Последний, кого ты любила

Глава 19

Маккенна

Я вбежала в комнату и закрыла за собой дверь, прижимаясь к ней лбом. Сердце колотилось — и от жёсткого, почти жестокого поцелуя, который оставил меня опустошённой и разбитой, и от последнего сообщения от доктора Грегори. Я пыталась вернуть себе равновесие, то внутреннее спокойствие, которое позволяло мне проходить через каждый день без потерь.

Очередное мерзкое сообщение пришло с нового незнакомого номера — и оно было самым ужасным из всех. Часть меня почти сказала бы об этом Мэддоксу — просто чтобы кто-то знал, если случится самое худшее. Просто чтобы сказать вслух, что меня преследует человек, который возненавидел меня за то, что больше не может пользоваться своим сыном.

Но что бы Мэддокс мог сделать, если бы я рассказала ему? Если доктор Грегори использовал одноразовые телефоны, а я почти не сомневалась, что так и было — он ведь не дурак, — доказать, что сообщения исходят от него, было бы невозможно. Он наверняка покупал их за наличные. Это не сериал, где детективы находят какую-то чудесную зацепку и всё разворачивается в их пользу. Нет, у меня оставался только один путь — ждать, пока расследования со стороны опеки и больницы завершатся.

Я стянула свитер, оставшись в майке и нижнем белье, и залезла в кровать. Провела пальцами по губам, всё ещё ощущая на них этот поцелуй, который уничтожил не только воспоминания обо всех поцелуях других мужчин, но даже наши с Мэддоксом поцелуи из юности. В этом было что-то более дикое, более первобытное, чем раньше — будто наши тела ждали этого момента годами. И когда мы снова сошлись, между нами вспыхнул огонь.

То ощущение разбитости, что поселилось во мне с момента приезда в Уиллоу-Крик, никуда не исчезло. Сердце казалось выжатым до последней капли, и всё же оно было полным.

Я вспомнила лицо Мэддокса, когда он рассказывал, как нашёл Милу. Он влюбился в мою сестру в тот самый момент, когда поднял её с пола. И, судя по всему, она тоже влюбилась в него. Она не отпускала его, не позволяла никому забрать себя. Она, наверное, просто знала, что он её защитит… так же, как когда-то пытался защитить меня.

Мне понадобились часы, чтобы заснуть. И когда я наконец провалилась в сон, мне снился Мэддокс. Его руки. Его губы. Его прощение.

Во сне мы были вместе, потерянные в этих прекрасных, наполненных покоем и безопасностью мгновениях. Я не знала, жива ли я или нашла своё небо.

Проснуться было мучительно. Я была одна, а все проблемы, что окружали меня накануне, никуда не делись. Я ненавидела это. Я хотела снова вернуться в тот сон, в это счастье, и забыть обо всём.

Но вместо этого я встала, потянулась и отправилась в гостевую ванную, приняла душ, переоделась в джинсы и голубой свитер. Нужно было заняться стиркой — вещей уже почти не оставалось.

Я слишком долго стояла перед зеркалом, раздумывая, что сказать Мэддоксу, когда снова его увижу.

Вчера, когда я вернулась в комнату, мне казалось, что поцелуй был ошибкой. Что это просто сдерживаемые эмоции, которым мы дали волю — выплеснули через губы, через руки. Но после сна… После сна я снова хотела этот рай.

Я вышла из комнаты, неуверенно ступая по полу. В воздухе витал запах кофе и корицы. И звонкий девчоночий смех. Что-то внутри меня сжалось. Я снова захотела того, чего никогда раньше не хотела… пока не вернулась в Уиллоу Крик.

Когда я вошла на кухню, Мила сидела на табурете у острова. Её волосы были заплетены в две длинные французские косы, а на ней были свитер, джинсы и резиновые сапожки, которыми она барабанила по шкафчику, размахивая ногами. Она смеялась с кем-то по другую сторону кухни — с кем-то, чьё лицо было мне знакомо, но кого я не могла сразу вспомнить. И это был явно не Мэддокс.

— Вот и она. Доброе утро, — сказала женщина.

Она была уже немолодой, с тёмно-коричневой кожей, морщинками у глаз и рта и с проседью в густых чёрных волосах, скрытых под платком, покрытым рисунками из мультяшных индюшек.

— МакКенна! — Мила соскочила со стула и бросилась ко мне, обхватив мои ноги в крепком детском объятии — так же, как сделала вчера.

Я наклонилась, осторожно обняв её в ответ, но мои кулаки сжались, а зубы впились в щёку изнутри. Горло сдавило, в груди разлилась боль. Её объятия были такими лёгкими, такими искренними… Слишком похожими на те, которые когда-то дарил мне её отец. И это снова отправило меня в прошлое.

Я свалилась с турников на школьной площадке — локоть был разбит и опух. Медсестра подозревала, что я могла отколоть или сломать кость — травма, за которую, на этот раз, я действительно была ответственна сама. В школе позвонили маме, и она ворвалась в кабинет, растрёпанная, в мятой одежде, жуя жвачку, чтобы заглушить запах алкоголя.

— Где мой ребёнок? — спросила она у секретаря.

Та указала на меня — я сидела в кресле у открытой двери медпункта. Мама рванулась ко мне, на ходу оглядываясь на женщин в кабинете, которые за нами наблюдали, а затем заключила меня в объятия. Её руки были жёсткими, неуклюжими, и я застыла, не привыкшая к такому. Она прижалась губами к моим волосам и прошептала так, чтобы никто не услышал:

— Если я потрачу хоть доллар на врача, ты об этом пожалеешь.

Она тут же сжала мой больной локоть, и слёзы выступили у меня на глазах. Я стиснула зубы, чтобы не застонать.

— Пойдём, сахарок, — сказала мама, выпрямляясь и улыбаясь медсестре и секретарю. — Она у меня такая неловкая! Хоть бы я могла удержать её от всех этих трюков. Моё сердце разрывается, когда она так вот калечится.

Она даже всхлипнула, будто это я причиняла ей боль.

Я стояла, мечтая, чтобы мне не пришлось идти с ней. Зная, что здесь мне окажут больше заботы, чем там, куда она меня потащит. Зная, что она будет с наслаждением тыкать в мою рану, пока та не заживёт.

Мама схватила меня за здоровую руку, ногтями впиваясь в ладонь, и вытащила из кабинета.

Снаружи нас догнал Мэддокс. Увидев, как мама держит меня, он широко раскрыл глаза. Не обращая на неё внимания, он заключил меня в настоящее, тёплое объятие. Объятие, которое я почувствовала всей душой.

Мама не дала мне насладиться этим моментом. Она резко рванула меня от него, сверкая на него злым взглядом.

— Держись от неё подальше, — прошипела она, прежде чем потащить меня по улице.

— Ты проснулась! — звонкий голос Милы выдернул меня из тяжёлых воспоминаний.

— Подожди, правда? А ты уверена, что я не лунатик? — поддразнила я, и она захихикала.

Она взяла меня за руку и, приплясывая, потянула к стойке.

— Это мисс Рианна. Она заботится обо мне, когда папа на работе, и она печёт самые вкусные булочки с корицей. Только не говори бабушке, что я так сказала, потому что она уверена, что её булочки лучшие. Они даже устраивают соревнования, и мы голосуем, не зная, чьи булочки чьи. Бабушка всегда злится, когда побеждает мисс Рианна.

— Дыши, Мила, — Рианна вышла из-за стойки и протянула мне руку. — Ты можешь меня не помнить, но я Рианна Барри. Была твоей учительницей в третьем классе.

Всё сложилось в голове — ободки, её тёплые глаза.

— Ты была у неё в классе?! — Мила аж подпрыгнула. — Папа тоже был у неё в классе! Тебе так повезло! Хотя, наверное, мне повезло больше, потому что теперь мисс Рианна только моя, и мне не нужно делить её с другими учениками.

Я не смогла не улыбнуться, прежде чем пожать протянутую руку.

— Я вас помню, — сказала я, и это была правда.

Я почти уверена, что она звонила в органы опеки из-за мамы в тот год, когда я училась у неё. Может, даже не раз. Она видела меня насквозь, замечала то, что я скрывала, и, глядя в её тёмные глаза сейчас, я была почти уверена, что, если пробуду рядом слишком долго, она снова увидит больше, чем я хочу показать.

— Кофе в кофейнике, если это твой утренний яд, а булочки с корицей в духовке, греются, — сказала она, а потом повернулась к Миле. — Иди, надевай куртку и собирай рюкзак.

— Чёрт, — Мила сникла. — Я даже не успела показать МакКенне рисунок.

— Покажешь, когда вернёшься, — твёрдо, но мягко ответила Рианна.

Мила тяжело вздохнула, но потом вприпрыжку побежала к вешалке у двери. Она натянула на себя тёплую куртку и вытащила из-под стойки рюкзак — не удивительно, что он был в радугах и единорогах.

— Ты будешь здесь, когда я вернусь из школы? — подбежала она ко мне.

— Думаю, да, — сказала я.

— Да! — Она сделала свой фирменный победный жест, а потом побежала обратно к двери, где Рианна уже натягивала плотное пальто и брала зонт.

Я выглянула в окно — небо было тёмное и затянутое тучами. Скорее всего, скоро снова пойдёт дождь или снег.

— Хорошего дня в школе, Мила, — сказала я, чувствуя, как сжимается сердце от её счастливой улыбки. Она помахала мне.

— Я вернусь прибраться после того, как отведу эту маленькую птичку, — сказала Рианна.

Я не знала, что ответить, и они обе ушли, закрыв за собой дверь. В доме стало пугающе тихо. Кухня была в полном беспорядке — миски, мука, разбросанные по стойке.

Я налила себе кофе и взяла булочку, но вместо того, чтобы сесть и спокойно позавтракать, съела всё на ходу, убирая кухню. Хоть какое-то занятие, лишь бы не погружаться в мысли о прошлом и будущем, которые я всё равно не могла контролировать. В последние дни у меня было слишком много времени, чтобы размышлять об этом. Пора было что-то менять. Заняться чем-то, чем угодно. Пусть даже уборкой.

К тому моменту, как Рианна вернулась, кухня уже сияла чистотой, а у меня в руке был второй кофе. Она повесила промокшее пальто на крючок и замерла, оглядывая теперь уже идеально чистую кухню.

— Не нужно было убирать, — сказала она. — Но спасибо.

Она налила себе кофе и села на табурет рядом со мной.

— Наверное, странно снова оказаться здесь и узнать о Миле, — сказала она.

— «Странно» — не единственное слово, которым я бы это описала, — усмехнулась я. — Значит, вы больше не преподаёте?

Она покачала головой.

— Нет. Но я начала сходить с ума от безделья и уже сомневалась, не совершила ли ошибку, когда ушла на пенсию. В тот же момент Мэддокс взял Милу к себе. Мы с Евой были на встрече книжного клуба, и она рассказала, что он ищет невозможное — кого-то, кто смог бы подстроиться под его ненормированный график и работу на ранчо. И мне показалось, что это судьба. Когда Мила у семьи, у меня остаётся достаточно свободного времени, но я всегда рядом, когда они нуждаются во мне.

У меня сжалось в груди, узлы в душе затянулись ещё сильнее. У Милы здесь была идеальная жизнь. Если бы я тогда забрала сестру, её жизнь была бы совсем другой. Гораздо холоднее, гораздо пустее. Мэддокс всё сделал правильно, оставив её себе.

Рианна смотрела на меня взглядом, полным понимания.

— Он хотел тебе сказать, — тихо проговорила она.

Я кивнула.

— Знаю. Когда он позвонил… это был не лучший мой момент.

Рианна похлопала меня по руке.

— У жизни забавный способ расставлять всё по своим местам. Я годами говорила ему, что нужно перестать играть по правилам Сибил, но теперь у него просто нет выбора.

— Что ты имеешь в виду? — у меня неприятно засосало под ложечкой.

Одна её бровь приподнялась.

— Он тебе не сказал? Вот упрямец… — Она покачала головой. — Это не совсем моё дело, но он иногда слишком старается защитить всех. Когда он только взял Милу, служба опеки должна была следовать правилам — дать Сибил шанс взять себя в руки и вернуть дочь. Она пошла в реабилитационный центр, потом вышла по условному, устроилась на работу в кафе Тилли, выполняла все требования. Начались встречи под надзором, а ты ведь знаешь Сибил — она актриса хоть куда.

Она замолчала, наблюдая за моей реакцией. Да, я знала, насколько хорошей актрисой была моя мать. Она раз за разом обводила соцслужбы вокруг пальца, и я вместе с ней. Мне было страшно не подыграть ей. Страшно из-за возможной расплаты. Страшно из-за приюта — мама напичкала меня историями о том, какие ужасы меня там ждут. Голод был не самой страшной вещью. Не страшнее случайных ожогов и порезов. Но больше всего, когда я нашла Мэддокса, я боялась потерять его. Мама дала мне понять, что семья Хатли больше никогда меня не увидит, и слишком долго я в это верила.

— В общем, — продолжила Рианна, — Мэддокс был в отчаянии, потому что знал: Сибил вот-вот получит Милу обратно, а он уже полюбил эту девочку. Он не мог вынести мысли о том, что она переживёт то же, что и ты. И вот, за неделю или две до того, как ей должны были вернуть Милу, Сибил пришла к нему в участок и сказала, что подпишет отказ от родительских прав, если он пообещает, что ты никогда не узнаешь о Миле. Что ты никогда не будешь иметь никакого отношения к её жизни.

У меня отвисла челюсть. Я ничего не могла с этим поделать. С тех пор, как я ушла из дома в выпускном классе, я не видела мать. Я даже не думала, что она когда-либо вспоминала обо мне, тем более до такой степени, чтобы ставить подобные условия.

Я прочистила горло.

— Но он же оформил опеку, верно? То есть она уже не может ничего изменить? Как она теперь может держать это над ним?

— Она подписала отказ от родительских прав, но отец — нет.

У меня подкосились ноги. В голове тут же всплыл образ Трэпа — его густая борода, чёрная кожа, золотые цепи. Зелёная бандана, стягивающая длинные, тёмно-каштановые волосы, завязанные в хвост, — кажется, я никогда не видела его без неё. Он не был грязным или неухоженным, но от него всегда пахло дорогой, бензином и мотоциклом, смешанными с запахом сигар.

— Ты знаешь… — мой голос сорвался.

Рианна покачала головой.

— Иногда она говорит, что не помнит, кто отец, а иногда — что знает, но если он узнает, то заберёт Милу. Мэддокс думает, что это кто-то из Вест Гирс, а он сейчас с ними в открытой войне. Так что, если это правда, неудивительно, что они захотят отнять у него самое дорогое.

Меня накрыла волна паники. Представить радостную, светлую Милу в логове Вест Гирс — у меня мороз пробежал по коже. Я бывала там несколько раз в детстве. Тёмное, душное место, пропитанное запахами травки, алкоголя и пота. Внутри было сыро, тусклый свет еле пробивался сквозь затхлую тьму. Были комнаты, куда мне запрещали заходить. Второй этаж — строго под замком. А подвал… подвал мама использовала как угрозу, размахивая ремнём и цепями.

Если у меня внутри всё переворачивалось при одной мысли, что Милу могут забрать туда, я даже представить не могла, что чувствует Мэддокс, воспитывая её, любя её, считая её своей.

— Я даже не знаю, что сказать, — прошептала я, покачав головой.

— Я просто хочу, чтобы ты поняла, почему он бросил в тебя такие жестокие слова в баре.

Я покраснела, поняв, что, как это обычно бывает в Уиллоу-Крик, об этом уже наверняка слышал весь город.

— Когда Сибил появляется в городе, — продолжила Рианна, — она заставляет Мэддокса прыгать через обручи. Она наслаждается каждой секундой своей власти над ним, напоминая о том, что отец Милы может вернуться в её жизнь в любой момент.

— Она часто приезжает? — спросила я, хотя боялась услышать ответ.

— Примерно раз в полгода. Она как раз недавно здесь была, её арестовали и отправили в реабилитацию, но, насколько я слышала, она сбежала. Она нарушила условия досрочного освобождения, и если Мэддокс её найдёт, ему придётся отправить её в тюрьму. Она будет в бешенстве. А когда узнает о тебе — ещё сильнее.

Сердце забилось так сильно, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Теперь всё было понятно. Почему Мэддокс орал на меня, почему его глаза метали панику и злость. Я была угрозой всему, что он любил.

Я зажмурилась, сжимая кружку так, что та едва не треснула в руках. Может, мама была права. Может, я действительно несчастье. Всё, к чему я прикасалась, рушилось. Я бежала, пытаясь изменить судьбу, но, возможно, мне удавалось лишь ненадолго оттянуть неизбежное. Может, моя удача полностью иссякла.

— Если он узнает, кто отец, что тогда? — спросила я.

— Если он выяснит это, и суд признает этого человека недостойным родительства, то его можно будет лишить прав. Но если суд решит, что он имеет право на второй шанс, скорее всего, придётся делить опеку.

Чёрт… Меня накрыло тем же чувством, что и тогда, когда Лейтон Грегори чуть не упал в обморок в больничном коридоре. Будто мир сдвигался с места. Будто любое моё решение могло уничтожить не только мою жизнь, но и Милу, и Мэддокса, и их семью.

Я уставилась в кружку, а в голове звенела одна-единственная мысль — мне нужно уехать.

Лёгкие на мгновение забыли, как дышать.

Если я вернусь в Дэвис, шансов, что Грегори найдёт меня, будет гораздо больше. Но куда ещё мне податься? Всплыла в памяти Салли, но я не могла принести этот хаос к её порогу. Я могла уехать куда угодно. Максовать кредитку. Объявить банкротство. Найти временную работу и переждать.

Но потом в голове вспыхнул образ Милы — её радостное лицо, когда я сказала, что буду здесь после школы. Господи, как же я хотела, чтобы она вернулась и увидела меня здесь. Потом вернулся взгляд Мэддокса после нашего поцелуя. Наполненный жаром. Желанием. Меня захлестнуло желание продолжить то, что мы начали. Чёрт, я хотела всего этого.

Надежда — тот крошечный огонёк, что вспыхнул во мне, когда я решила вернуться в Теннесси, разгорелась сильнее. Она могла уничтожить меня, но если только не разрушит их, я бы позволила ей.

Между нами с Мэддоксом что-то было. Всегда было. Годы, боль, отрицание — ничто не смогло этого убить. Может, вместо того чтобы ждать, что кто-то будет за меня бороться, мне самой нужно было бороться? Может, мне нужно было остаться. Доказать, что я принадлежу этому месту. Принадлежу кому-то. Целой семье. Эта мысль не отпускала меня слишком долго.

Когда я подняла взгляд, Рианна всё ещё изучала меня с приподнятой бровью.

— Лучше же знать, верно? — спросила я. — Тогда мама больше не сможет манипулировать им. Он больше не будет у неё на крючке.

— Думаю, да. Но это никогда не было моим решением. Думаю, Мэддокс наконец-то пришёл к такому же выводу, потому что… ну, он позволил тебе остаться, хотя знал, какой ценой это может обернуться.

Цена — Мила.

Господи…

Я сползла со стула и посмотрела в лицо Рианны, полное доброты, которую я не была уверена, что заслужила.

— Спасибо, что сказала мне. А теперь извини, мне нужно сделать звонок.

Я не стала дожидаться ответа.

Направилась в гостевую комнату, разыскивая ключи, обувь, телефон, который специально оставила, не желая получить ещё одно пугающее сообщение от доктора Грегори. Руки дрожали, когда я открыла список контактов и прокрутила вниз, к букве «Т». Я не знала, работает ли номер. Не знала, готова ли я вообще его видеть.

Но он мог дать мне ответы. Мог дать их Мэддоксу. Это означало снова встретиться с прошлым. Может, именно этого и требовала от меня вселенная. Может, я всегда должна была остаться и сражаться. И теперь у меня был шанс всё исправить. Сделать это правильно.