Принцессы оазиса

Глава тринадцатая

Когда город остался позади, Симон Корто придержал коня. Огромное небо, беспрестанный ветер, яркий свет, море воздуха. Пустыня казалась местом, где забывается все, что заботило и угнетало. Вместе с тем здесь оживали самые сокровенные и глубокие воспоминания.

Песчаная рябь, переливавшиеся на солнце барханы, тонущий в мареве горизонт: это был странный мир, где не узнаешь собственного голоса, где кажется, будто ты единственный человек на этой земле.

Пустыня учила совершенно новому — созерцанию. Здесь чудилось, будто солнце и тишина — естественное стояние Земли. И даже шум ветра словно был частью безмолвия.

По прибытии в эту страну Симона поразила ночь с ее ошеломляющими запахами, непривычными звуками, темными небесами, где горели, переливались, сияли россыпи, гроздья, скопления звезд, простирались далекие миры, каких не охватить ни разумом, ни взором.

Ему очень хотелось познать таинственный мир Востока с протяжным пением муэдзинов, сладковатым ароматом кальянов, роскошными тканями и загадочными древними письменами.

Впервые очутившись в пустыне, лейтенант искренне радовался очередному приключению, он чувствовал себя возбужденным, веселым, счастливым, ему чудилось, будто он избранник судьбы. И неважно, что он не понравился своему начальнику Фернану Ранделю.

Молодой человек окончательно понял это сегодня утром, когда полковник еще раз неприветливо и сухо напомнил ему о невыносимой пустынной жаре и солнечных ожогах, о неприспособленности организма белых к здешнему климату.

Когда Симон спросил, не стоит ли ему начать изучать изучить арабский язык, но получил ответ:

— Лучше потратьте время на то, что пригодится вам в первую очередь. Арабы все равно не станут разговаривать с вами. Они выпустят стрелу или пулю, а подойдете поближе — рубанут клинком.

— Они считают всех французов своими врагами?

— Практически без исключения. Если, не дай Бог, попадете в плен, не ждите пощады. Впрочем, нельзя сказать, что мы этого не заслужили.

Симон Корто догадался, что Фернан Рандель понимает арабов и даже в чем-то сочувствует им, но в силу своего положения вынужден это скрывать.

Вскоре лейтенант начал чувствовать, что в самом деле мало приспособлен для здешнего климата. Глаза слезились, тело обдавало невыносимым жаром. Казалось, кожа вот-вот покроется волдырями, несмотря на то, что на нем была одежда с длинными рукавами и он надвинул на глаза широкополую шляпу. Мельчайшие песчинки, набившиеся в глотку и нос, буквально душили его.

Из всего отряда хуже всех ориентировался в пустыне именно Симон Корто. Хотя он был старшим по званию, неформальное командование принял на себя сержант Гийом Доне, не первый год служивший в этих краях. Именно он распоряжался, когда делать привал, поить лошадей, сверялся с картой, определял расстояние и время.

Когда впереди показались акации с длинными прямыми колючками, сержант решил, что пора остановиться и перекусить в их скудной тени.

Грызя успевший зачерстветь хлеб, Симон любовался пейзажем. Небо поражало своим величием, а под ногами был целый мир. Кое-где виднелись тончайшие, как волоски, травинки; то тут, то там сновали ящерицы и с быстротой молнии зарывавшиеся в песок насекомые.

А потом лейтенант заметил нечто удивительное. Оно было похоже на растение, но оказалось неживым. Коричневатая с боков и розоватая изнутри «роза» с причудливыми, твердыми «лепестками».

— Что это? — с восторженным изумлением произнес Симон.

— Каменная роза, — в голосе Гийома Доне слышалось презрение; он не понимал, как можно интересоваться, а то и восхищаться подобной ерундой. — Она образуется из кристаллов гипса после того, как в песках выпадает дождь.

Лейтенанту во что бы то ни стало захотелось взять диковинку в руки. Поднявшись с места, он подошел к ней, и в это время из-за какого-то камня вынырнуло некое существо и ужалило его.

Симон закричал, а подбежавший сержант выругался сквозь зубы.

— Это ж надо! Скорпион!

Тварь не успела убежать — ее прихлопнули, но дело было сделано.

Лейтенанта уложили в жалкой тени колючей акации. Симон слышал, как Доне говорил сослуживцам:

— На моих глазах от укуса скорпиона умерло четверо! Правда, эти насекомые бывают разными: надо немного подождать. Иногда это не более страшно, чем укус осы, а порой не удается ничего сделать, и человек погибает.

Симон Корто закрыл глаза. Он был типичным неудачником, потому что всегда находились те, кто оттеснял его в сторону, казался сильнее, мужественнее, храбрее.

Его семья влачила унылое и скучное существование. Здесь никогда не грезили о дальних краях и неизведанных странах. Отец Симона служил регистратором в одном из столичных министерств и такую же карьеру прочил сыну. Что касается матери, она была чрезмерно религиозной и заставляла Симона посещать различные собрания и службы. Ему же хотелось, чтобы родители отпустили его в иной мир, позволили жить другой жизнью, полной ярких, непредсказуемых приключений.

Он обманул их, поступив в Высшую военную школу, чем нанес и отцу, и матери непоправимый удар. Однако Симон отлично учился, блестяще сдал все экзамены и приобрел право выбирать назначение. Чтобы не терзаться чувством вины перед семьей, он предпочел уехать в далекие края, где сразу же был назначен в штаб, что давало шанс быстро сделать карьеру. Но молодого человека волновало не это. Главное перед ним наконец открывалась возможность прикоснуться к желанной экзотике.

И вот, пожалуйста: в первый же выезд в пустыню его укусил скорпион! Воистину, такое могло случиться только с ним! Стоило ли приезжать сюда, чтобы оставить свои кости в песках!

Анджум бросила работу и целыми днями пропадала в пустыне. С некоторых пор она не могла выносить ни шепота женщин, если трудилась на кухне, ни коротких обидных смешков парней, когда шла к колодцу.

Вдобавок Кульзум осыпала ее оскорблениями и обвинениями едва ли не на глазах у всех. Анджум ничего не ответила, но с удивлением спрашивала себя, как эта девушка собирается выйти замуж за Идриса, человека, который обрек ее брата на верную смерть?

В оазисе был устроен праздник, посвященный новому шейху. Идрис впервые появился перед подданными в облачении вождя. Его приближенные тоже нарядились в лучшие одежды. Мужчины щеголяли оружием, женщины позванивали браслетами и серьгами.

Потом состоялись конные скачки. Идрис легко победил в состязании всадников своего возраста и без малейшей гордости принимал похвалы. Издали наблюдавшая за этим Анджум знала, что Идрис устроил богатый праздник и облачился в парадные одежды не потому, что зазнался, просто таков обычай.

Все завершилось пиром, где местной знати подавали изысканные кушанья, такие, как кебабы из ягненка, рис с изюмом и острая фасоль. Для угощения простых бедуинов также были зарезаны бараны — мяса хватило всем.

Гамаль, Халима и братья были рады наесться вдоволь, тогда как у Анджум не было аппетита. Девушка думала о том, что, прогнав Кабира, Идрис хотел защитить ее честь, но вместе с тем, сам того не желая, бросил на нее тень.

В разгар праздника она отправилась в пустыню. С каждым днем девушка забредала все дальше и дальше. Она могла блуждать и час, и два, и три — только это спасало ее от горьких мыслей.

После дождей в пустыне образовались зеленые участки. Анджум неизменно радовалась, набредая на один из них. Сегодня ей повезло, и она увидела чудесные мясистые розетки с гроздьями соцветий и целую лужайку лиловых звездочек, которые, как она знала, можно есть. Это было что-то вроде дикого лука, и Анджум решила набрать его, чтобы принести домой и порадовать своих маленьких братьев.

Девушка увлеченно собирала растения в подол, а потому была невнимательна и рассеянна. Впрочем, она не ожидала встретить тут людей.

Обогнув бархан и увидев белых мужчин в военной форме и их коней, Анджум испуганно отпрянула и попятилась. Лук высыпался из подола, но она о нем не жалела. Возможно, ей бы удалось незаметно скрыться, но одна из лошадей вскинула голову и громко, протяжно заржала. Мужчины встрепенулись и тут же заметили бедуинку.

Девушка пустилась бежать, а они с криками бросились за ней. Она в ужасе петляла меж барханов, и они с безумным хохотом гнались следом.

Споткнувшись, Анджум упала на песок. Ее сердце билось, как бешеное. Почувствовав на своем теле чужие руки, бедуинка буквально оцепенела. Она ждала, что случится самое худшее, и чувствовала, что не сможет сопротивляться.

Ее куда-то поволокли, а после бросили на песок.

— Что происходит? — послышался слабый голос.

— Бедуинка, лейтенант. Мы ее поймали. Похоже, забрела сюда случайно.

— Не трогайте ее! — голос заметно окреп. — Подведите ко мне.

В скудной тени акации лежал какой-то человек. Анджум подтащили туда.

Симон увидел худую, буквально иссушенную солнцем испуганную девушку, которую удерживали солдаты. Очень бедная, ветхая, выгоревшая на солнце одежда, смуглая кожа, тонкие спутанные косички, синяя татуировка на лбу. А еще у нее было точь-в-точь такое лицо, как у дочери полковника Фернана Ранделя.

Это казалось невероятным, и он приписал такое совпадение бреду или знойному мареву, которое искажало действительность. Боль в месте укуса все нарастала, язык во рту распух, отчего Симон то и дело прикладывался к фляге с водой, хотя это мало помогало.

Он услышал, как солдаты во главе с Доне пытаются объяснить бедуинке, что их командира укусил скорпион и что, если она сумеет помочь, они ее отпустят.

К удивлению Симона, взяв мертвого скорпиона, девушка приложила его к ранке, выдавив остатки яда. Когда солдаты попытались ее остановить, лейтенант сказал, что не стоит: что-то заставило его довериться этой девушке.

Арабка дала понять, что ей надо кое-что поискать. Найдя помет варана, она показала жестами, что нужно обмазать им место укуса и чем-то перевязать.

Анджум видела перед собой очень странного человека с голубыми, как небо, глазами, кожей цвета морского песка и такими светлыми волосами, каких не бывает в природе. Людям, подобным ему, было нечего делать в ее стране.

Почему она ему помогла? Анджум не могла точно ответить на этот вопрос. Наверное, отчасти потому, что мужчины обещали ее отпустить (во что она не очень верила), а еще оттого, что она все-таки знала, как это сделать.

Именно белые люди были повинны в том, что вся ее жизнь пошла наперекосяк, и все же она не испытывала к этому человеку ни злобы, ни ненависти.

Симон ощутил, как боль отступает. Эта девушка обладала способностью жить очень просто и умела использовать столь же нехитрые средства. То было нечто непостижимое и недостижимое для него, для людей его расы.

Внезапно молодой человек почувствовал тоску, какая порой охватывает людей в безотрадных местах. Когда кажется, будто все движется к концу, когда вдруг постигаешь ничтожность всего земного и одиночество собственного сердца.

Ему хотелось удержать бедуинку, но он знал, что она должна уйти. Хотя бы потому, что ей это обещали. А еще оттого, что она жила в мире, равнодушном ко всему, находящемуся за его пределами.

— Может, стоит развлечься с нею? — захохотал Доне.

— Бросьте, сержант, — заметил один из солдат. — Она слишком грязна!

— Не трогайте ее! — произнес Корто. — Мы дали слово.

Он видел, как смотрят на него сослуживцы, больше того — подчиненные. Как на глупого мальчишку, решившего поиграть в путешественника, исследователя и рыцаря; созерцателя, возомнившего, что он — воин. Для них жизнь в этой стране была полна практицизма и расчета и совершенно чужда романтике и благородству.

— Отпустите девушку! — Симон через силу повысил голос. — Это приказ.

— Ладно, пусть убирается!

Гийом Доне махнул рукой, и тогда лейтенант Корто сказал:

— Погодите! Дайте ей денег.

На лицах присутствующих отразилось недоумение. Кому придет в голову давать деньги жалкой бедуинке, да и зачем они ей нужны?

— Разве кто-то взял с собой кошелек? Что-то я не вижу вокруг ни одной лавки! — усмехнулся Доне.

Симон вздохнул, а потом его взгляд упал на «каменную розу».

Он махнул девушке рукой, и ее подтолкнули к нему. В то мгновение, когда их взгляды встретились, мир вокруг, казалось, остановился. Лейтенанту почудилось, будто он тонет в некоей черной бездне.

Да, он не ошибся: у дикарки было такое же лицо, как у дочери Фернана Ранделя, только темнее, и с синей татуировкой на лбу, как у всех бедуинок, и он не находил этому объяснений. А еще он видел, что больше никто этого не заметил.

— Возьми, — промолвил Симон и протянул ей чудо природы — каменную розу. — Это тебе.

Арабка вздрогнула. Она чему-то удивилась или чего-то не поняла, однако приняла подарок, не стоивший ровным счетом ничего.

Когда солдаты отпустили ее, она бросилась бежать по пустыне, будто быстроногая антилопа. Симон смотрел ей вслед, пока не услышал:

— Надо полагать, нам придется вернуться назад, лейтенант?

— Вероятно, — ответил тот, досадуя, что его первое задание закончилось столь неудачно.

К счастью, он сумел забраться в седло. Голова кружилась, то ли от ли от зноя, то ли от действия яда.

— Вы сможете написать рапорт? — спросил Доне.

— Постараюсь. Ведь мы ничего не разведали по моей вине. Полковник должен об этом знать.

— Да вы не волнуйтесь, — заметил сержант, — он прослужил тут дольше многих других и хорошо изучил коварство пустыни. Вам не грозит наказание.

Молодой человек рискнул спросить:

— У полковника Ранделя есть дочь?

Гийом Доне усмехнулся.

— Есть. Она недавно вышла из пансиона. Красотка в своем роде и с богатым приданым. Хотя не думаю, что в ближайшее время ей удастся подцепить жениха!

— Почему? Из-за строгого отца?

— Дело не в нем. Там такая сумасшедшая мамаша, что, боюсь, ее дочке не помогут ни хорошенькое личико, ни толстый кошелек!

Отряд повернул назад. Ветер уныло свистел, поднимая в воздух крупный и мелкий песок. Симон думал о том, что издалека пустыня кажется гигантским куском золота, отражающим ослепительный солнечный свет.

Что и кому мог дать этот мир, где вода была роскошью, а цветение — чудом? Покоряли ли бедуины пустыню, или она подавляла их? Дабы существовать среди песков, они что-то сдерживали, преодолевали или напротив — освобождали в себе?

К тому времени, как отряд добрался до города, у Симона поднялся жар, и он несколько дней провалялся в постели. Как ни странно, его совершенно не беспокоил укус скорпиона, чего нельзя было сказать о солнечных ожогах. Лейтенант Корто удивлялся, как он смог так сильно обгореть, если тело было прикрыто одеждой!

Однако ткань не была помехой солнцу пустыни: по коже пошли пузыри, постепенно превратившиеся в зудящие раны. Ворочаясь с боку на бок, Симон громко стонал по ночам, не в силах заснуть. Он то зарывался головой в подушку, то скидывал одеяло. Неужели, прежде чем сродниться с солнцем, все мучились так же, как он?!

Сослуживцы надавали ему советов, как лечить ожоги, а он думал, что бы сказала та девушка-бедуинка?

По обочинам дороги, еле слышно шурша, колыхалась выжженная солнцем жесткая трава, а издалека долетал мощный рокочущий гул моря. Оно словно не имело ни дна, ни края и казалось царством прохлады. Лейтенант ощутил почти непреодолимую потребность искупаться, представляя, как ласковые волны омывают его измученное тело.

Но, к сожалению, он торопился на службу. Симон Корто наконец нашел в себе силы оправиться в штаб.

Там было шумно и людно, но у Фернана Ранделя имелся отдельный маленький кабинет, порог которого Симон переступил с изрядной долей робости.

Поглощенный бумагами хозяин кабинета даже не взглянул на вошедшего, а только сухо произнес:

— Я слышал о том, что случилось. Досадно, что вы так пострадали в первые дни службы.

Это прозвучало как упрек и признание его никчемности, и лейтенант опустил голову.

— Да, господин полковник.

Симону было неловко и стыдно. Он думал, что Фернан Рандель немедленно отправит его обратно. Тот в самом деле сказал:

— Не хотите назад? Думаю, я бы мог попытаться это устроить.

Лейтенант слегка сжался во время короткой паузы, а после решительно, хотя и тихо произнес:

— Нет.

Фернан Рандель только кивнул. Он продолжал перебирать бумаги.

— С непривычки я мало приспособлен к здешнему климату. Но я бы хотел остаться, потому что мне нравится этот край, — добавил Симон.

И тут же вспомнил, что, когда въехав в пустынное царство, он невольно воскликнул «какая красота!», солдаты обменялись насмешливыми взглядами.

— Беда в том, — произнес полковник, словно прочитав его мысли, — что в песках у человека не остается возможности для любования видами и всякой подобной ерунды. Там надо постоянно напрягать мозги и смотреть в оба, нет ли какой опасности.

— Бедуины очень привязаны к пустыне или с радостью переселяются в город?

— Чаще всего у них нет такой возможности. Но если появляется… — Полковник пожал плечами. — Кто как. Одинаковых людей нет. Такими являемся только мы — солдаты.

— Почему?

— Потому что приказ исключает право выбора. Если вам велят уничтожить какой-то оазис вместе со всеми людьми, вам придется это сделать. Потому трижды подумайте, оставаться ли вам здесь.

— Мы тут только затем, чтобы убивать, а не спасать?

Фернан Рандель поднял глаза. Они оказались темными и глубокими, но все же не такими черными и бездонными, как у его дочери и… у той девушки-бедуинки.

— Ваше право тешить себя чем угодно, но арабам не нужно наше просвещение и спасение. И в мирских, и духовных делах они полагаются на Аллаха. Он дал им обычаи, привычки, цели. Их веру не сломить. А если невозможно уничтожить веру, тогда все остальное тоже бессмертно. Им никогда не понять нас, а нам — их.

— Значит, то, что мы делаем, бесполезно?

— В этом смысле да. Мы воюем за территорию, а не за души.

— Но пустыня — это зной, ветер, камни и тучи пыли. Зачем она нам?

Симон Корто вспомнил о странной внутренней сосредоточенности и тишине, охватившей его в песках, о величии пространства, где нет ни ориентиров, ни дорог, о мире, который остался таким, каким он был во времена младенчества человечества, где вода ценилась выше золота.

— Жители оазисов контролируют караванные пути, которые нам нужны. Плохое снабжение отражается на боеспособности французских войск. Так или иначе, нам придется сражаться с арабами, — сказал Фернан Рандель и заметил: — И вам придется приспособиться к здешнему климату, чтобы не быть для других обузой. А пока поработайте в штабе: тут прорва бумажных дел.

Полковник надавал молодому человеку уйму заданий, нагрузив его пыльными папками, перебрать содержимое которых не представлялось возможным и за год, но Симон не посмел возразить.

Он углубился в бумаги, а сам краем уха слушал, что говорят в штабе. Скоро лейтенант понял, что большинство его нынешних сослуживцев приехало в этот край потому, что у них не было другого выхода, а еще — в надежде обогатиться. Тех, кто нашел здесь себя, было очень и очень мало.

Почти все солдаты считали арабов дикими, злобными и кровожадными. Фернан Рандель говорил о невозможности понять их натуры, но, похоже, никто и не пытался этого сделать.

Симон часто вспоминал о девушке-бедуинке, ломая голову над причиной ее поразительного сходства с дочерью полковника, и не находил никакого ответа. В конце концов, он начал приходить к выводу, что все это ему просто почудилось.

Глядя на будто припорошенный розовой пылью горизонт, Анджум думала о том, остался ли жив тот странный белый незнакомец?

Она понимала, что, вручив ей каменный цветок, он попытался ее отблагодарить. Но едва ли ему было ведомо, что когда мужчина дарит девушке пустынную розу, он признается ей в любви. И если девушка принимает такой подарок, она становится его невестой.

Анджум не могла объяснить, почему взяла цветок, принесла в оазис и спрятала в укромном месте! Еще ни один мужчина не вручал ей такого подарка, и девушка уже не верила в то, что когда-либо кто-то из бедуинов племени, в котором она жила, искренне предложит ей свое сердце.