Сделка. Я тебе верю

9

ДАРЬЯ

— Про какие конкретно документы идет речь? — настораживаюсь.

С этим хитрожопым пауком постоянно нужно держать ухо востро.

— Ничего особенного, — лениво оповещает свекор. — Обычное предварительное соглашение о сотрудничестве и намерениях.

— С кем именно?

— С немцами, естественно.

Шаталов откидывается на спинку огромного кожаного кресла и, уперев локти в отполированную до блеска поверхность стола, стыкует подушечки пальцев обеих рук.

Засматриваюсь на широкие ладони с короткими, но толстыми «сосисками», даже на вид неприятно мясистыми, на платиновое кольцо-печатку с рубином на мизинце и верчу в голове крохи информации.

С немцами, значит... понятно, только странно.

— Если соглашение о намерениях обычное, разве подписи генерального директора в нем недостаточно?

Внимательно слежу за мимикой Шаталова, поэтому не пропускаю на миг поджавшиеся в недовольстве губы.

Не нравятся ему мои вопросы, а еще больше не нравится, что приходится на них отвечать. Да, и такое бывает — приходится. Ему. Мне. Отвечать.

Деваться-то некуда.

— Эти дотошные заграничные крючкотворцы хотят обезопасить каждый свой шаг и требуют подписи всех членов совета директоров, — поясняет ворчливо.

Угу.

— Так раз всех членов... — тяну, делая вид, что размышляю, — получается, будет внеочередной созыв?

— Нет

— Почему?

Теперь Шаталов уже даже не скрывает недовольства, сверкая из-под густых кустистых бровей желчным взглядом.

— Он уже был, — кидает через губу. — На прошлой неделе.

Улыбаюсь, давя желание поцокать языком.

Ничего нового. Провернули всё втихую. как обычно. И меня позвать не удосужились... тоже как обычно.

С одной стороны, конечно, правильно. Зачем рисковать? Вдруг я, набравшись смелости, воспротивлюсь решению «папочки» и начну полоскать «добрую» фамилию, которую мне щедро навязали.

Но с другой... неужели у Шаталова есть компромат на всех совладельцев концерна, коли все они молчат, и никто из них не подумал поинтересоваться: почему за последние два года, которые не нахожусь в клинике, я ни разу не присутствовала ни на одном совете директоров?

Почему подписываю все документы постфактум?

Почесав верхними зубами нижнюю губу, решаю дернуть тигра за усы.

— Лев Семенович, напомните-ка мне, пожалуйста: а в этот раз отсутствовала я по причине того, что...? — приподнимаю брови, намекая на продолжение.

— Болела, — цедит он сквозь зубы

— Очень сильно, наверное, болела? — не могу не уточнить.

— Именно так. Пластом лежала, — припечатывает каждым словом.

— Ага-ага, — киваю и мысленно потираю ладошки, — значит, в протоколе и в соглашении проставлены подписи всех членов совета, за исключением моей?

Кажется, еще минута, и у Шаталова пар из ушей повалит:

— Вер-р-рно.

— Замечательно, — широко улыбаюсь,

— Дарья! — рыкает, осаждая.

Не пугаюсь. И, сжав под столом кулаки, уперто выдерживаю его расчленяющий на кусочки гневный взгляд.

Десять секунд... тридцать... минута

— Я хочу видеть маму, — нарушаю тишину первой, становясь абсолютно серьезной.

— Нет.

Ответ следует без паузы.

Как всегда, отрицательный. И категоричный.

— Значит, подписывать я ничего не буду, — скрещиваю руки на груди.

— Ане боишься, что я дам ход поставленному на паузу уголовному делу, и пойдешь ты, девочка, по статье?

Давит угрозами.

Давит хмурым взглядом.

Давит самим положением тела, упираясь кулаками в столешницу, приподнимаясь из кресла и подаваясь вперед.

— И что дальше? — держу удар, лишь выше задирая подбородок. — Станете мне в тюрьму бумаги на подпись возить? А я какой фамилией буду их подписывать? Как Шаталова? Или как Вукалова, наконец?

Впервые провоцирую его так открыто. Так непозволительно дерзко и нагло.

Сама от себя в шоке. Безрассудство зашкаливает Не могу сказать, что мне не страшно. Это была бы бессовестная ложь. Мне страшно.

Очень страшно. Дико.

До трясущихся поджилок.

До заледеневших подушечек пальцев.

До мокрых подмышек, сводящей от напряжения шеи и колких мурашек вдоль позвоночника.

Реально страшно, без преувеличения. Да и кто бы не испугался, когда ему грозит реальный срок? Хотела б взглянуть на смельчака.

Вот и я боюсь, но с каждой секундой, пока мы упрямо смотрим в глаза друг другу, пока меряемся неравными силами, моя решимость лишь растет:

— Я хочу, Увидеть. Маму, — четко повторяю своё требование. — И поговорить с ее лечащим врачом.

Последнее мне тоже важно.

— Я тебе и так могу сказать, что никаких изменений в ее состоянии нет, — рыкает Шаталов.

И только в этот момент понимаю, что победила. В этом коротком противостоянии он сдался первым.

Молча мотнув головой, даю понять, где я видела его «авторитетное» мнение, и полностью выдыхаю, когда слышу:

— Завтра с тобой свяжутся.

Прищуриваюсь.

— Даете слово?

— Да, — выплевывает все еще недовольно, что мало меня волнует, нежели достигнутый результат. — А теперь подписывай чертовы бумаги.

Не скрывая психа, дергаными движениями подхватывает с дальнего угла темно-синюю папку и толкает в мою сторону.

Ловлю ее на подлете, достаю собственную ручку и щелкаю кнопкой, выражая готовность сотрудничать... но автографы в пустых графах ставлю лишь пятнадцать минут спустя, после того, как внимательно перечитываю каждый печатный лист.

Доверяй, но проверяй. С Шаталовыми только так

— Могу идти? — уточняю, возвращая свекру подписанные бумаги.

— Можешь, — дает отмашку, что свободна. Дожидается, когда возьмусь за ручку двери и добавляет — Про обед не забудь. Лариса тебя предупредит.

Лишь на секунду замираю, а затем молча продолжаю начатое действие — поворачиваю рычаг и толкаю деревянное полотно вперед, спеша на свежий воздух.

Шаталову не нужен мой ответ. Знает, что выполню. Как и я знаю, что сегодняшняя моя маленькая победа в целом ничего не меняет Свекор по-прежнему управляет мной, как марионеткой, а я, маневрируя и используя редкие возможности продавливаю собственные интересы.