрашивая побережье в малиновый цвет, а море бушевало. Я засмотрелась, а потом рванула на самый край волнореза, чтобы увидеть стихию как можно ближе. Почувствовать её силу хотелось, разглядеть красоту! Вот тогда ко мне и побежал мокрый мальчишка в красных шортах и со словами «Смоет же, дурында!» утащил на берег. С того дня мы и не расставались.

И картина эта – последний аккорд. Это была последняя ночь, проведенная вместе на пляже. Мы прятались от дождя под старой лодкой, а потом танцевали на закате. Вера права. Это был танец не тел, а душ. Вот только наши души никогда не теряли друг друга. А теперь и подавно.

И там, в тусклом свете архива, я вдруг поняла, что в этой картине такая мощь любви, что голова кружится. Вот только это моя старая любовь. Слабая, трусливая, с тонким флёром предательства, которое простил мне Денис. И нет этой картине места в нашем доме. Я буду рисовать новое. Наполненное реальностью, счастьем и верой в то, что жизнь наша только начинается.

Тогда я подобрала для неё самую красивую раму, присвоила номер и смело выставила команде, что суетилась по залу, составляя каталог для аукциона. Все продам! Всё!

– Меня Верка убьет, – зажмурилась, понимая, что попала просто в безысходную ситуацию. Продав эту картину, я закрою бо́льшую часть долгов, смогу дышать и верить в то, что моя мечта абсолютно реальна, а не эфемерна и подарена щедрой рукой Ляшко и Горького. Мне нужно вновь ощутить под ногами почву. Получить дозу уверенности и оттолкнуться, чтобы взлететь. Но с другой стороны… Меня просто душило желание подарить эту картину. Просто отдать. Но уже так поздно.

– Она вообще реальная? – тихий шепот донесся откуда-то из-за спины.

Мы с Денисом обернулись, сталкиваясь с шоком на лице Славы Мятежного. Он смотрел не на картину, а на то, как хрупкая девчонка борется за свою мечту. Она так отчаянно сражалась, так люто ненавидела каждого, кто готов был покуситься на то, что уже принадлежало ей!

– Чокнутая, – Мятежный залпом осушил бокал, кивнул мне в знак приветствия и скрылся в толпе.

– Тебе не кажется…? – Раевский вдруг дёрнулся. Смотрел то на удаляющуюся фигуру Вячеслава, то на Верочку.

– Когда кажется, Раюша, значит, тебе не кажется, – я прижала к губам его ладонь. – Не мешай.

– В смысле – не мешай! Ей двадцать, а ему в два раза больше, Ночка. Да он же мой ровесник, а Верка возраста Димки!

– Денис, – я запрокинула голову. – Это же Верочка! Наша Вьюша! Она любого в бараний рог свернет, но своего добьется. А если ты будешь против, то так даже интересней. Если она вбила себе в голову, то наличие преграды только усилит желание.

Денис ворчал, все время оборачивался, пытаясь найти Мятежного в толпе, но того и след простыл. А мне нравился Слава. Да, резкий, да, черствый, да, местами чрезмерно жестокий, но зато сильный настолько, что за ним волей-неволей идешь, потому что так правильно.

– Чудная девочка Верочка, – прошептала я, наблюдая за постановкой от Вьюник.

В ней было все прекрасно. Боже, она даже не понимает, как чудесна в своей искренней эмоциональности… Эта её сила. Эта способность любить, способность вгрызаться в реальность, что порой так жестока к влюбленным. Это то, чего так не хватило мне.

Я прижалась к Раевскому, пряча выкатывающие из глаз слёзы. Сжала его ладонь, переплелась пальцами, понимая, что ни за что на свете не отпущу его руки. Никогда. Даже если весь мир будет против.

– О! Спелись, мля, – хмыкнул Денис, указывая на высокую фигуру сына, пробивающуюся сквозь толпу. Он плечом к плечу встал с Веркой, то ли чтобы помочь, то ли чтобы позлить. Он смеялся, то и дело тыча ей в бок, будто наслаждался её гневом. Дразнил, а сам отпихивал каждого, кто приближался со спины. – Вот этот союз я ещё пойму. И возраст, и интересы. Но не Мятежный…

– Кажется, это дружба, Денис, – я смеялась, понимая, куда он клонит. – Давай просто дадим детям выбирать тех, кого они любят?

– Вот теперь мне ещё страшнее стало, – Рай поцеловал меня и кивнул на прибывающих гостей. – Пойдем, отвлечем Вьюников-старших, пока Вера безумствует.

Мы поспешили наперерез, чтобы дать время виновнице сумбура успокоиться. Компания была слегка растеряна. Осматривалась по сторонам, а когда увидела нас, все вдруг так понятно стало.

Статная пара – однозначно родители Верочки, за их спиной стояли трое мужчин, похожих и друг на друга, и на отца одновременно.

– Адель, знакомься. Это моя семья, – Раевский быстро обменялся рукопожатиями, обнял меня. – Это родители Верочки, это братья-акробаты, а это Леська, самый очаровательный подкидыш в мире. А это Горозия, строгий, но справедливый.

Все смотрели на меня так, будто наконец-то увидели то, о чем все говорили. Я сама себя картиной на выставке ощутила, их взгляды были пристальные, но беззлобные и даже, наоборот, полные интереса.

– Адель, я столько слышала о вас! – Леся долго терпела, а потом бросилась обниматься. – От Верушки и слышала. Все уши прожужжала, честное слово.

– Моя дочь умеет натирать мозоли даже в ушах. Это у неё талант такой. Ну, Раевский? Что доносит разведка? – отец Вьюник вышагнул из толпы. – Мужики? Наркотики? Ночные загулы? Универ не бросила? Уже второй месяц одна живет, зараза такая. Денис, радуйся, что у тебя сын! Радуйся! Дочь – заноза в заднице отца. Ты же дышать не можешь, умом тронуться готов от беспокойства, а она просто сбегает в другой город и заявляет, что намерена существовать в абсолютной самостоятельности!

Я с силой сжала запястье Дениса, предостерегая от неаккуратных доносов. Пусть сами разбираются. Сам сказал, что Мятежный взрослый, вот и пусть прокладывает свой путь сам. А мы мешать не станем.

Денис вздохнул, бегло посмотрел мне в глаза, и я успокоилась…

– В Багдаде все спокойно. Лучшая на курсе, работает, как будто и не дочь нефтяника, в клубах не ошивается, с сомнительными личностями не водится.

– Ну и отлично…

Знакомство получилось красочным. Семья Раевского оказалась такой теплой, дружной, настоящей, что прерывать наш разговор просто не хотелось. И если бы не менеджер, то так и осталась бы в этой шумной компании. Но пора работать. Пора продать всю тяжесть моего прошлого. Пришло время.

Быстро обежала стенды, проверила нумерацию лотов, в последний раз прощаясь с тем, что так долго прятала.

– Адель? – старчески хриплый, но оттого и болезненно знакомый голос наточенной и абсолютно ядовитой стрелой вонзился мне в самое сердце. Я замерла как раз напротив «От Ада до Рая». Сжала ограничительные канаты, втянула воздух, пропитавшийся тяжелым сладким парфюмом.

«Он не твой… Он не твой… Он не твой…» – вибрировало в голове.

– Марта…