Развод с императором драконов (СИ)

Глава 4

Колеса кареты со скрипом преодолели последний поворот, и за перелеском показались башни Лаэнтора. Серые, строгие, окутанные полуденным светом, они возвышались над землей, будто вырезанные из скал. Сердце у меня отозвалось тяжестью — то ли от усталости, то ли от мысли, что все только начинается.

Мы с Тиллой сидели внутри, буквально придавленные мешками, корзинами, свертками и тканевыми тюками. Вся повозка была битком набита припасами: сушеными травами, ягодами и грибами, крупами, солью, медом, маслом, простой одеждой, что я купила на смену помпезным платьям, и даже новым котлом, который мы, не придумав ничего умнее, поставили мне на колени.

Гедрик, сын Мартена, сидел наверху, правя лошадьми. Он был молчалив, но надежен — помогал нам на рынке без единого недовольного слова. Две кобылы, запряженные в карету, фыркали, устало перебирая копытами по каменистой дороге.

— Еще бы одна корзина, я сидела бы на крыше, — простонала Тилла, прижимая к себе сверток с хозяйственным мылом.

Я слабо улыбнулась. На улыбку повеселее уже не оставалось сил.

Рынок гудел с самого утра. Несмотря на то, что я не один год прожила в столице, в том районе ни разу не бывала. Одевшись в одолженное у Тиллы крестьянское платье и побитый молью шерстяной плащ, я не опасалась, что меня кто-то узнает в толпе.

Мы ходили от ряда к ряду, вглядываясь в лица, вороша прилавки, торгуясь, смеясь, пробуя теплый сидр, который подавали прямо в облитых смолой кружках и закусывая его теплыми кренделями, обсыпанными маком.

Воздух был насыщен — то пряным запахом корицы, то стойким, как хмель, ароматом козьего сыра. Где-то курицы неслись прямо в ящики, и перья летели в воздухе, как хлопья снега. Рыночный гвалт обволакивал с ног до головы: крики торговцев, писк детей, лай собак, скрип телег и плеск воды в ведрах. Казалось, весь город высыпал на улицу.

Я старалась быть внимательной — к ценам, к качеству товаров, к словам продавцов. Тилла спорила с мясником за каждый медяк, уверяя, что его окорока залежались. А я — я просто старалась удержать в голове список и не дать себе упасть.

Устала я еще там, в первом часу. Но не остановилась. Потому что зима была ближе, чем хотелось бы. И каждая купленная свеча, каждая связка сушеной календулы — это было не просто «на всякий случай», это был шаг к выживанию.

Теперь же, сидя в этой дребезжащей карете, я чувствовала, как усталость проникает в кости. Глаза щипало от дыма, впитавшегося в волосы и одежду. Спина ныла, ноги затекли. Но мы возвращались домой. И это было единственное, что имело значение.

Карета затормозила, и Гедрик постучал по крыше кареты:

— Мы на месте!

Я выглянула в окно. Перед нами распахнулись ворота Лаэнтора — тяжелые, темные, как и сам замок. Нас уже ждала Ания. Она стояла, подбоченившись, в старом переднике, выцветшем от времени и стирок, но глаженом и чистом — как и все, чего касалась ее рука. Увидев нас, она всплеснула руками:

— Ой, Матерь Света! Да вы, что, весь рынок выкупили⁈

— Почти, — устало хмыкнула Тилла, выбралась из кареты и с глухим стоном потянула за собой корзину с мешками муки.

Я выбралась следом, выпрямилась, потирая затекшую шею. Гедрик уже спрыгнул с облучка и потянул за веревку, чтобы открыть багажный ящик позади кареты.

— Это все на зиму, — попыталась улыбнуться я. — И немного расходных материалов на починку и утепление.

— Немного? — Ания присвистнула, уже принимая из рук дочери первый мешок. — Да вы тут и мельницу откроете, и аптекарскую лавку заодно.

— Было бы где, — заметила я. — Пока только дыры да сквозняки.

Гедрик сгрузил у дверей самые тяжелые тюки — с солью, крупой, одеждой и текстилем. Втащил внутрь огромный мешок с дровяной стружкой, что я купила на растопку. Парень работал быстро, ловко, не роняя ничего и не подавая вида, что устал.

— Спасибо, Гедрик, — сказала я, когда он поставил последнюю корзину у порога.

Он кивнул, взглянув на меня быстрым, вежливым взглядом светло-серых глаз. Такие же были у Мартена — спокойные и честные. В них не было ни юношеской дерзости, ни показной учтивости.

— Я вернусь с отцом к вечеру. Он просил отвезти его к фермерам — сено, зерно, животные. Пока заселять некуда, но он хочет договориться заранее.

— Хорошо. Спасибо, что помог, — ответила я. — Осторожнее в дороге.

Он кивнул снова и легко, почти неслышно, ушел к лошадям. Карета разворачивалась неспешно, скрипя, и вскоре исчезла за поворотом.

— Ну, понеслось, — вздохнула Ания и вытерла лоб краем передника. — Тилла, иди, посмотри, как там мои внуки, небось уже разнесли все, что можно. Или снова спорят, кто кого в дракона превращал.

— И как ты только справилась без меня? — Тилла закатила глаза, но улыбнулась. — Я на пять часов отъехала в столицу, а не навсегда и в другую провинцию.

— Зато они за это время, клянусь Светом, едва в бурю не превратились, — буркнула Ания. — Иди, иди, расцелуй дитяток своих, с утра ж уехала, пока спали.

Тилла исчезла в дверях, оставив меня с Анией у горы покупок. Женщина одобрительно кивнула и подхватила корзину с бутылями масла.

— С таким хозяйством, как у вас, госпожа, не заскучаешь. Но, знаете, хорошо, что вы за это взялись. Замок с вашим прибытием будто начал дышать снова. Вы ведь наследница, последняя кровь… Исполин этот старый чует вас душой, понимаете?

Я замерла на мгновение с тюком в руках. Такие слова… Они были нужны.

— Спасибо, Ания, — тихо ответила я. — Это многое для меня значит.

— Ну и славно, — отмахнулась она, хотя губы у нее дрогнули. — А теперь — несем в холл. А то солнце за лес уйдет, и не разберешь, где вино, а где уксус.

— Ания, — остановила я ее у входа. — Мне нужно заняться воротами. Все съедобное пока раскинь по кладовым и кухне, как сочтешь нужным. Что не поместится — в холле оставь, позже разберемся. Склад пока не готов, так что… Остальное разложи пока где-нибудь, чтоб ходить не мешалось. А вот травы, мою одежду и все, что для лекарских нужд — подними, пожалуйста, в мои покои.

Она кивнула, и быстро, по-хозяйски, начала отдавать распоряжения вернувшейся Тилле, когда я, оставив свою ношу на каменном полу, вышла обратно во двор.

Как же все-таки воздух здесь пахнет… иначе. Не так, как в столице. Свободой, может? Или просто отсыревшей листвой, намеком на грядущие дожди. Я шла медленно, чувствуя, как с каждым шагом в теле звучит усталость. День был тяжелым, и в карете я сидела почти скрючившись, зажатая между мешками и корзинами. Теперь же спина распрямилась, и каждая мышца приятно ныла.

Я свернула к воротам, но взгляд зацепился за сад.

Я заметила его еще прошлым утром, мельком, из окна, но сейчас он снова притягивал взгляд. Он не был просто осенним, облетевшим, как положено в этом месяце. Нет. В нем было что-то… неестественное, кривое. Не только деревья — хотя и они. Их ветви тянулись не вверх, а вбок, спутанные, изломанные, будто кто-то их дергал, выкручивал в порыве гнева или боли. Даже трава росла пятнами, неохотно, будто боролась с самой землей за каждый стебелек.

Я замедлила шаг, невольно поежившись.

— Не удивлюсь, если он проклят, — пробормотала себе под нос. — С моей-то удачливостью.

Сад молчал. Но в этой тишине было что-то глухое, напряженное — как будто он ждал, что я заговорю с ним всерьез.

Я отвернулась, с легким вздохом. Не сегодня. У меня были другие планы. Ворота.

Пока шла к ним, мыслями вернулась к рынку, а именно — к лавке травницы. Это была невысокая худая старушка — сутулая, с руками, испещренными мелкими порезами и следами от колючек. Мы заговорили с ней у стола с сушеными цветами, которые она укладывала в чистые мешочки. Я зачем-то спросила, не нужна ли ей помощь — и все пошло само собой.

— Да где же она не нужна? — усмехнулась тогда женщина. — Но покупателю не положено трудиться, лучше монеты отсчитывай — вон, список трав какой длинный у тебя! Лекарка, что ли?

— Почти, — сказала я. — На целителя училась и знаю многое. Вот только работать не пришлось.

— Ну конечно лекарка, — добродушно улыбнулась она. — С руками-то такими нежными и тонкими только целительницы и бывают. Коль обучена, грех сидеть без дела. Целителей даже в городе не хватает, а деревни… Там дети умирают от простуды, а взрослых хоронят, не зная, что можно было вытащить. Чего уж — повитуха да три отвара на всех.

Я тогда только кивнула, но слова ее засели в памяти. Запали в сердце, как горячий камень в снег.

Теперь, стоя у облезлых створок ворот, я поняла — да, я хочу этого. Хочу помогать людям. Если я смогу облегчить чью-то боль или спасти хоть одну жизнь — это будет иметь смысл.

Я подошла ближе, и ворота возвысились передо мной кованным изваянием древности. Когда-то, должно быть, они были внушительными и надежными. Теперь же — печальное зрелище: изогнутые от времени прутья, язвы ржавчины, расшатанные крепления, облезлые петли, из которых при каждом дуновении ветра доносился жалобный скрип.

Пальцы невольно сжались. Вот он, мой первый враг — не чужой солдат или придворный змей, а ворота в собственный дом.

Я коснулась металла ладонью. Холод пробежался по коже, как предупреждение. Магия откликнулась сразу — сдержанная, слабая, будто тоже сомневалась в себе. Я вдохнула глубже и подняла вторую руку, вспоминая базовые формулы. Память подсказывала слова, когда-то наизусть вызубренные в старой библиотеке академии. Я не произносила их вслух — они жили внутри меня, звучали в крови.

Поток зародился в районе сердца. Я ощущала, как он стремится по телу, направляется венами и выходит из пальцев — тепло, напряжение, тонкое дрожание, будто тяну серебряную нить из самой себя.

Но что-то пошло не так.

Металл зашипел. Под моей ладонью он потемнел, и прямо на глазах по нему стали ползти пятна ржавчины — не исчезать, как я ожидала, а множиться.

Ветвиться, как язвы.

Тонкие прутья застонали — один с легким скрежетом треснул у основания, словно сдался.

— Нет… — прошептала я, отшатываясь. Паника кольнула в грудь. — Нет-нет-нет!

Магия не слушалась. Мои пальцы горели, как будто я сунула их в пламя. Сердце колотилось в висках, а в голове пульсировала мысль: « Я все порчу. Даже это» .

Я сделала шаг назад. Закрыла глаза. Заставила себя замереть и какое-то время стоять в тишине, слыша только свое дыхание.

Нужно было вспомнить основы.

Не силу дави, а форму направляй. Не дави, веди. Магия не любит паники. Магия — как ручей, ей нужен путь.

Я вернулась к воротам и сосредоточилась вновь. Внутри себя выстроила схему — простую, без изысков.

Крепость. Плавность. Целостность.

Я направила поток иначе — мягче, но настойчивее. Не толчок — течение.

Металл стал оживать под моими ладонями. Ржавчина отступила, как будто ее стирала невидимая кисть. Треснувшие прутья срослись, затянулись свежей, гладкой поверхностью. Петли утолщились, выпрямились, засияли темным блеском. Все происходило медленно, почти неощутимо — но верно.

Словно сама магия поняла, что я не враг, а помощник.

Я держалась до последнего. Пока все не закончилось.

Мир качнулся. Ноги подкосились. Я едва не упала, схватившись за край ворот. Тело дрожало, а в пальцах жгло так, будто я опалила их огнем. Ладони были липкими от пота, но в них еще звенело — магия отзывалась эхом.

Я подняла голову — и замерла, перестав дышать.

На перекладине новехоньких ворот сидел черный ворон. Невыносимо черный, как ночное небо без луны. Его правая лапа была помечена широкой дужкой серебристого металла. Птица смотрела прямо на меня. Не как зверь. Как существо, которое понимает .

Я не могла отвести глаз. Птица не шелохнулась, только медленно наклонила голову — как будто всматривалась в меня так же пристально, как я в нее. В ее черных, холодных глазах-бусинах не было ни страха, ни интереса. Лишь молчаливая, чужая осознанность. Как будто кто-то смотрел через нее .

Мой затылок защипало, будто в волосах пробежал маленький разряд молнии.

И в этот момент тишину рассек смех — звонкий, детский, слишком живой для этого тяжелого, мрачного двора. Это выскочили из замка дети Тиллы — девочка с каштановыми косами в две косы и мальчик в заляпанной рубахе. Они смеялись, догоняли друг друга, направляясь прямо к воротам, где я стояла, прижавшись к железу.

Ворон шевельнулся, расправил крылья. И, словно тень, взмыл в воздух.

Он не каркнул. Не метнулся в сторону, как обычные птицы. Нет. Он поднялся плавно, точно знал, куда летит. Прямо в небо, исчезая среди серых облаков.

Детские голоса быстро отдалились, а затем вовсе стихли в недрах замка. Я же долго еще смотрела вверх.

Что это было?

Ничего. Просто птица — они летают, где хотят, ведь так? Может, он заплутал, сбился с пути. Просто сел отдохнуть.

И выбрал мои ворота.

Я прикрыла глаза. Под веками вспыхнули образы — железо, ожившее в моих руках, ржавчина, уходящая прочь, жжение в пальцах, и — ворон.

Нет. Это совершенно точно не было «просто».