Сделка. Я тебе верю

31

ДАРЬЯ

Пробуждаюсь от того, что чувствую на себе внимательный взгляд. Глубоко вздохнув, разлепляю ресницы и, пару раз моргнув, замираю.

— Доброе утро, — хрипло произносит Иван.

Он лежит рядом, на боку, подперев голову согнутой в локте рукой, и задумчиво меня разглядывает. Судя по еще сонным глазам, сам недавно проснулся.

— Доброе.

Робкая улыбка сама себе пробивает дорогу.

Утро, действительно, прекрасное, и неважно, какая погода за окном! Ведь я впервые встречаю его не одна, а в компании единственного человека, с которым хотела это сделать.

— Прости, я вчера вырубился. И сам не заметил, как, — красивые губы недовольно поджимаются.

— Брось. Зато выспался, — оспариваю сомнительную вину и, будто под гипнозом, тянусь к его лицу, убираю упавшую на лоб челку.

Обычное вроде бы действие, но все же очень личное, почти интимное, учитывая наше провокационное местоположение.

Пальцы покалывает. И кожу на лице печет, потому что Ваня продолжает на меня смотреть.

— Это точно, — уголки его губы дергаются вверх.

Зависаю, изучая их внимательнее. А еще едва заметную ямочку на щеке слева. И пробившуюся за ночь светлую щетину.

Ее я тоже хочу коснуться.

Безумно.

Но не решаюсь.

— Яне захотела тебя будить. Не смогла. Надеюсь, ты не в обиде, — голос проседает.

Прочищаю горло и неожиданно для себя игриво добавляю. — Ты был таким милым обнимая мою подушку. Рука не поднялась.

— Милым? — переспрашивает он недоверчиво. — Еще скажи, что я слюни пускал, и моя мужская самооценка точно упадет ниже плинтуса.

— Вот уж вряд ли, — протестую. — Твоей самооценке ничто не может угрожать.

— Думаешь?

— Уве-е-ерена, — тяну. — Зачастую ты, наоборот, выглядишь таким суровым и отстранённым, что страшно подходить. Эдакий пугающе-агрессивный, жесткий и недоступный для простых смертных крутой бизнесмен.

— Пугающий? — выцепляет он из всего перечисленного одно-единственное слово.

Прищуривается, наклоняется ниже. — Я тебя пугаю?

Смех замирает на губах.

— Нет. Нет Вань. Что ты? С ума сошел? — мотаю головой по подушке, отчего волосы, наверное, приходят в еще больший беспорядок. — Какое боюсь? Да я рядом с тобой всю ночь спала счастливая, что мне никакие кошмары не страшны.

— Кошмары, значит? И часто они к тебе приходят?

Уточняет, не спеша менять дислокацию. Как нависал, так и нависает. Обволакивая своей аурой силы и энергией.

— Бывает, — признаюсь, пожимая плечом. А в душе немного жалею, что он сделал акцент не на том слове, которое было для меня самым важным.

«Счастливая» — вот, что он должен был расслышать громче всего, а кошмары — так они у многих гостят. Сюрприз разве?

Тихомиров еще целую минуту или около того пристально меня разглядывает, разгоняя пульс до беспредела, а мысли до влажно-порочных фантазий. Затем резко отстраняется и меняет тему:

— Как ты себя чувствуешь, Даша? Живот сильно болит? — интересуется.

Его рука, тянувшаяся к моему правому боку, застывает на полпути в воздухе, так его и не коснувшись.

Ы-ы-ы

Господи, да что за издевательство?

Сдерживаю рык из последних сил.

Я тут, понимаешь ли, с ним рядом пылаю вся. Горю, жду и жажду, как он последние чертовы сантиметры между нами сотрет и наконец прижмет к себе покрепче.

А он... он словно чурбан бесчувственный, мою выдержку проверяет и ничего не делает.

Неужели не ощущает, как между нами искрит? Не верю. Я же вижу, что у него зрачки расширены и пульсируют.

Глаза-то врать не могут?

Или могут?

Запуталась.

Да к черту всё! Один раз живем!

Перехватываю мужские пальцы и тяну к своей щеке. Прикладываю, не встречая сопротивления. Накрываю сверху своими. Дожидаюсь, когда снова в глаза мне заглянет.

— Болит, Ваня, но не смертельно. Я даже свыклась, — выдаю хрипло, ощущая, как за ребрами заполошно тарабанит сердце. — Но чувствую себя плохо. Очень плохо! — припечатываю, устав ждать несбыточного, и в омут с головой ныряю. — Тихомиров, прекрати меня уже мучать, а?! Поцелуй, наконец.

Смотрю во все глаза. А он не двигается.

Мужик в ступоре.

Ну приплыли.

Тогда подаюсь вперед, кладу ладони на колючие щеки, и сама смело припадаю к его твердо сжатым губам.

Секунда страха, что он не ответит.

Миг откровения.

Всё или ничего?!

Да!

Выдыхает мне в рот, словно сдаваясь, чуть слышно рычит, обхватывает за затылок А в следующее мгновение я понимаю, что у меня фиговая память. Пять лет назад он так страстно не умел целоваться. Или же делал это не в полную силу, словно меня щадил.

А сейчас отрывается, завораживая своей настойчивостью, своей силой и полной отдачей.

Целует так, словно от этого вся жизнь зависит. Будто мы на краю гибели, и спасти нас может только этот самый жаркий, самый страстный, самый безудержный поцелуй.

В голове становится пусто-пусто, как в барабане, и только звон с гудением преследуют, когда он перехватывает мою руку, прикладывает к своей груди и, надавливая, ведет ею вниз.

Медленно. Порочно.

По литым пластинам грудных мышц. По упругим кубикам живота. Южнее и южнее.

Туда, где все ого... о-о-чень наглядно и сильно напряжено.

— Кто еще кого мучает, Даша? — сипло вопрошает Иван, обжигая мой истерзанный рот горячим сбившимся дыханием. — Сожрать тебя готов, девочка, и только одна вещь останавливает.

Огромная фигура, нависающая сверху, возбуждает почище афродизиака

— Какая?

Без запинки говорить не получается.

— Швы, Вукалова, — хмыкает Тихомиров, называя меня девичьей фамилией. — Только они, запомни. А вот как заживут... уже ничего меня не остановит... — сладко угрожает, отчего внизу живота сильнее пульсировать начинает.

И я ему верю.

Ох, как верю и жду.

Значительно позже я побеждаю в споре, кто будет готовить завтрак. Отправляю мужчину умываться и, заранее предупрежденная, совершенно не удивляюсь, когда в дверь раздается звонок.

Один из «людей в черном», поздоровавшись, передает своему шефу свежий костюм и выглаженную рубашку, упакованные в чехол. И уже мне — большой бумажный пакет с теплой выпечкой.

Невообразимо головокружительный аромат свежей сдобы моментально заполняет квартиру. А жареный до золотистой корочки бекон и яйца дополняют идеальную картину завтрака на столе.

Так наше волшебное пробуждение плавно перетекает в уютный перекус. А после я провожаю Ивана на работу.

— Даша, охрана внизу. Ни о чем не волнуйся, — предупреждает Тихомиров, притормаживая в прихожей возле двери.

— Хорошо, — отвечаю ему серьезно, прекрасно зная, что если он так перестраховывается, то что-то назревает. Подставляю губы под еще один крышесносный поцелуй и, только слегка отдышавшись, добавляю. — Даю слово: я никуда из дома не выйду.

— Вот и умница, — мне достается искренняя улыбка. — Вечером приеду, постараюсь пораньше, и ужин.

— Я приготовлю сама, — перебиваю, не позволяя закончить.

Еще и интонацией надавливаю, понимая, что в противном случае изведусь, не зная, чем заняться. А так…

— Будь по-твоему. Но к чаю я что-нибудь куплю.

В таком странном темпе протекает остаток этой и вся следующая неделя.

Иван неизменно присутствует рядом. Порой возвращается пораньше и очень довольный. Порой под ночь и напряженный. Я не лезу с вопросами, как когда-то пообещала.

Однако, когда в один из дней он сажает меня перед собой на диван, обнимает ладони своими большими и горячими руками и, пристально глядя в глаза предупреждает:

— Ты только не нервничай.

Сдаюсь.

— Говори, что? — выдыхаю единственное, на что меня хватает.

— Даша, у меня для тебя есть две новости, — звучит, как фраза не очень хорошего кино.

Подспудно тянет хихикнуть. Но, понимая, что это нервное, сдерживаюсь.

— Плохая и... очень плохая? — забываю, как дышать.

Ну а что прикажете думать? Реальность — еще та ссу.

— Нет, моя девочка, — качает Иван головой, дергая уголки губ вверх. — Хорошая и тоже хорошая.

Напряжение слегка ослабевает, но не от самих слов, а от уверенности, которую излучают темно-синие любимые глаза. Я им очень и очень верю.

— И? — всё-таки подначиваю продолжать.

Самостоятельно что-то угадывать боязно.

— Ты можешь смело подавать документы на развод с Ярославом.

Что?

Моргаю.

Еще раз моргаю.

Сглатываю.

— Это и есть твои новости? — уточняю сипло и непонимающе морщу лоб.

Иван улыбается шире. Тянется к моему лицу, поглаживает по щеке, даря ласку и чуть-чуть спокойствия.

— Нет, Дашенька. Развод — это лишь следствие, — отвечает и вдруг подхватывает на руки, и сажает к себе на колени. — А новости заключаются в том, что оба крючка, которыми держал тебя Шаталов, я по-ло-мал.