По ту сторону свободы

Глава 19

В особняке Дориана всё изменилось. Прежде здесь царствовала тишина, нарушаемая разве что шелестом штор или ленивым звоном бокалов по вечерам. Теперь же хаос правил балом. Гости появлялись почти ежедневно — чаще всего после заката, но Лив знала: никто из них не приходил без разрешения.

Дни становились длиннее, ночи — гуще, пропитанные чем-то более плотным, чем просто тайна. Стены особняка, некогда казавшиеся Лив убежищем, теперь дышали тревогой. Вампиры, его «пешки», сновали по коридорам, как тени, их шаги заглушались коврами, но их присутствие ощущалось повсюду.

Сперва она силилась запомнить всех. Потом — хотя бы нескольких. В итоге безошибочно узнавала лишь Дерека — сухощавого, со впалыми щеками и выбритым затылком, — который почти не говорил, но всегда маячил рядом, когда Дориан бросал приказы. И Сиенну, так же молчаливую, но надменную, с безупречно прямыми волосами цвета платины, чьё равнодушие, казалось, било по нервам сильнее любых слов. Они появлялись чаще других. Словно принадлежали к внутреннему, особому кругу.

Со временем Лив научилась жить в этом странном мире, где бархатная тишина скрывала крики, а тепло объятий Дориана — его тьму. Хруст костей, хрипы, тишина — всё это вплелось в её повседневность.

Дориан оставался собой. Сдержанный, до дрожи самоуверенный, он словно сгущал воздух вокруг себя одним появлением. Но в этом калейдоскопе ночных визитов, коротких приказов, чужих стонов, доносящихся из подвала, и нескончаемых переговоров — он всегда находил время для неё.

Иногда она сидела на подоконнике в его кабинете, просматривая какие-то свои бумаги, и наблюдала, как он, не поднимая взгляда от карт с изображениями районов города, ронял:

— Я знаю, малышка, в последнее время я стал редким видом в твоей экосистеме, — в уголках губ мелькнула насмешливая искра. — Но обещаю, один вечер ты всё-таки сможешь провести в компании своего вампира. Без свиты, без протокола и, вероятно, без одежды.

Лив хмыкала, бросая на него нарочито недоверчивый взгляд и швыряя скомканную бумажку. Он ловил её, не глядя. Словно заранее знал, что она это сделает.

— О, так ты ещё и агрессивная. Кажется, у нас будет очень интересный вечер.

Но всё это — его мягкая дерзость, тонкие поддразнивания, лёгкие прикосновения пальцев к её щеке — существовало только здесь, в этих комнатах, где пахло старыми книгами и дорогим вином.

За пределами этого мира Дориан был другим.

Когда очередного пленника волокли в подвал, Лив мельком замечала, как он неспешно прохаживался мимо, небрежно вытирая руки о белую ткань. Лицо было бесстрастно. Ни капли гнева. Ни тени злости.

Только ледяная пустота. Пустота человека, для которого пытка — не страсть, не жестокость. Просто неизбежная рутина. Как почистить оружие после охоты.

Лив сидела за длинным деревянным столом, в плену утренней дрёмы. Сквозь тонкие шторы пробивался мягкий свет, едва скользя по полированной поверхности стола.

На блюде перед ней — нарезанные сочные фрукты, свежие ягоды и йогурт. Она знала: это оставил для неё Дориан. Еда для неё появлялась всегда — даже когда он сам был где-то глубоко в своих делах, поглощённый тем, о чём она предпочитала не знать.

С ложкой в руке она невольно прислушалась.

За приоткрытыми дверьми доносился голос Дориана, он звучал ровно и бесстрастно.

— Ты осмелился прийти ко мне с этим? — его тон был лениво-ядовитым. — Напомни, с каких пор страх перестал быть моим самым убедительным аргументом?

Пауза.

— Хочешь уйти живым — оставь свою никчёмную гордость у порога. Я её не коллекционирую. Мне интересны только головы, и если ты не хочешь стать одним из экспонатов — рекомендую начать думать головой.

Лив машинально провела пальцем по краю стакана. В животе свернулся клубок холода. И вдруг — звенящая тишина. Несколько шагов. Тени за дверью.

Он вошёл в столовую, словно тот ледяной голос мгновением ранее не принадлежал ему. Он подошёл молча, провёл рукой по её волосам и мягко поцеловал в лоб, задержавшись на секунду дольше обычного.

— Ты мало ешь, — протянул он, осмотрев блюдо. — Фрукты обидятся.

— Я пытаюсь не закидывать стресс сахаром, — слабо улыбнулась она. — Хотя малина была очень вкусной, спасибо.

Он не ответил, просто сел рядом, развернувшись к ней всем телом, выжидающий, спокойный.

— Мне сегодня звонили из галереи, — осторожно начала Лив, — картина прибыла. Та, реставрацией которой я должна была заняться. Им очень нужно, чтобы я вернулась. Я обещала...

В его взгляде мелькнуло что-то еле уловимое — то ли раздражение, то ли разочарование.

— Ты правда хочешь вернуться к работе? — спросил он почти мягко. Но не до конца. Там под поверхностью что-то ворочалось — нехотя, но ощутимо.

— Дориан, ты же знаешь... Это ведь не просто работа. Это моя жизнь. То, от чего я не могу отказаться. Это... я.

Он чуть склонил голову, наблюдая за ней с вниманием, от которого по спине пробежал озноб.

— Если хочешь — возвращайся, конечно, — произнес он наконец, медленно. — Но за стенами этого дома я не могу гарантировать тебе безопасность. Ты же понимаешь, Лив, времена изменились. Город тоже.

Она напряглась. Ложка застыла над йогуртом.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, — он говорил всё так же спокойно, почти ласково, — что ты не будешь одна. Я приставлю к тебе охрану. Ненавязчиво. Если заметишь моих людей поблизости — не беспокойся. Это только чтобы убедиться, что с тобой всё в порядке.

Лив молчала, опуская взгляд в тарелку.

— Я... Я поняла.

Ей очень хотелось возразить, сказать, что это всё «слишком», но она зацепилась за мысль, что он вообще позволил ей вернуться к работе. Ведь это главное?

Он нежно коснулся её руки.

— Это не потому, что я тебе не доверяю. Просто... враги всегда играют грязно. И если кто-то решит использовать тебя, чтобы добраться до меня — ты думаешь, я смогу это пережить?

Сердце у неё дрогнуло. Она кивнула. Да, она поняла. Но всё равно где-то глубоко внутри, под тёплой волной заботы, прозвучал тревожный звон. Как тонкий лёд, давленный невидимой силой, готовый треснуть.

Когда машина остановилась у галереи, Лив словно вынырнула на поверхность. Шум города обрушился на чувства: голоса прохожих, лай собак, резкий запах кофе и влажного асфальта. Всё это казалось чересчур живым, до одури настоящим. Как будто кто-то выкрутил яркость мира до предела.

Лив шагнула в галерею, как в иное измерение.

Здесь пахло старым деревом, бумагой и лаком, и каждое движение становилось невесомым. Воздух был тёплым, не влажным, не холодным — дышащим. Солнечные блики падали на пол, отражаясь от стеклянных витрин, и на мгновение она забыла о вечерах, пропитанных кровью и тенями.

— Лив! — окликнула её Инга, выпорхнув из бокового зала.

Она сразу кинулась обнимать, но аккуратно, сдержанно — так, будто чутко уловила внутреннюю хрупкость под внешней устойчивостью.

— Ну наконец-то. Как я рада тебя видеть! Хоть бы заглянула к нам на чашечку чая, просто повидаться. Я понимаю, что работы для тебя не было, но мы тут всё равно очень скучали.

— Прости, — улыбнулась Лив. — Немного... выпала из жизни.

— Главное, что ты снова с нами, — Инга хлопнула в ладоши. — Пошли. У нас для тебя сюрприз!

Она повела Лив по знакомому коридору. Ничего не изменилось — та же старая плитка, тот же скрип под ногами, тот же свет, такой объёмный, такой осязаемый.

Они свернули в узкий коридор, в хранилище, где уже стояла деревянная транспортировочная коробка, раскрытая, и в центре комнаты — картина. Большая, масляная, потускневшая временем, с вуалью старого лака и лёгкими трещинами. Слева стоял мужчина.

Он обернулся. Непокорные рыжие кудри, растрепанные по лбу, веснушки, чуть небрежно подвёрнутые рукава клетчатой рубашки. Всё в нём выдавало непоказную, глубокую влюблённость в искусство. В руках — мягкая ткань, которой он что-то аккуратно протирал у нижнего края рамы.

— Лив, знакомься. Это Виктор. Он из Петербурга. Привёз картину, и временно стал нашим гостем. Он тоже реставратор. Так что я была бы очень рада, если бы ты показала ему, как у нас тут всё устроено. Вы, возможно, какое-то время будете работать вместе.

Виктор шагнул ближе, слегка приподняв брови — не от удивления, а скорее от искреннего любопытства. Он протянул руку.

— Очень приятно. Я уже слышал о вас. Мне показали вашу прошлую работу — реставрацию полотна XVIII века. Это было... — он вздохнул, подбирая слова, — поразительно. Как вы восстановили слои, особенно тон кожи и работу со светом... Это чувствуется. Не просто техника. Настоящее дыхание искусства.

Лив слегка покраснела — неожиданно даже для себя.

Она протянула руку.

— Спасибо. Приятно слышать.

— Город, кстати, очень понравился, — продолжил он, словно между делом. — Я гулял ночью, и даже в темноте он кажется каким-то... ну, своим. Спокойным. У нас в Петербурге всё немного иначе — суровее, что ли. Но, так же дождливо.

— А вы любите гулять ночью? — слова сорвались с языка неожиданно для неё самой.

Он усмехнулся:

— Ну, когда есть вдохновение — да. Иногда даже наброски делаю, на ходу. Вы тоже?

— Иногда, — уклончиво ответила она, на мгновение прикрыв глаза. Перед мысленным взором вспыхнула другая ночь — холодная, насквозь пропитанная чужой кровью.

— А картина... — она резко перевела тему. — Что вы о ней думаете?

— Великолепное состояние для своего возраста. Есть с чем поработать, но базовая структура сохранена. Я бы начал с рентгена, посмотреть, как ведёт себя подслой. Но ты здесь главная, конечно. Можно ведь на «ты»?

— Да, конечно, так будет удобнее. Мы можем обсудить план вместе. Важно не только сохранить, но и не исказить. Иногда «чистота» убивает душу полотна.

Он кивнул с тем самым сияющим выражением, которое бывает у людей, когда они находят родственную душу по ремеслу.

— Я чувствую, мы сработаемся, — сказал он. И это прозвучало искренне.

Лив кивнула, снова глядя на картину. Она почувствовала, как напряжение в плечах чуть-чуть сползает. Здесь было тихо. Безопасно. Без лишних взглядов, приказов, криков боли, шагов за спиной.

Но в кармане пиджака ощущался ледяной металл — телефон, в котором, она знала, уже сейчас мог быть десяток сообщений.

Её пальцы сжались на ткани.

Она не знала, как долго продлится это ощущение света.

Но пока оно было — она хотела его удержать.

Рабочий день подходил к концу. В галерее воцарялась непривычная тишина, словно сами стены выдыхали вместе с уходящими людьми. Лив выключила настольную лампу, провела рукой по столу и вышла на улицу, обхватив себя руками — ветер взвыл, усиливаясь. Небо тяжело нависло над городом, с рваными серыми кляксами облаков, подрагивающими от глухого грома где-то вдалеке.

Гроза. Опять.

Она остановилась у крыльца, впиваясь взглядом в переулок. Ветер хлестал по лицу, запутывался в волосах, поднимая в воздух пыль, и всё это было до жути знакомо.

Именно так начиналась та ночь.

Когда она вышла из галереи, поздно, позже обычного.

Когда забыла заказать такси и подумала: «Пройду немного пешком, нет времени на долгое ожидание.»

И пошла. Ветреная ночь.

Скрип расшатанных фонарей.

Первый, резкий хруст шагов за спиной.

Она сжала ремень сумки в пальцах.

«Если бы тогда я просто вызвала такси... я бы не узнала?»

Не узнала бы, что в этом городе существуют те, кто пьёт кровь.

Кто живёт веками. Кто пытает, убивает, скрывается, договаривается, управляет, как невидимые кукловоды.

Не узнала бы ужаса, крови, страха, подземелий, криков.

Но — не узнала бы и его.

Не узнала бы Дориана.

Не чувствовала бы его руки на своей щеке.

Его поцелуев. Его взгляда, который пронзал насквозь, но не уничтожал.

Хорошо это... или плохо?

Она медленно выдохнула. Хорошо.

Потому что даже во всём этом безумии он — был. А значит, всё имело смысл.

В этот момент с другой стороны парковки щёлкнули замки машины.

Виктор — с рюкзаком за спиной, не спеша сел в старенькое авто.

Машина была винтажной, вишнёвая, слегка облезлая, но с каким-то своим шармом — словно принадлежала человеку, который не ищет смысла в новом, а находит красоту в отпечатках времени. Даже фары у неё были округлые, будто глаза добродушного робота.

Лив почти улыбнулась.

Но взгляд её намертво прилип к троим.

Вампиры. Стояли поодаль, почти сливаясь с тенью у угла здания. Они не приближались, только смотрели. Сначала на Виктора — провожали его исчезающую машину взглядом, не скрываясь. Затем — на Лив. Долго. Выжидающе. Хищно. Потом развернулись и растворились в переулке.

Дориан узнает.

Она даже не сомневалась.

Когда Лив вернулась домой, в холле уже витал странный аромат — не пряный, не томный, не гниловатый, как бывало в этом особняке чаще всего, а что-то невероятно чистое, прозрачное. Словно соленый утренний воздух над далёким морем. Или свежесорванные цветы, растущие далеко от города, где ещё не топчут землю.

Она прошла в столовую — и замерла на пороге, пораженная.

По периметру комнаты горели свечи. Тёплое, колеблющееся пламя ласкало стены, отбрасывая мягкие тени. Некоторые свечи были ароматизированы — с лёгким запахом лаванды, свежескошенной травы и искрящейся каплей цитруса. На столе — белоснежная скатерть, изящный фарфор, вино, сочные фрукты, горячие блюда, что-то восточное, острое и в то же время сладкое. Всё было выверено до мелочей, словно сошедшее со страниц кулинарной сказки. И в этой безупречности было что-то до нелепого, до боли домашнее.

Дориан стоял у окна, слегка опираясь на подоконник. Рубашка, чёрная, расстёгнута сверху, открывая силуэт ключиц. Штаны сидели идеально, подчеркивая каждую линию. Волосы — как будто растрёпаны ветром, но явно с коварным умыслом. Он выглядел смертельно расслабленным. Опасно спокойным.

Он повернулся к ней неуловимо медленно.

— Я обещал, — сказал он, уголки его губ тронула мягкая, хищная улыбка. Голос был низким, обволакивающим бархатом. — Обещал, что скоро найду время для нас.

Он подошёл к ней, склонился ближе.

— Сегодня ты можешь расслабиться. Я всем сообщил, что недоступен. Никто не посмеет нас потревожить.

— Ни один кровожадный демон? — усмехнулась она, чувствуя, как внутри зарождается непривычная лёгкость.

— Ни один, — прошептал он, целуя её ладонь. Его губы холодили кожу.

Они сели за стол. Он наливал ей вино, аккуратно подвигая тарелки. Они ели, смеялись. Он слушал, смотрел, иногда перебивал, флиртуя:

— Значит, у тебя новый коллега. Рыжий, говоришь? И веснушки? Это опасно.

— Опасно — это ты, — фыркнула Лив, откинувшись на спинку стула.

— Хм, ты даже не представляешь, насколько.

Она засмеялась — искренне, почти как прежде.

Еда была вкусной. Музыка на фоне — тихой, какой-то джазовой. Слишком идеально. Слишком... нереально.

Резкий, оглушающий хлопок двери внезапно прервал их. Послышались быстрые, неистовые шаги. В столовую влетел Дерек, взъерошенный, глаза дикие, полные паники.

— Хозяин, прости! Это срочно. Я...

Он не успел договорить.

Всё произошло за секунду. Мгновенно. Дориан даже не оглянулся на Лив. Он просто встал, одним неуловимым движением оказался рядом с Дереком и — в его руке блеснул уже знакомый Лив клинок. Дориан беззвучно вонзил его прямо в грудь Дерека, точно в сердце.

Дерек охнул. Его глаза, полные паники, расширились. Он неловко дёрнулся, словно рыба, выброшенная на берег, и его взгляд, медленно гаснущий, устремился на Дориана, на своего хозяина. В этих глазах был немой вопрос, боль и абсолютное неверие.

Дориан не дрогнул. В его взгляде не было ничего, кроме холодного, абсолютного приговора. Он резко выдернул клинок, и тело Дерека с глухим стуком повалилось на пол, мертвое, словно марионетка с оборванными нитями. Голова неестественно завалилась на бок. Рот Дерека был приоткрыт, глаза всё ещё смотрели в пустоту, мертвые и остекленевшие.

Тишина. Звенящая. Давящая.

Дориан вернулся за стол, спокойно отряхивая рукав, как будто это произошло что-то совершенно незначительное.

— Дорогая, на чём мы остановились?

Лив окаменела. Дыхание перехватило. Она смотрела на тело, как на чудовищную вспышку прошлого — реального, кровавого, настоящего. Сердце стучало громче, чем джаз. Оно билось в ушах, заглушая мир.

И тут бесшумно вбежала Сиенна.

На секунду она остановилась, переводя взгляд с Лив на мёртвого Дерека. Вздохнула, но ничего не сказала, лишь её глаза скользнули по Лив с нечитаемым выражением.

Дориан обернулся к ней, всё так же улыбаясь, но в его тоне теперь звенело нечто острое, как бритва.

— Выброси этот мусор. И сама исчезни. Я же ясно выразился: меня сегодня не беспокоить.

Сиена кивнула:

— Конечно, хозяин. — И, уже не глядя на Лив, принялась бесстрастно волочить тело за ноги.

Дверь за ней захлопнулась с глухим эхом.

Осталась только тяжёлая тишина.

Дориан взял её руку, не отводя от неё взгляда.

— Я ведь говорил, милая, — мягко произнёс он. —

Сегодня — только ты и я.