Осколки памяти

Теперь Кристина практически не расставалась с фотографией Ника Вуда. Собираясь в школу, она брала ее с собой, а возвращаясь домой, прятала ее в свой дневник – ту самую тетрадь в кожаном переплете, которая хранилась в ящике, запертом на ключ.

В школе она постоянно искала Вуда в толпе учеников, в столовой, во дворе, где угодно. Проезжая по городу, она не отводила взгляда от окна, надеясь случайно увидеть его на улице.

Теперь Ник ей не просто нравился. Она ощущала сильнейшую потребность видеть его, благодаря чему посещение школы из принудительной неприятной обязанности превратилось в ожидание еще одной встречи с ним, только это случалось не так часто, как ей бы хотелось, в основном на занятиях по истории, где они, действительно, занимались вместе, но и эти уроки Ник пропускал.

Миранда предполагала, что его частые прогулы были связаны с магазином мистера Вуда: кроме внука, помогать там было некому, да и здоровье у старика было уже не то, чтобы в одиночку целыми днями стоять за прилавком, заниматься закупкой товаров и вести бухгалтерию.

Тем выше ценила Кристина возможность любоваться Ником во время их редких, но таких желанных встреч. На занятиях она заставляла себя не смотреть в его сторону, чтобы не провоцировать сплетни, но не могла. Иногда она настолько глубоко погружалась в свои приятные наблюдения, что приходила в себя только со звонком или, как бывало чаще, от того, что Миранда пихала ее локтем или толкала ногой под столом.

Слава Богу, ее успеваемость от этого не страдала. Пока.

Со временем Кристина досконально изучила внешность Ника, его манеру одеваться и говорить.

Когда она узнала, что он левша, то несколько дней после этого старалась писать только левой рукой, чтобы почувствовать, что ощущает он, когда его кисть двигается не как у всех, а слева направо.

Иногда она надевала черную рубашку на белую майку и стояла перед зеркалом, вспоминая тот день, когда впервые встретила Ника, похожего в своей одежде на католического священника.

Но не это было для Кристины главным. Не одежда и не движения. Больше всего ее занимал он сам, его мимика и особенно глаза. Она заметила, что у Ника всегда было немного грустное лицо. Не то, что встречается у пессимистов (опущенные вниз уголки губ, унылое выражение лица, которое с годами превращается в брюзгливую маску) или тех, у кого случилось что-то плохое. Его грусть таилась прежде всего в глазах, за густыми ресницами. Ник постоянно щурился, но не от того, что у него было плохое зрение, а просто по привычке. И выражение его глаз как раз и создавало впечатление какой-то тайной печали и отстраненности. Возникало ощущение, что Вуд находится в другом времени и пространстве, отдавая окружающим предметам и людям лишь малую толику своего внимания.

На его красивых губах часто появлялась слабая улыбка, когда он думал, что на него никто не смотрит; и на занятиях Кристина нередко отмечала, что Ник сидит, отвернувшись к окну, с этой самой тенью улыбки, невыразимо печальной. Когда она видела его таким, у нее щемило сердце. Но стоило кому-то обратиться к нему с вопросом, эта тень мгновенно исчезала, равно как и в ситуации, когда он просто находился в окружении других людей. Тогда он превращался в обычного парня, насколько Ник Вуд вообще мог быть обычным, и налет отстраненности мгновенно пропадал, словно он не хотел, чтобы кто-то посторонний вторгся в его мысли, в его собственное закрытое пространство.

Возможно, именно по причине этого внешнего отчуждения другие ученики сторонились его. Вуд и в самом деле был странным, как сказала Миранда, и Кристина соглашалась с ее оценкой; однако странность его заключалась лишь в том, что он был не таким, как остальные ребята, которые могли подолгу обсуждать трансляцию гонок Формулы 1 или бейсбольного матча, рваться после занятий в тренажерный зал или слоняться в перерывах по школьным коридорам, задирая колкими замечаниями проходящих мимо девчонок.

Кристину словно магнитом притягивала его грусть и немногословность. Вуд никак не шел у нее из головы, и на тех редких занятиях, когда он появлялся в классе, она постоянно ловила себя на том, что опять завороженно смотрит на уголки его губ, приподнятые в таинственной тени улыбки.

Она и раньше наслаждалась уединением по вечерам, читая книгу или мечтая с дневником на подоконнике. Теперь же ей просто не терпелось улизнуть к себе сразу же по возвращении из школы. Каждый вечер она тихонько закрывала дверь своей комнаты, чтобы родители нечаянно не услышали поворот ключа и не сделали свои нелепые взрослые выводы. Ей нужно было всего лишь ее одиночество, скрытое от посторонних глаз и всевозможных домыслов.

Убедившись, что родители легли спать, Кристина доставала подарок Миранды, забиралась на подоконник и в тусклом свете уличного фонаря или луны, если не было облачности, любовалась фотографией, положив ее на укрытые пледом колени.

На снимке Ник был напряженным, сосредоточенным на броске, с цепким внимательным взглядом. Но ее воображение с легкостью дорисовывало именно того Ника, который нравился ей больше всего: обманчиво безмятежного, наблюдающего происходящее вокруг со стороны, словно его нисколько не волновало хаотичное движение мира. Отчасти он напоминал ей Гамлета, отчасти – Байрона, отчасти кого-то, кого она никак не могла вспомнить, но чей прекрасный и таинственный образ жил в ее подсознании и тревожил своим неуловимым присутствием.