Он вёл её за руку по переходам и галерейкам, мимо здоровающихся слуг. Камайя сжимала его пальцы, пряча улыбку в мех плаща, а взгляд - в ресницы. Она перешагнула порог, в его руки, к его губам, слыша лишь шум крови в ушах и его шёпот, путаясь пальцами в завязках его одежды, на которые она не смотрела, не в силах оторваться от его поцелуев, отстраниться от мускуса и трав.
- Ты ещё прекраснее, чем в моей памяти, - сказал Аслэг, сжимая её шею.
Камайя прижалась к нему, кончиками пальцев провела по коже.
- Я скучала. Тебя не было очень, очень долго.
- Теперь я с тобой. Мне нужно привести себя в порядок. Я несвежий с дороги. Зато у меня есть кое-что свежее для тебя.
Камайя приподняла голову. Керме лежали на блюде, маня оранжевыми боками, но даже свежие керме не могли сравнится с Аслэгом, пусть и несвежим, как он сказал о себе, и она покачала головой.
- Нет. Сперва ты, потом керме. Я слишком долго ждала.
Молочно-белые опалы и чёрная блестящая коса, дым и его пальцы в нём, на шее, на груди, на животе, и этот запах, от которого голова кружилась, а сердце сбивалось, и простыни тоже сбились, смялись, как мысли. Он смеялся, дразня её, не давая поцеловать, и Камайя придавила его к постели всем телом.
- Попалась, - сказал он ей на ухо, крепко сжимая руками, и из этой ловушки вырываться совсем не хотелось.
Керме ронял капли мутного сока на кожу. Капли эти были сладкими. Аслэг провожал глазами те, которые падали на грудь и скользили ниже, и кожа горела под его взглядом, а после - под губами.
- Мне нужно идти. Мне нужно было идти сразу, как я приехал, но то, что ты встретила меня, лишило меня воли. Тан Дан привёл тебя через весь мир ко мне, а потом разлучил на два месяца, и это было жестоким испытанием.
Камайя трогала кончиками пальцев его отросшую бороду и сдерживала улыбку.
- Твои глаза смеются. - Аслэг весело наморщился. - Ты смеёшься надо мной или от радости?
- От радости. Поцелуй меня ещё раз, и я пойду. Ты, наверное, голодный.
- Очень. Ступай. - Поцелуй был слишком хорош, и его пришлось повторить. - Не гаси этот огонь… По ночам холодно. Будем греться.
Дым плаща и дым волос, и запах на её коже. Значит, это не притирания или духи: он сам так пахнет. Это сводит с ума. Камайя шла к шатрам, пряча от холода припухшие губы в меху плаща, и свежий воздух постепенно возвращал мысли, которые разлетелись в тот момент, когда между белым и серым показалась Ворона.
- А мы гадали, придёшь ты сегодня или нет. - Слова Нуун были как уксус, и лицо было таким же.
- Я задержалась на прогулке, - пожала плечами Камайя. - Встретила отряд. Они поймали тех бедовых…
- Нам уже рассказали. - Тинхэн рассматривала ногти. - Можешь не лгать.
Камайя скинула плащ. Дверь открылась. Служанка Иймэт, маленькая, почти как Алай, внесла дрова, а потом пришла ещё раз, с большим заварником. Очаг трещал между двух опорных столбов, и Нуун за полупрозрачной занавеской стояла, разведя руки, обнажённая, пока смуглая служанка покрывала её кожу смесями ароматных масел.
- Вечером будет пир. - Иймэт смотрела на неё через отражение в большом серебряном зеркале.
Камайя кивнула. Служанка сыпала травы в заварник, и это напомнило ей о травах, других, тех, что сгорели в пламени в комнате Аслэга. Цветочный запах притираний Нуун унимал бьющееся в груди, возвращая на землю, покрытую цветами, обрывая полёт, и Камайя потрясённо сидела, уставившись на свои ладони, что пахли мускусом и керме. Что она натворила? Как можно было так рисковать? Это слишком! Что делать теперь? Каждая встреча с ним будет риском, громадным риском! У неё нет трав… Аслэг не будет осторожным, он мечтает о сыновьях, и ей не отговориться ничем! Это перечеркнёт все её планы, а то, о чём говорила Аулун, вообще может стоит ей жизни! Рикад говорил, что в Валдетомо могут взяться за такое при наличии веских причин, и причины у неё были, но до Валдетомо отсюда добираться почти три месяца, и даже там не возьмутся за это - пока она доедет, будет уже слишком поздно что-то делать!
- Госпожа, ты опять бледная, - сказала Вирсат, с беспокойством глядя на неё. - Выпей оола, я принесу тебе поесть.
- Нет. Хочу ачте. Крепкий.
Мелкие листочки на дне её прозрачной стеклянной чашки кружились в танце, перегоняя друг друга, перегоняя мысли. Нужно встретиться с Руаном, попросить его найти других лекарей… Возможно, кому-то ещё известны такие травы. К дворцовым обращаться нельзя, а в стойбище были ещё лекари, но они больше походили на эным и верили скорее не в силу трав, а в волю духов и судьбу. Ей нужно будет как-то дотянуть до весны, когда станет немного теплее и можно будет ехать через степь без значительных неудобств. Но если Руан примет своё решение раньше…
Ачте плеснулся на ковёр. Пальцы были горячими от нагретого напитком стекла, но стекло в глазах было холодным и мутным, и лёд прорастал кристаллами сквозь сердце, которое не могло биться, не могло, как и каждый раз, когда она думала о том, как предстоит мучиться Руану.
- Ох, госпожа! Ты не обожглась? - воскликнула Вирсат, и девушки вздрогнули.
Камайя помотала головой. Чашка тихо стукнула донышком об столик. Вирсат промокала тряпкой ковёр, и светлая ткань пропитывалось золотистым.
- Хорошо, что госпожа не пьёт с сахаром, - улыбнулась Вирсат. - Чем слаще, тем потом сложнее убирать.
- Не люблю сладкое. Только керме. - Слова сами порхнули, раня трещинку на губе, и оранжевый плод распался на четыре части перед её глазами, разделённый острым ножом в руке, другой руке, не её, и было почему-то очень больно.