Ночью снова пошел снег.
Мелкий, сухой, сыпался беззвучно, будто зима в последний раз решила напомнить о себе — вытрусить с облаков оставшийся иней, укрыть землю прощальной пеленой. К утру он начал таять, превращаясь в рыхлую, влажную массу, и все же его хватило, чтобы укрыть дорожки и крыши тонким, искрящимся на солнце слоем.
Я стояла у главных ворот Лаэнтора, кутаясь в теплый плащ, пока одиннадцать человек прощались со мной. Они уходили в деревню — их ждали восстановленные, еще пахнущие свежей древесиной дома. Работы было еще много, но теперь поселения снова дышали жизнью.
Кто-то жал мне руку, кто-то просто кивал, сдерживая эмоции. Дети махали ладошками, прижимаясь к родителям.
— Если понадобится — зовите, госпожа, — сказал старый плотник с посеребренной бородой. — Мы придем. Не забудем.
— Я вас тоже не забуду, — ответила я.
Голос предательски дрогнул. Я не ожидала, что прощаться с ними будет тяжело.
Они ушли по дороге вниз, к речному мосту, а я все еще стояла, пока их силуэты не растаяли за поворотом.
Лаэнтор стал тише, но еще не опустел.
Я повернулась, прошла под аркой ворот, и двинулась к замку, прислушиваясь к гулу мыслей.
Может, не стоило говорить с гонцом так резко? Может, надо было съездить в столицу, спросить Рэйдара, зачем звал…
Нет! Я все верно сделала. Нечего бежать по первому зову, как послушная собачка. Он — мой бывший муж, хоть и правитель империи.
А что, если дракон воспримет мою дерзость как вызов? Или, хуже — как оскорбление? Он может… Он умеет быть жестоким.
Нет, я не жалею. Но боюсь.
Боюсь его молчания.
Прошло несколько дней. Я все больше времени проводила в подземной библиотеке — копалась в древних текстах, водила пальцами по полустертым чернилам, впитывала чужие знания, как иссохшая земля впитывает весеннюю воду.
Сегодня мне попалась тонкая, почти рассыпающаяся от времени книга о зельях, составленных на стыке магии и травничества. С этим сокровищем в руках я поднялась наверх, на ходу отряхивая с юбки пыль.
Именно тогда я услышала приближающийся топот ног, после чего в коридор вбежал один из новых жильцов — мальчишка, с которым я почти не говорила прежде. Лицо у него было белым, как тот утренний снег, что растаял к полудню.
— Леди Элира! — выдохнул он, хватая ртом воздух. — Там… пропал… ребенок. Сын Тиллы.
Книга выпала из моих рук. Я ничего не сказала — только повернулась и почти бегом направилась к главному входу.
На каменных ступенях внутреннего двора — Тилла. Рядом Ания. Обе растрепанные, бледные, будто сквозь них прошел призрак.
— Он был на дворе, играл… — Тилла дрожала, захлебываясь рыданиями. — Всегда был рядом. Он не… он не убегает, он не такой…
Я подошла ближе.
— Сколько прошло времени?
— Час… может, больше… Мы думали, он с сестрой. Но она… она сказала, что он ушел искать ворона…
— Ворона? — переспросила я.
— Он прилетал к ним, — хрипло сказала Ания. — Несколько раз. Они играли у фонтана, когда мы были заняты… Дети говорили, что он «прячется» от них.
Мир вокруг будто качнулся. Я сжала перила, чтобы не упасть. Мальчик, лес, ворон…
Невозможно. Это просто страшный сон.
— Мама! — раздался тонкий голос из-за спины.
Я обернулась. К нам, будто тень, тихо подбежала девочка, с темными кудрями и испуганными глазами. Дочь Тиллы. Она вцепилась матери в юбку, но смотрела на меня.
— Ты видела брата? — спросила я мягко, присев, чтобы оказаться с ней на одном уровне.
Она покачала головой.
— Он ушел. Я не хотела, чтобы он уходил, но он… он сказал, что пойдет за вороном.
— За тем самым, да? — Тилла побледнела, сжав девочку за плечи. — Расскажи о нем госпоже Элире.
— Он прилетал… несколько раз. Мы играли у фонтана, когда вы не видели. Он был черный, блестящий… такой красивый, с колечком на лапке… но… — она замялась, глядя на меня. — Он прятался. И мы прятались. Он будто знал, когда мы его ищем. Умный.
С каждым ее словом в груди у меня холодело, как вода в замерзшем колодце. Это была не просто птица. Почему я не придала ему должного значения? Почему не разобралась сразу?
— Он с тобой разговаривал? — спросила я осторожно.
Девочка замотала головой.
— Нет… но… он смотрел… как люди смотрят.
Я встала, и мир качнулся на мгновение, будто земля под ногами стала зыбкой. Магия заскользила по венам. Я чувствовала ее присутствие легким льдом по коже.
Это был не обычный ворон. И я должна была понять это раньше.
— Нам нужно в лес, — сказала я, оборачиваясь к собравшимся. — Сейчас же.
Словно по команде, люди начали расходиться — кто за плащом, кто за фонарем, кто за собаками. Лица у всех были напряженные, сосредоточенные. Ни паники, ни суеты — но тревога читалась в каждом движении.
— Я останусь с остальными детьми, — сказала Мона, шагнув ко мне. — Кто-то должен присмотреть за ними.
Я кивнула.
— Спасибо.
Тилла прижала дочь к себе, а затем, когда ее передали Моне, резко выдохнула, смахнув слезы с щек.
— Я иду.
— И я, — сказала Ания. — Мы не вернемся без него.
Мне принесли теплый плащ и сапоги. Когда я переобулась, Мартен протянул посох.
— В лесу может пригодиться опора, — проговорил он. — К тому же, придется расчищать себе путь от веток.
Ветер пробежался по двору, принося с собой запах снега и сырой земли. Над Лаэнтором сгущалась тень — чужая, темная, как воронье крыло.
И я чувствовала, что эта тень пришла за кем-то. Или за чем-то.
К воротам замка начали подходить люди — те, кто все еще жил в Лаэнторе, чьи дома в деревнях пока не были восстановлены. Кто с охотничьим ножом, кто с масляной лампой, кто с посохом в руке. Они не задавали лишних вопросов. Лишь смотрели — то на меня, то на Тиллу — с пониманием и тревогой.
— Он наш, — тихо сказал кто-то из старших. — А своих не бросают.
Мы разделились. Одни пошли вдоль ручья, другие — к восточной опушке. Я двинулась в северную часть леса, вместе с Мартеном и еще двумя мужчинами.
Под ногами скрипел снежный наст, местами подтаявший, местами еще крепкий. В тени деревьев солнце не смогло растопить его. Над головой сквозь голые ветви виднелись тяжелые, неподвижные облака и бледная луна. Ветки хрустели, когда мы раздвигали их плечами и посохами. И в тишине леса все громче звучали крики:
— Алер!
— Сынок!
— Аллерий, отзовись!
Имя мальчика раскатывалось между деревьями, будто отголосок молитвы. Но ответа не было.
— Он не мог далеко уйти, — проговорил Мартен, чуть приглушенно. — Малыш он еще. Да и холодно, вряд ли силенок на долгий путь хватит.
Я кивнула, но ничего не сказала. Слова застряли в горле, потому что внутри росла темная, вязкая тревога. И вина.
Я должна была разобраться сразу. С того дня, как увидела черную птицу — с того самого момента, когда он впервые появился на воротах, — я должна была остановиться, подумать, изучить.
Кто он? Откуда? Случайность ли?
Но я не придала значения. Проморгала. Как тогда, в столице, проморгала странность подаренного браслета. Не заметила, как отношение Рэйдара ко мне меняется. Как собственная магия перестает быть необходимостью, и я с легкостью забываю о своей истинной сущности.
Я ведь даже не задумалась, почему перестала прибегать к ней! Это ведь было так очевидно. Лежало на поверхности.
Браслет, советник, ворон. Все взаимосвязано!
Я замерла, перестав дышать.
Меня не оставили в покое.
Развод и отъезд из дворца — пустое письмо и уничтоженный браслет — нападение на приграничные деревни.
Император ищет предателя — я отправляю анонимное послание — приезжает гонец — ворон уводит мальчика.
Зачем?
Теперь я не могла себе позволить очередного промаха.
Я огляделась. Мартен шел вперед, не заметив, что я отстала.
— Я поищу в той стороне, — крикнула, указывая на заросли, где деревья росли гуще, а мхи под ногами казались мягче пуховых подушек.
— Не отставайте сильно. И, если что — кричите, — бросил он через плечо и поднял лампу повыше.
Я кивнула и шагнула в чащу.
Здесь я могла позволить себе то, чего не могла среди людей. Вытянув вперед руку, осторожно, словно перебирая шелковые нити, призвала магию.
— Покажи мне путь… — прошептала.
И она отозвалась. Сначала слабо, как ветер между пальцами. А затем — яснее. Потянулась от ладони светящейся золотой лентой, тонкой, будто солнечный луч в тумане.
Она знала, куда мне идти.
Не успела я обрадоваться, как свечение тут же угасло, будто потеряло направление. Лента распалась, исчезла в воздухе. Я стояла, вглядываясь в пустоту, ощущая, как все внутри сжимается от разочарования.
Видимо, мальчик слишком далеко.
Я стиснула зубы, опуская руку, и поспешила нагнать Мартена. Его силуэт в круге золотистого света от лампы мелькал впереди между деревьями. Лес принимал нас нехотя — скрипел, шептал ветром, под ногами проваливались мокрые сугробы, от которых ноги быстро промокали, даже в плотных сапогах. Кожа на щеках стянулась от холода. Воздух был полон запахов — сырой коры, подтаявшего снега, едва уловимого оттенка морозного инея.
С каждым часом темнело все сильнее. Сумерки сгущались, будто выползавшие из-под земли тени. Ветки деревьев становились похожими на когти. Кто-то в глубине чащи прокричал, что пора возвращаться.
— Я не вернусь без внука, — сказал Мартен, бросив на меня взгляд.
Я молча кивнула.
Мы шагали дальше. Сапоги хлюпали в снегу. Пальцы на руках ныли от холода. Позади уже не было слышно голосов — только скрип снега под нашими сапогами и тяжелое дыхание.
Я снова замедлила шаг, оглянулась.
— Возьму левее, проверю в другой стороне.
Не дожидаясь ответа, свернула вглубь, туда, где кусты были гуще, а еловые ветви нависали тяжелой бахромой. И там, в этой тишине, я снова позвала магию.
Она пришла не сразу. Сначала — легкое покалывание в пальцах. Затем — ощущение, будто кто-то взял за руку. И тогда она проявилась: золотая лента, еле заметная, будто тонкий шелк, мерцала в воздухе. Она колыхалась, звала.
Я затаила дыхание. Напряглась, готовая идти, но осторожно — шаг за шагом. Ветер стих, мир стал глухим, как будто весь лес затаил дыхание вместе со мной. Только золотая нить шептала беззвучно: сюда… сюда…
Где-то впереди, в этой тьме и холоде, потерялся мальчик. И я должна была его найти.
Я шагала осторожно, ступая по промокшему насту, стараясь не потерять нить. Она вела меня все глубже в чащу, где деревья росли теснее, а лунный свет почти не пробивался сквозь ветви. Ветер шептал в кронах, и снег осыпался с сучьев, будто кто-то дышал в темноте.
За поворотом, в глубине, золотая лента вдруг дрогнула — и слегка потемнела.
А в следующий миг в тишине раздался шелест — легкий, едва уловимый звук взмахнувших птичьих крыльев.