Сделка. Я тебе верю

40

ДАРЬЯ

Часы показывают полдень, когда Иван переступает порог дома.

И это в понедельник. В самый час пик.

— Что-то случилось? — не скрываю беспокойства.

Хороших мыслей в голове не возникает.

Убираю с коленей ноутбук, где занималась переводом, и поднимаюсь из кресла. Не обращая внимания на валяющиеся рядом тапки, устремляюсь к мужчине босиком и, ни секунду не раздумывая, кладу ладони ему на грудь. Задираю голову и заглядываю в глаза, наивно полагая, что смогу прочесть не высказанное во взгляде.

— С чего вдруг сразу что-то случилось? — вопросительно улыбается Иван. И я, как ни стараюсь, не могу считать, что же таится там, в глубине. — Просто соскучился.

Просто соскучился?

В первый рабочий день недели?

Сомнения наполняют голову, но мужчина умело их отключает. Поддевает мой подбородок пальцами, наклоняется и неторопливо касается губ губами. Почти невесомо. Короткими поцелуями. Примеряясь и пробуя.

— Очень соскучился, — поправляет сам себя и большим пальцем проводит по скуле.

Убирает волосы за ухо. Поглаживает шею, ключицу. Чуть отклоняется, заглядывает в глаза, опускает взгляд ниже.

Губы начинает печь от пристального внимания. А от того, как темнеет его взгляд, ускоряется пульс.

Иван снова смотрит в глаза, что-то там выискивая. Стискивает талию, ведет руками выше. По ребрам к груди. Ловит моё судорожное дыхание своим.

Размыкаю губы, сама тянусь, привставая на носочки.

И Я... соскучилась.

Не могу больше! Хочу быть к нему ближе.

И всё, тушите свет! Сдержанность Тихомирова летит в бездну.

Не говоря ни слова и лишь утробно по-собственнически рыкнув, он стискивает меня крепче. Вжимает в себя, словно желая вплавить.

Обнимает крепкими руками, окутывает собой. Наклоняется

— Даша…

Тихий шелест имени, и жадный рот уже набрасывается на мои губы, терзает, завоевывает и подчиняет. Язык по-хозяйски проталкивается вперед, задевает мой, втягивает в игру и заставляет ему отвечать.

Что я там хотела спросить? О чем думала?

А не все ли равно, когда тело само выгибается в любимых руках, жаждая быть покоренным? Ластится и прижимается теснее, однозначно выдавая потребности.

— Ваня, еще..

Всхлипываю от переизбытка эмоций и вскидываю руки вверх. Обнимаю мужчину за шею, пальчиками зарываюсь в короткие волосы и царапаю затылок ноготками.

Как же давно я об этом мечтала!

Дрожь пробегает по телу. Волна за волной. Пульс учащается так, что закладывает уши. От возбуждения внутренние мышцы сводит спазмом. Грудь, вжатая в грудную клетку Тихомирова, болезненно ноет.

Чертова одежда неимоверно раздражает. Зато предвкушение большего кружит голову.

Оно же будет, это большее?

— Даша, останови меня, — будто читая мысли, сипло произносит Тихомиров и в противовес своим же словам подхватывает меня под попу, вскидывает вверх.

Негромко ахнув, лишь крепче цепляюсь за его шею и обхватываю ногами упругий торс. Сама подаюсь вперед и целую колючие щеки.

— Нет. Ни за что! — протестую, когда приходится оторваться, чтобы сделать новый вдох.

Боже, разве это я? Сошедшая с ума от похоти девушка?

Да, наверное, я. Потому что мне этого хочется.

До сумасшествия.

Быть его. Принадлежать ему. Хоть раз в жизни почувствовать то, как это прекрасно — соединиться с тем, кого любишь.

Всей душой. Сердцем. Одного его. Всегда.

Отчетливая выпуклость упирается в бедро и обжигает жаром. Прикусываю губу, чтобы не застонать.

И не выдерживаю, когда Иван отпускает.

— Нет пожалуйста:

Скажи он сейчас, что надо тормознуть, разлечусь на части.

Говорит, но иное. Правильное. То, что я желаю услышать.

— Не смогу, Даша. Никогда не смогу.

Лучшее признание в моей жизни. Не громкое и пафосное обещание. Простые слова, те самые — необходимые — что стирают в пыль отчуждение прошлого.

Шумно выдохнув, дергаю за пуговицы мужской рубашки, пытаясь с ними справиться, расстегнуть, а в итоге чуть не отрываю.

Иван смеется, помогает. Сам расстегивает ремень.

Благодарю взглядом и рывком выдергиваю полы рубашки из брюк. Ныряю руками под одежду, касаюсь горячего тела и нутром ощущаю, как сгорают последние предохранители. Мои. Его.

К чёрту!

Сейчас хорошо. Правильно.

Есть он. Я. Мы

Остальное — в топку!

Иван торопливо цепляет подол платья, стаскивает его мне через голову и откидывает в сторону. Мельком осматривается, отчетливо, как и я, понимая, что до спальни слишком далеко. Скидывает брюки и помогает опуститься на ковер.

Спина утопает в мягком ворсе. Сверху опускается Тихомиров. Застывает на миг цепляя мой взгляд своим. И, пока я отвлекаюсь на его ладонь, что плавно скользит вверх к груди, одним резким толчком заполняет меня до предела.

Да!

Вот оно!

Мое тело охотно отзывается на его прикосновения, вибрирует и оживает, словно гитара, измученная криворуким любителем и, наконец, попавшая в руки мастера.

Реальность растворяется. Выгибаюсь под своим мужчиной дугой, вбирая его в себя Кожа скользит по коже, как будто высекает снопы искр.

Я больше не я. Неутолимый огонь, Тихомиров распаляет меня безудержно. Дико. Ненасытно.

Сжигает и возрождает вновь. До дна. Без остатка. До звезд за закрытыми веками.

До протяжного утробного стона. До болезненного укуса в шею, перетекающего в удовольствие.

И снова до дрожи. Только на этот раз уже от растекающейся по телу истомы.

Перекатившись на спину и уложив меня сверху, Иван еще долго держит меня в кольце сильных рук, позволяя пережить последствия яркого до сумасшествия наслаждения. Поглаживает липкую от пота спину и массирует кожу головы.

А когда осмеливаюсь задрать вверх голову и встретить его взгляд, одаривает блаженной мальчишеской улыбкой.

Как ни странно, разомкнуть объятия и подняться нас заставляют не сошедшие с ума телефоны, а мой живот, громко заурчавший в блаженной тишине.

— Ты же со мной пообедаешь? — интересуюсь намного позже, пытаясь не провалиться в смущение.

Еще бы. Иван даже не спрашивает согласна я или нет, когда утаскивает меня с собой вместе в душ. И там не только помогает помыться, натирая спинку, но и вновь доводит поцелуями до кипения.

— Пообедаю, конечно, — и пусть голос Тихомирова ничем не выдает напряжения, я настораживаюсь.

Позже оказывается, что небезосновательно.

— Даша, скоро позвонит Ярослав и назначит тебе встречу.

Слова о муже не становятся ушатом ледяной воды, но градус настроения слегка понижают. А затем заставляют нервничать и переживать.

Усадив на колени и обняв за талию, Иван рассказывает об утренней встрече с Шаталовым и о том, что случилось за последние сутки.

— Семёнова родила ребенка? Роды спровоцировали?

Живое воображение тут же в красках рисует мучения Ольги, то, как врачи борются за жизнь семимесячного крохи, и следом бесчеловечную расчетливую улыбку свекра.

По коже ледяной поземкой проносится дрожь, меня начинает поташнивать.

— Этот старый маразматик не пожалел даже их? — хриплю, обхватывая горло, в котором дико першит:

— А теперь он нацелен на тебя, — Иван дотягивается до черной кожаной папки и вынимает оттуда какой-то документ. — Почитай.

Господи, впервые мне не хочется ничего брать в руки. Не хочется вникать, переживать, решать. Не хочется заставлять себя вновь быть сильной.

Хочется вот так, как сейчас, сидеть на коленях Тихомирова, чувствовать тепло его тела, надежность рук, нежность взгляда и доброту улыбки.

Но реальность, не спрашивая, упорно подставляет подножки. Одну за другой.

Проверяя меня на прочность.

— Боже, как я устала, — признаюсь негромко, прикрывая глаза и растирая лицо ладонями, а после все же забираю документ, чтобы прочитать.

Раз надо, значит, надо.

— Знаю, Дашунь, что устала, — Иван давит на спину, заставляя упасть к себе на грудь, и неторопливо поглаживает по затылку, одновременно касаясь губами виска.

— Малыш, нужно потерпеть еще денек, — уговаривает тихонько, будто неразумное дитя. — А завтра я все решу.

Решу.

Снова он всё «решу».

И ведь нисколько не сомневаюсь, сделает.

Но какой ценой?

— Вань, для тебя это опасно?

Если с ним что-то случится... я не переживу.

— Всё будет хорошо, — следует привычный ответ. — Просто доверься мне.

Доверься?

А разве хоть раз было иначе?

«Я тебе верю. Верю, мой родной», — отвечаю мысленно.

Вслух не могу, Иван увлекает в еще один сладкий поцелуй.