Сделка. Я тебе верю

4

ДАРЬЯ

Везет, как утопленнику — это точно про меня.

Направляясь в сторону супруга, который уже во всю вертит головой, явно меня выискивая, — неужто Олюшка наскучила? Или просто переживает, что какую-нибудь дичь выкину? — забираю в сторону, чтобы не пересечься с Тихомировым и компанией мужчин в темных деловых костюмах, его сопровождающих. Однако не учитываю одного важного момента: если Иван что-то задумывает, то непременно доводит это дело до конца.

— Здравствуй, Даша.

Застываю словно парализованная, ощущая, как по спине бежит холодок, а тело покрывается мурашками.

Еще не оборачиваясь, я уже точно знаю, кто находится за спиной. Низкая тональность и глубина — этот голос невозможно забыть, невозможно спутать ни с каким иным. Даже не общаясь с человеком туеву кучу лет, узнаю его моментально.

Как и запах, тут же заполняющий пространство и забивающий собой мои легкие.

Специи и сандал. Всё неизменно.

Никогда не любила восточные ароматы, предпочитая более свежие цитрусовые нотки, но этот... с первого дня нашего знакомства с Тихомировым он вскружил мне голову. И до сих пор, оказывается, кружит, что очень пугает.

Тело, будто закодированное, действует самостоятельно, поворачиваюсь и вот уже пару секунд спустя стою прямо перед Иваном. Лицом к лицу.

Краем сознания отмечаю, что он изменился, но не сильно, хотя столько лет прошло.

Он всегда был выше Ярослава, более статный, широкоплечий, с сильным телом.

Теперь же к этому добавилась жесткость и властность.

Иван, словно существо другого мира, и притягивает к себе внимание с первой секунды. Скуластое гладковыбритое лицо, смуглая кожа, будто выжженные солнцем соломенные волосы. Красив, харизматичен, силен. Его истинно мужская энергетика и манера двигаться выдает в нем матерого хищника и, скорее отталкивает, чем завлекает Слишком пугающая аура, слишком гипнотическая и порабощающая волю.

Мужчина открыто смотрит мне глаза и явно ждет ответа.

Читаю во взгляде обычную доброжелательность, узнавание, сдержанный интерес всё то, как если бы спустя годы встретились старые знакомцы, и им есть, о чем поболтать.

Молчать дальше слишком странно. Да и вокруг столько взглядов, которые буравчиками въедаются под кожу.

— Здравствуй, Иван, — растягиваю на губах подобающую случаю улыбку и протягиваю ему руку.

Моя ладонь тонет в его большой смуглой. На какой-то миг чудится в его взгляде горячая искра, но тут же все исчезает, как не бывало. А он уже непринужденно склоняется к моему уху, будто вокруг слишком шумно, и с ходу выдает:

— Очень рад тебя видеть.

Неужели?

— Взаимно.

Ответ отыгрываю на автомате.

И словно это понимая, мужчина вновь ловит мой взгляд, а уголок его губ едва заметно дергается в кривоватой усмешке. Циничной усмешке, которую я слишком хорошо помню.

Внезапно хочется оказаться отсюда подальше. Исчезнуть, раствориться, забыть нечаянную встречу, как неверный сон, который будоражит, но вместе с тем причиняет боль, вновь и вновь раскалывая на части давно разбитое сердце.

Стараюсь отвернуться и краем глаза цепляю Ярослава.

Муж, увидев меня рядом с Тихомировым, резко напрягается и подается вперед, совсем как хищник перед броском. И только холеная ручка Оленьки, мертвой хваткой вцепившаяся в рукав пиджака, заставляет его оставаться на месте.

— Как поживаешь, Даша? Как семейная жизнь? Счастлива?

С каждым новым вопросом Ивана сердце все больше ускоряется. Перед глазами мелькает всё, что между нами когда-то было, и какую роль в моей жизни он сыграл.

И, наверное, увидь я сейчас в его глазах циничное превосходство, наплевала бы на то, что тут полно народу, на свои обязательства, ошейник и поводок, развернулась и ушла.

Пожалуй, так оно и было бы.

Но в темной синеве сквозит лишь обычное любопытство. Во всяком случае, так оно ощущается. Будто прошло время, мы стали старше, всё забылось, переболело, и теперь он просто рад меня видеть, как и сказал.

— Благодарю, всё хорошо, — пустая улыбка вновь замирает на моих губах.

Да, Иван прав, что бы ни случилось в прошлом, сейчас мне не за что его винить. Да и тогда, пять лет назад, тоже было не за что.

Пусть он был старше, умнее, опытнее, а я всего лишь сикухой на пороге девятнадцатилетия, сплоховала именно я. Я и только я. Потому что не сумела разглядеть вероломство и цинизм, спрятанные под маской дружелюбия.

Не испытывая потребности и дальше рвать душу, размыкаю губы, чтобы пожелать хорошего вечера и распрощаться, но Тихомиров задает новый вопрос:

— Тебя можно поздравить с будущим материнством?

Нечитаемый взгляд темно-синих глаз медленно соскальзывает на мой плоский живот, а затем вновь возвращает внимание лицу.

И вот тут меня срывает. Внутри разливается горечь, а губы сами собой дергаются в едкой усмешке.

— Меня — нет. Не стоит. Но можешь поздравить с этим знаменательным событием моего мужа и его любовницу.

Веду подбородком в сторону голубков, стоящих в компании моего свекра и не только. Оба семейства сегодня — просто не разлей вода.

— Разве Ольга не суррогатная мать?

Иван прищуривается, а мне хочется рассмеяться в голос. Громко, от души. Но я себе этого не позволяю, слишком крепкие прутья у клетки, в которой меня держат.

Один неверный шаг в сторону — моментально последуют санкции.

Так рисковать я не готова.

— Суррогатная, да, точно, — соглашаюсь, проглатывая готовый сорваться с губ смешок. — Прости, что-то я запамятовала.

Вообще-то даже не знала, а сейчас впервые услышала. Но кого оно волнует?!

Остальные-то в курсе.

Ох, ну свекор — молодец. Вот это вывернул ситуацию, так вывернул. Ненавижу его всей душой, но не могу не восхищаться цинизмом и хитрожопостью. Великий комбинатор ни дать ни взять. Грамотно обосновал пребывание незамужней Олюшки в ее щекотливом положении рядом с женатым сыночком, которому до папаши-дельца в плане коварства расти и расти, и ловко заткнул рты всем особо неравнодушным.

Таких вокруг предостаточно, точно знаю. И причины имеются.

Еще бы. Ярослав, я и Семенова работаем в одной корпорации. Все трое постоянно находимся на виду. Так что, как ни крути, и у самого последнего от природы не любопытного обывателя, нет-нет да мелькнет вопрос: а что за фигня между ними творится? Женат на одной, а живет вроде как с другой.

Теперь же благодаря «утке», намеренно вброшенной Львом Семеновичем, история принимает совершенно иной вид. Никакого разлада между супругами нет. Молодая семья всего лишь переживает сложный период с деторождением, а Олюшка — ценнейшее сокровище, этот брак спасает, вынашивая долгожданного наследника или наследницу. И Ярик двадцать четыре на семь не блядует, а всего лишь, как заботливый мужчина, обеспечивает сурмаме комфорт и покой.

Миленько, да.

Только что-то чем больше обо всем думаю, тем сильнее напрягаюсь.

Слишком уж сложная комбинация вырисовывается. К ребенку Семеновой и собственного мужа отношения я не имею. Но мне его настырно приписывают. А ведь он — не опухоль, со временем не рассосется. Через полгода родится.

И тут закономерный вопрос: что будет дальше?

Ясно уже одно: меня не отпустят, свободы не дадут. Не зря ж плетут такие хитромудрые кружева из лжи и обмана, опутывая, как паутиной, всё крепче и крепче.

И тогда что? Что они провернут после Ольгиных родов?

Неужели действительно вручат мне чужого младенца? Заставят принять плод любви мужа и любовницы? Вынудят его воспитывать?

А когда откажусь? Снова пригрозят и додавят?

С чего им это нужно? В чем суть многоходовки?

Ладно я — тут ясно — им на меня срать с высокой колокольни. Пока есть чем шантажировать, будут это делать. Но ребенок-то в чем виноват? Это же их собственный внук, плоть от плоти, к которому я, как бы не душили, не воспылаю любовью ни с первого, ни даже со второго взгляда.

А Ольга?

Как станет действовать она — настоящая мать? Представляю её, добровольно протягивающую мне орущий сверток, и хмурюсь. Бред же получается.

Я б за кровиночку загрызла, но не отдала... Она сможет?

А ее отец — Валентин Петрович? Тоже одобряет происходящее? Его бездействие конкретно так напрягает. Что это еще за позиция невмешательства, когда по сути единственную любимую дочь, прежде нерожавшую, записывают в сурмамы и собираются лишить кровиночки?

Или все же не собираются?

Мы что ж... вчетвером жить будет?

Вопросы... вопросы... вопросы.

Чем больше раздумываю, тем сильнее волосы на голове шевелятся.

Неспроста все это, ох, неспроста.

Шаталов-старший явно вынашивает какую-то конкретную цель, которую я, к сожалению, пока не улавливаю. Не могу просчитать, но почему-то заранее предчувствую опасность.

А раз так, то мне обязательно нужно ее выяснить. Выяснить и попробовать себя обезопасить.

Но это позже, а пока следует зафиналить слишком бьющую по нервам беседу.

— А ты, Иван, как поживаешь? Счастлив? — смещаю акцент разговора с себя на него. — Уже нашел свою идеальную дев. вочку?