Сделка. Я тебе верю

34

ИВАН

Настоящее...

— Как поломал? Как оба крючка? — переспрашивает Даша, замирая на моих коленях с широко распахнутыми глазами. — А-а-а... Шаталов как же? Он же... А я же... А мама…

Бледнеет и дышать забывает.

— Эй-эЙ, ты чего перепугалась-то? — встряхиваю ее. — Давай-ка дыши и глупости не думай.

— Но…

— Даш, — добавляю жесткости в голос, чтобы глупостями голову не забивала и плакать не думала, рисуя в воображении жуткие, но нереальные картины.

Не выношу ее слез.

Только не ее.

— Разве я хоть раз сделал что-то, что могло бы тебе навредить?

— Нет.

Радует, что она даже не раздумывает, давая ответ.

Недоверчивая по жизни в силу обстоятельств, которые навалились на нее скопом душа и подавляя любую инициативу, мне она все равно доверяет.

Доверяет:

Она. Мне.

И это дорогого стоит. Это вдохновляет. Это придает сил и энергии. Это толкает делать еще больше. Совершать ради нее подвиги.

И улыбаться, как идиоту.

Правда, сейчас улыбку прячу, чтобы понимала, что я серьезен. Что не шучу важными для нее моментами.

— Вот и теперь ничего не изменилось. Понимаешь, Даш? Я. Не создал. Тебе проблемы, — произношу увещевательным тоном, разделяя слова, чтобы ее успокоить. — Я. Их. Решил.

— Решил? — выдыхает, прижимаясь ко мне сильнее и в глаза заглядывая. Будто там все ответы видит. — Решил, — повторяет более уверенно.

Подается вперед. Ладонями затылок мой обхватывает. Короткими ноготками по волосам царапает. И губами своими сладкими к моим прижимается.

Сначала робко. Едва ощутимо. Словно пробуя.

Затем пуская в разведку язычок. А дальше…

Дальше я уже не выдерживаю. Перехватываю инициативу. И до одури кайфую, когда она с тихим стоном подчиняется напору, отдает инициативу. Выгибается в моих руках, прижимаясь еще ближе. Еще теснее. Еще доверчивее.

И не просто дарит себя, а отвечает с не меньшей страстью.

— Тише-тише, — торможу нас обоих неимоверным усилием, хотя внутри все дико протестует, требуя продолжения. Естественного завершения вспыхнувшей пожаром страсти. — Тебе еще рано. Не все зажило.

Уговариваю не то ее, не то себя, вжимая хрупкое податливое тело в свое натянутое, как струна. Вибрирующее неугасаемой энергией.

И чтобы немного переключиться, предлагаю.

— Хочешь я тебе расскажу, что успел накопать и сделать? А после мы можем кое-кому позвонить. Думаю, ты будешь рада.

Даша отклоняется немного, но руки с плеч не убирает. Будто ей не меньше, чем мне, нужны прикосновения. Контакт наших тел. Тепло. Поддержка.

— Хочу, Ваня, — кивает в подтверждение своих слов, сияя глазами. — Очень хочу, чтобы рассказал. Пожалуйста.

— Тогда начнем сначала, — принимаю решение ничего не утаивать.

Теперь уже можно говорить, потому что процесс необратим.

— Тогда начнем сначала, — принимаю решение ничего не утаивать.

Теперь уже можно говорить, потому что процесс необратим.

Даша в безопасности.

— Мои ребята три недели назад летали в Испанию, встречались с Аароном Кастильо, — вижу непонимание и уточняю, — это тот, кто был реальным виновником ДТП, пусть и не понес ответственность.

Не торопясь, повествую своей женщине обо всем, что и как мы сделали заграницей.

О том, что никто против нее ничего возбуждать не будет. И о том, что большей частью это был шаталовский блеф, который хороший адвокат легко смог бы разрулить. И о том, что никакой видеозаписи, влекущей ей угрозу, уже нет.

— А если у Льва Семеновича копия осталась? — задает она совершенно верный вопрос.

С нежностью касаюсь ее румяной щеки, красных, слегка припухших губ, и с хрипотцой в голосе, выдающей моё явное не спокойствие, заверяю:

— Оставалась, но теперь ее больше нет, — подмигиваю. — Мои спецы почистили его компьютер, а заодно облачное хранилище, где было очень много всего увлекательного. А вирус, которым заразили систему, доделал всю остальную работу.

— Это здорово, — улыбается, а затем очень правильно важное выцепляет. — Ты сказал: много всего увлекательного?

— О, да, — киваю и объясняю. — Левушка Шаталов оказался еще тем предприимчивым козлом. У него на половину власть имущих этого города компромат был собран. Чем, я не сомневаюсь, он и пользовался время от времени.

Не поверишь, но даже на заместителя прокурора Семенова, его дружка, кое-что нашлось.

— Отца Ольги? — морщится Вукалова.

Не хочу и не собираюсь называть ее фамилией твари, которого очень скоро раздавлю, как паука.

— Ага, — подтверждаю, мысленно предвкушая, что Вукаловой она проходит очень и очень недолго. А вот Тихомировой до конца наших дней. — Причем такое, что Валентин Петрович не просто с высокого поста слетит, но и сядет. О чем, думаю, пока даже не подозревает.

— Ого, — качает головой Даша и вновь замирает, когда я, потянувшись в сторону, достаю папку и вкладываю ей в руки. — Что это?

— Завещание твоего отца, — отвечаю. И, поскольку девушка не реагирует и не спешит его вынимать и смотреть, это делаю я сам.

Она же глядит на меня и тихо-тихо уточняет:

— А его ты как нашел?

Усмехаюсь. Наклоняюсь вперед и с удовольствием касаюсь притягательных губ коротким поцелуем.

— Это не я, моя хорошая. Это Марта. Она очень жалеет, что сделала с тобой в прошлом, и таким образом стремится загладить вину.

— Марта?

Понимаю недоверие, поэтому подтверждаю.

— Точно.

— Погоди, она что, выкрала документ у дяди?

Шока Даша не скрывает. Впрочем, я и сам прилично удивился, когда понял, что именно впихнула мне в руки сестра Ярика. А уж когда прочитал условия.

Желание придушить мудака-Шаталова стало просто заоблачным.

— Да, Даш. И такое порой случается, когда хочется спасти задницу с наименьшими потерями, — объясняю поступок родственницы Шаталовых.

— И что в нем? — девушка не спешит открывать заверенный нотариусом документ, лишь касается его подушечками пальцев. — В нём все сложно?

— Сложно было для Шаталова, чтобы тебя этого наследства лишить, — усмехаюсь едко. — А для тебя лично все просто — ты единственная наследница своего отца, пусть и с некоторыми оговорками в будущем. Но при всем при этом Андрей Андреевич, будто предчувствовал проблемы, потому постарался обезопасить тебя и свой бизнес.

— Да, папа о бизнесе очень пекся, — грустно кивает Даша.

Но я не позволяю ей провалиться в печаль и рассказываю о том, что непременно должно ее порадовать.

— Так! А теперь что касается второго крючка. Я нашел твою маму и перевез ее в безопасное место.

— ЧТО? Ты что сделал?

— О да, — улыбаюсь, считывая очередные неверие и шок, а еще робкую надежду, что можно позволить себе вкусить счастья без оглядки, — и к слову, она мне в этом помогала.

— М-мама? Тебе?

— Точно. Даш, ее тоже шантажировали. Тобой и твоей безопасностью.

— Лев Семенович?

— Верно.

— Погоди-ка, — хмурится. — То есть... — как не старается, удержать слезы мой впечатлительная девочка уже не может, — она... меня... получается... помнит?

— Помнит, — утвердительно киваю. — И хотела бы пообщаться, если ты не против.

— Дда, да! Я не против. Я хочу! Ваня, Ванечка!

Плотина рвется.

Дашка бросается мне на шею. Смеясь и рыдая, обнимает, будто от переизбытка чувств придушить хочет, и целует... целует... целует.

Щеки, подбородок, уголки рта, наконец, в губы.

— Ты невероятный... — поцелуй, — невозможный... — поцелуй, — самый лучший поцелуй, — самый замечательный.

Закрыть ее неумолкающий рот получается очередным поцелуем.

А после, когда, выпив стакан воды и немного успокоившись, Даша берет себя в руки, мы звоним ее матери.

Первые минуты я присутствую рядом, убеждаюсь, что Вукалова-старшая не станет дурить и не скажет моей женщине ничего плохого. Затем ухожу на кухню.

Разогреваю приготовленный моей заботливой девочкой ужин и накрываю на стол.