Только к вечеру понедельника после субботнего пикника Элизабет почувствовала себя лучше. В субботу вечером герцог отвез ее в театр, но им пришлось уйти со спектакля рано, у Элизабет не было сил досидеть до конца. После этого она два дня не вставала с постели. Врач высказал предположение, что у Элизабет слабое сердце и именно это является причиной ее недомогания. Ей необходимо избегать переутомления.
— Но она жалуется, что у нее все болит, — сказал герцог, раздраженный неспособностью врача определить болезнь и методы ее лечения.
— Этого я не знаю, но, возможно, она перенесла грипп. Вы сказали, что она впервые так плохо себя чувствует?
— Да, впервые, — ответил герцог.
Врач велел давать ей для успокоения лауданум.
Вечером в понедельник Элизабет почувствовала себя гораздо лучше и села в постели. Во вторник ненадолго выходила в сопровождении горничной за покупками. Возможно, врач прав, у Элизабет был грипп. А устает она потому, что у нее слабое сердце. Герцог вздохнул с облегчением.
Состояние Элизабет не только огорчало его — оно его пугало. Герцог привык владеть собой. У него была железная воля. Он может без устали работать столько времени, сколько понадобится. Уже много лет он управляет герцогской империей и справляется с этим нелегким делом. Но состояние невесты было не в его власти. К счастью, ей стало лучше, почему, герцог не мог понять, так же как не мог понять, почему недавно ее состояние ухудшилось.
Вдруг оказалось, что вся его жизнь ненадежна. Обычный распорядок, к которому он привык, всегда занятый делом, полностью нарушен. И не только из-за болезни Элизабет. Его интерес к Николь Шелтон тоже не поддавался объяснению. И он ничего не мог с этим поделать.
Несмотря на множество неотложных дел, герцог дважды в день являлся в Стаффорд справиться о здоровье Элизабет. И тут помимо своей воли, понимая, как это дурно по отношению к его невесте, сравнивал Элизабет с Николь Шелтон, пышущей здоровьем, крепкой, полной жизни. Однажды, когда Элизабет уснула, сидя рядом с ним, он подумал, что она не вызывает в нем никакого желания. Он никогда не хотел ее. Ни разу не поцеловал, только в день ее восемнадцатилетия, и то лишь потому, что знал — она ждет этого. И поцелуй был целомудренным.
Николь Шелтон он целовал страстно, прикасался к ней, прижимал ее к себе и всегда хотел.
Элизабет будет образцовой женой, в этом Хейдриан не сомневался. Он, правда, не представлял, как поведет себя с ней в постели, но пока не задумывался над этим, решил, что, когда придет время, сделает все как надо.
Он смотрел на нее, спящую в кресле в гостиной, и впервые его одолели сомнения в правильности помолвки с кузиной в то время, когда она была младенцем, а он ребенком. И произошло это из-за Николь Шелтон.
Она ворвалась в его жизнь, и это было опасно.
Он был одержим ею. И эта одержимость росла с каждым днем.
Он уже жалел, что на пикнике пришел ей на выручку. Пусть бы это был кто-нибудь другой. И тут же понял, что лжет самому себе.
Если бы только…
Он отбросил прочь мысли, пришедшие ему в голову. Жизнь — вещь конкретная. Одни события порождают другие. Фантазировать о том, что могло бы быть, — это для слабых, глупых и романтичных, а он не такой.
Хорошо, что Николь уехала из Лондона. Его страсть к ней неуправляема. А он привык управлять собой с тех самых пор, когда был совсем еще маленьким, и очень гордился этим.
Вечером во вторник Элизабет чувствовала себя настолько хорошо, что отправилась с ним на прием к графу Рейвенсфорду. Там собрался узкий круг близких знакомых. Герцогу стало не по себе, когда он увидел графа и графиню Драгмор. Ему меньше всего хотелось бы беседовать с этими людьми, но избегать их было бы крайне невежливо. Набравшись решимости, он подошел к ним перед ужином.
Он представил им Элизабет и дружески поболтал с графом и графиней. У него создалось впечатление, что ей известно больше, чем следует, о его отношениях с ее дочерью, однако он подумал, что ему просто показалось.
После ужина Элизабет побледнела. Прежде чем мужчины удалились к своему портвейну и сигарам, Хейдриан спокойно отвел ее в сторонку.
— Как вы себя чувствуете, Элизабет?
Она улыбнулась ему своей очаровательной улыбкой.
— Вы слишком беспокоитесь обо мне, Хейдриан. Как наседка о своих цыплятах.
Он через силу улыбнулся:
— Может быть, вернемся домой? У вас усталый вид.
— Мне бы не хотелось портить такой приятный вечер.
— Я все объясню хозяину, — успокоил ее герцог.
Элизабет извинилась, сказав, что ей нужно в дамскую комнату. Герцог ждал ее в вестибюле один, если не считать слуги, который держал плащ Элизабет, подбитый мехом. В вестибюле появилась графиня и направилась прямо к нему.
— Ваша светлость, — сказала она, подойдя ближе. — Я понимаю, это не принято, но можно вас на два слова?
Это было нарушением приличий, однако герцог кивнул. Графиня старше его лет на десять и все еще поразительно хороша собой. Слуга, тот, что держал плащ Элизабет, притворился, будто ничего не видит, но непременно начнет сплетничать насчет герцога Клейборо и графини Драгмор. Но если графиню это не беспокоит, то герцогу и вовсе наплевать. Он подумал о том, что презрение к условностям Николь, видимо, унаследовала от матери, которая, как он знал, некогда была актрисой. Герцог посмотрел на дворецкого.
— Оставьте нас на минуту, пожалуйста, — обратился герцог к дворецкому. Тот исчез.
— Благодарю вас, — тихо проговорила Джейн. — Мы с мужем хотели выразить вам свою признательность за ваш поступок на пикнике.
Лицо герцога осталось непроницаемым.
— Вы не только спасли нашу дочь от неловкого положения, в котором она оказалась, — благодаря вам Николь снова принята в обществе.
— Элизабет относится к ней с большой симпатией. Я не мог поступить иначе.
Но тут герцог задумался: как может Николь Шелтон быть принята в обществе, если уехала из Лондона?
— Николь тоже ей очень симпатизирует. Слава Богу, что вашей невесте лучше.
В Лондоне ничего нельзя скрыть.
— Благодарю вас, — сказал герцог, уверенный в том, что Николь Шелтон вовсе не испытывает симпатии к его невесте. Не может испытывать.
Появилась Элизабет и обратилась к графине:
— Я случайно услышала ваши слова. Я восхищена вашей дочерью, леди Шелтон. Пожалуйста, передайте ей от меня поклон и скажите, что я зайду к ней, как только смогу.
— Передам. — Джейн улыбнулась.
Герцог невольно нахмурился. Ведь Николь покинула Лондон?
— Вы возвращаетесь в деревню, графиня? — вежливо осведомился он.
— Не сейчас. Николас вернется в Драгмор через пару дней. А я должна остаться. Я так редко бываю в Лондоне с дочерьми, надо воспользоваться случаем и сопровождать их везде.
— Понятно, — сказал герцог. Значит, она не уехала из Лондона.
Герцог воспринял это совершенно спокойно. А ведь еще два дня назад ее присутствие здесь приводило его в бешенство.
Интересно, она умышленно солгала ему? Герцог так не думал. На пикнике между ними вспыхнуло что-то большее, чем страсть. Это и заставило ее принять решение немедленно уехать. По той же причине герцог обрадовался, что Николь покинет Лондон. Но она осталась.
Элизабет сразу же заметила перемену в его настроении и, когда он вез ее в своей карете домой, спросила:
— Я чем-то вас огорчила, Хейдриан? Вам хотелось остаться у Лэнгли?
— Разумеется, вы ничем меня не огорчили, — рассеянно ответил герцог, поскольку мысли его были далеко.
— Я рада, — с улыбкой сказала Элизабет. — Как только мне станет лучше, я зайду к леди Шелтон.
Герцог молчал. Он не хотел разбираться в нахлынувших на него чувствах и, словно подхваченный волнами, плыл по течению.
Он вспоминал Николь на маскараде у Аддерли, в слишком смелом костюме цыганки. Он пришел ей на помощь, не задумываясь о мотивах своего поступка, хотя любому дураку было ясно, что среди гостей нарастает желание покарать ее за дерзость. Он тут же одобрил ее костюм, чтобы спасти от скандала.
Он спас ее на пикнике от унижения, которое она пыталась скрыть под маской гордости.
Лучше бы его невеста не заходила к Николь Шелтон. Но он не мог да и не хотел лишать Николь возможности снова быть принятой в свете, которую она получила благодаря ему.
— Вы очень внимательны, Элизабет, — сказал он.
Элизабет, очень довольная, улыбнулась.
Шелтоны прибыли в Мэддингтон, дом вдовствующей герцогини Клейборо, в пятницу вечером. Мэддингтон принадлежал семье Клейборо больше пятисот лет. Некогда это было огромное имение, краеугольный камень фамильных владений в Дербишире. Однако земля была постепенно распродана, и теперь осталось всего несколько акров. Помещичий дом по-прежнему сохранил первоначальную главную часть замка, выстроенного во времена норманнов, но к нему прилепилось столько пристроек в самых различных стилях, что только специалист в архитектуре мог определить, когда была выстроена каждая часть этого здания с башенками и куполами.
Регине и Николь, а также графу и графине были отведены комнаты. На ужин следовало прийти в восемь часов. У них спросили, не хотят ли они принять ванну и выпить чаю. Девушки охотно согласились.
Регина бросилась на одну из кроватей, а Николь подошла к высокому окну, выходящему на маленький балкончик, откуда открывался вид на просторные изумрудно-зеленые лужайки. Она не могла унять дрожь при мысли, что герцог, возможно, уже здесь.
В середине недели прошел слух о том, что Элизабет совсем расхворалась и прикована к постели. Николь думала, что они не приедут, и, конечно, расстроилась.
Однако Элизабет оправилась. Николь вдруг проявила не присущий ей интерес к светской жизни, к немалому удивлению Регины и Марты. На самом же деле она старалась узнать что-нибудь о герцоге. Она знала, что на этой неделе он дважды вывозил Элизабет; так почему бы ему не привезти ее в Мэддингтон на уик-энд.
— Какой красивый дом, — мечтательно проговорила Регина. — Леди Изабель славится своей элегантностью.
Николь кивнула. Комнаты она почти не видела. Стены были обиты сине-белой тканью, софа — розовым Дамаском, кровати убраны белыми кружевами с горами бело-синих подушек. Огромный восточный ковер вишневого цвета покрывал большую часть пола, в комнате свободно помещались две кровати.
— Она также славится своим умением вести дела, — заметила Николь.
Еще до знакомства со вдовствующей герцогиней Николь слышала, что она управляет несколькими предприятиями, в то время как аристократки этим редко занимались. Герцогиню считали женщиной привлекательной, а главное — умной и волевой, и до встречи с ней Николь и представить себе не могла, что герцогиня в свои годы сохранила красоту и женственность, а также отличалась необычайной добротой.
— Славится? Скорее, пользуется дурной славой, — бросила Регина. — Говорят, ее назвали в честь ее покойной родственницы, у которой было несколько мужей и которая была любовницей турецкого султана и короля.
Николь улыбнулась. Она не верила в эти россказни.
— Какого турецкого султана? Какого короля? — сухо спросила она.
— Наверное, это был один из сыновей Вильгельма Завоевателя, — ответила Регина. — Это было давным-давно.
По подъездной аллее уже проехало несколько карет, но той, которую ждала Николь, все не было.
— Что ты будешь делать, если он приедет с Элизабет?
— Разумеется, он приедет с Элизабет, — резко ответила Николь.
— Не обязательно, — бросила Регина. — Может, он так увлечен тобой, что…
— Регина, прекрати! — крикнула Николь.
— Но ведь она не охотится, — резонно заметила Регина. — Зачем же ей приезжать?
— Ты тоже не будешь охотиться, и мама с папой не будут, если уж на то пошло!
В начале недели граф растянул сухожилие на ноге и о езде верхом не могло быть и речи.
— Пожалуй, ты права, — сказала Регина. В дверь постучали. Слуга принес чай.
Николь продолжала тайком посматривать на подъездную аллею. Регина оказалась права. За ужином Элизабет не было. Не было и герцога.