Смертельная клятва

1

САБРИНА

Я смотрю на одежду на своей кровати, и чувство уныния оседает где-то в глубине моего живота, пока я чуть плотнее натягиваю на себя халат. Прошло чуть больше месяца, а я даже не начала привыкать к новым обстоятельствам.

Потянувшись, я беру пару черных джинсов, одну из вещей, которую мне пришлось купить в первый день моего приезда сюда. Мне нужно постирать вещи, поэтому у меня осталась только эта пара и пара простых рубашек с длинными рукавами.

Стирка. Меньше шести недель назад кто-то делал это за меня. Менее шести недель назад моей любимой парой джинсов были темные джинсы покроя «бойфренд» от Dior. Они идеально сочетались с моей любимой шелковой блузкой Chanel, туфлями Louboutin телесного цвета и серьгами с бриллиантами, которые отец подарил мне на восемнадцатилетие. Раньше это был один из моих любимых нарядов.

Теперь… у меня нет любимого наряда. У меня нет любимого ресторана, кафе или части города, где можно делать покупки. У меня нет даже друзей.

— Сабрина?

Кстати о друзьях…

Веселый голос моей соседки, Мари Вудсон, живущей двумя домами ниже, доносится из динамика моего телефона и напоминает мне, что я на минутку задумалась. Она и еще несколько женщин, которых я здесь встретила, теперь самые близкие друзья, что я имею. Но друзья знают друг о друге личное. Они знают тайны и важные моменты, страхи, надежды и мечты. Я не могу рассказать этим женщинам ничего из этого, поэтому я не могу называть их друзьями.

Не то, чтобы у меня больше не было надежд и мечтаний. Те, что у меня были раньше, какими бы они ни были, исчезли.

— Я здесь, — рассеянно говорю я, натягивая джинсы из Таргет и рубашку с длинными рукавами. Одной рукой я хватаю резинку для волос с тумбочки и собираю свои светлые волосы в небрежный пучок. Мои волосы — единственное, что осталось от моей прежней жизни: я сделала их прямо перед той ночью, когда все пошло вверх тормашками. Дорогой балаяж и идеальная стрижка выглядят неуместно в паре с дешевым нарядом, и каждый раз, выходя из дома, я чувствую, как на меня смотрят люди. Замечая, что, хотя моя одежда, возможно, изменилась, блеск, оставшийся от моей старой жизни, то, как меня учили держать себя с детства, и то, как я говорю — все это отличает меня от всех остальных в этом маленьком городке.

— Сегодня утром Дафна отправила в группе сообщение о новом задании нашего книжного клуба. Ты его видела? «Семейная тайна» — тема этого месяца. Я подумала, что мы могли бы пойти выпить кофе, а затем зайти в книжный магазин, чтобы взять наши копии. Если только ты сможешь сегодня уйти с работы?

— Да, все нормально. У меня свободный график. — Во всяком случае, в последнее время я стала больше работать по ночам.

— Сова, — смеется Мари, цокая языком. — Я была бы такой же, если бы не дети. В колледже я постоянно не спала всю ночь. Теперь мне повезет, если я доберусь до десяти прежде, чем засну.

— Да, я тоже. — Я слышу, как все это звучит пусто, и мой голос отстранен. Мари, должно быть, тоже это заметила, но она не тот человек, который будет указывать на это. Она принесла мне печенье в первый день, когда я сюда переехала. Домашние, с большими кусочками шоколада. Я помню, как смотрела на него и плакала, потому что не могла заставить себя съесть ни одно.

Я не могу вспомнить, когда в последний раз ела печенье. Моя внешность всегда была моей валютой. Мои волосы, кожа и фигура всегда были безупречны. Но здесь это никого не волнует. Кажется, их заботит — доброта, дружба, доброжелательность и соседская привязанность. Люди, среди которых я выросла, не ценили эти вещи. И то, что в той жизни, которую я помню, было элегантной, утонченной отстраненностью, здесь воспринимается как холодное высокомерие.

— Ты кажешься усталой. Теперь в голосе Мари звучит нотка беспокойства. — Может быть, тебе не стоит проводить так много ночей допоздна. Знаешь, сон важен. Я постоянно говорю это своему сыну каждый раз, когда он хочет допоздна поиграть в видеоигры.

— В последнее время у меня просто проблемы со сном, вот и все. — Я опускаюсь на край кровати и тянусь к черным ботильонам, которые купила на прошлой неделе. Они выглядят как копия моей любимой пары, которая у меня была раньше, и я подумала, что, купив их, я почувствую себя лучше. Но на самом деле у меня просто болит грудь каждый раз, когда я смотрю на них. — Меня всегда мучила бессонница. Я думала, что пребывание здесь, в деревне, поможет. Что было бы более тихо, я думаю. Но это продолжается. — Это моя легенда, какой бы хрупкой она ни была: я уехала из города, потому что его стало слишком много, и что мне нужна передышка, как девушке викторианской эпохи у которой расшатались нервы, отправляющейся на море «подлечить нервы».

— Ну, если ты когда-нибудь захочешь обратиться к врачу и тебя понадобится подвезти, просто дай мне знать. Доктор Томпсон тут в клинике хороший человек, но он не молод, поэтому скептически относится к прописыванию таких вещей, как снотворное. Я обращалась к врачу в Луисвилле, когда мне понадобилось лекарство от тревожности. Сейчас я уже в порядке. — Веселый голос Мари становится светлее. — Доктор Томпсон был недоволен, когда мне пришлось рассказать ему об этом на следующем осмотре, но что он мог в тот момент сделать? Рецепт был уже у меня. — В ее голосе теперь звучит заговорщицкая нотка, как будто мы делимся секретами. — В любом случае, если тебе нужна небольшая помощь, чтобы лучше выспаться, в этом нет ничего постыдного. Я была бы рада подвезти тебя.

— Спасибо. — Уже не в первый раз мне бы хотелось иметь машину. Хотела бы я знать, как водить машину. Если я хочу пойти куда-нибудь, кроме нескольких магазинов, находящихся в нескольких минутах ходьбы от моего дома, мне всегда надо просить Мари. Я не могу себе представить, чтобы кому-нибудь здесь начать объяснять, почему я в двадцать два года не умею водить машину. Полагаю, я могла бы выдать это за то, что всю свою жизнь прожила в Чикаго, но это все равно привело бы к новым вопросам.

А вопросов я очень стараюсь избегать. Я понимаю, что нелегко в маленьком городке, где все сплетничают обо всех и все знают дела каждого.

— Для этого и нужны друзья! — Восклицает Мари, и я слышу ее затаенное дыхание, когда она готовится бежать по другому повороту. Она как маленькая, возбужденная собачка: милая, полная энергии и всегда готовая поговорить. Но я быстро прерываю ее, потому что мне нужно немного времени на свои мысли, прежде чем я проведу с ней остаток дня.

— Мне нужно закончить собираться. Но меня устраивает пробежка за кофе и книгой. Ты можешь забрать меня, скажем, через полтора часа?

— Конечно! Тогда увидимся.

Телефон выключается, и я выдыхаю, даже не подозревая что задерживала дыхание. Я поднимаю руку и потираю виски, сдерживая нарастающую головную боль. Все здесь такие… очень участливые. Все время.

Я выросла на расстоянии. Частная школа, где все были такими же строгими и формальными, как мой отец и его коллеги дома. Сотрудники особняка, в котором я выросла, всегда поддерживали дистанцию между нами. Друзья из одной школы, из одного круга общения, которые также выросли с убеждением, что такая дистанция — единственный приемлемый способ поведения. Даже я и мои самые близкие друзья вместо объятий дарили друг другу воздушные поцелуи. Я вообще не могу вспомнить, когда меня в последний раз кто-нибудь обнимал.

В первый день, когда я встретила Мари, она дала мне тарелку печенья. На второй день я встретила ее в книжном клубе, который я нерешительно посетила, где она обняла меня всем телом и рассказала, как она была взволнована тем, что я приняла ее приглашение. Я застыла, не зная, что делать. Мари, казалось, этого не заметила, слишком поглощенная собственным волнением, но все остальные наверняка заметили.

Это отличало меня с самого начала. Но это всегда должно было случиться.

Я делаю еще один длинный вдох, зажимая переносицу, прежде чем встать. Я чувствую себя странно без украшений и макияжа. Но у меня не было средств на ту косметику, которую я покупала раньше, а все мои украшения остались дома. Лучшее, что я могла себе позволить, — это что-то близкое к тому средству по уходу за кожей, которым я пользовалась раньше. Расстановка приоритетов в покупках — еще одна вещь, к которой мне пришлось привыкать.

Некоторые из моих расходов покрываются ФБР, например, арендная плата за небольшой дом с одной спальней, в котором я живу, а также стипендия на еду и базовую одежду. Остальное — дискреционные расходы на такие вещи, как книги, средства по уходу за кожей или что-то еще, что выходит за рамки прискорбно небольшой суммы, ежемесячно вносимой на мой текущий счет, — зависит от меня. Вот почему пару недель назад я получила еще один новый опыт — впервые в жизни я начала работать.

Просто внештатная работа по редактированию, но за это что-то платят. Достаточно, чтобы покрыть дорогой увлажняющий крем, которым я наношу на кожу, свежевыжатый сок и ароматный кофе, который я наливаю себе, как только иду на кухню. Я не думала, что это так уж дорого, но Мари округлила глаза от такой расточительности, тогда, когда с ее слов, я могла бы просто купить сок из магазина и недорогие сливки для кофе.

На моем столе стоит кофейник, одна из тех вещей, которые были в доме, но я еще не поняла, как им пользоваться. В первый раз я обожглась. Во второй раз кофе оказалась гущей. В-третий, оно было слишком водянистым. В тот момент я просто была шокирована и купила бутылку готового кофе в следующий поход за продуктами. По крайней мере он был со вкусом тыквы, что очень приятно в это время года.

Я опускаюсь за стол с миской хлопьев и кофе, толкая ложкой мини-пшеницу вокруг миски. В этот час солнце льется в большие окна над раковиной и плитой, а также в окно наверху задней двери, освещая кухню мягким светом. На моем заднем дворе растет несколько деревьев, листья которых ржаво-красные, оранжевые и желтые, что создает атмосферу осеннего утра. Это должно быть мирно расслабляющем. Мари охала и ахала, глядя на вид из окон моей кухни, когда она впервые оказалась здесь. Но нет ничего мирного в том, почему я здесь. И нет ничего мирного в том, как мало у меня сейчас направления в жизни.

Я ем холодные хлопья, все еще глядя в окно на деревья, и вздрагиваю. В этом нет ничего плохого, но я скучаю по привычным завтракам. Я скучаю по яйцам-пашот с голландским соусом и хрустящим беконом. Поджаренным рогаликам со свежими помидорами, сливочным сыром и лососем. Блинчикам с начинкой из свежих фруктов и меда. Я не умею готовить ничего из этого и боюсь пробовать. Я и так чувствую себя достаточно потерянной, и все способы, в которых я уверена, что потерплю неудачу, только заставляют меня чувствовать себя хуже.

Если бы я рассказала Мари или кому-нибудь еще обо всем, чего мне не хватает, о том, чего я жажду и что меня огорчает, она бы подумала, что я избалована. Она была бы шокирована тем излишеством, которое раньше было для меня нормальным. И, может быть, я избалована, но я не виновата, что у меня все это отобрали. Я не просила, чтобы что-то из этого произошло. И прямо сейчас все это по-прежнему кажется монументально несправедливым.

Я неохотно доедаю хлопья и отодвигаю миску в сторону, попивая кофе. Снаружи на дереве рядом с моим окном сидит птица и весело щебечет, что напоминает мне о Мари. Меня накрывает волна усталости, и я подумываю написать ей и отменить наши планы. Остаться дома, занимаясь редактированием и просмотром фильма после или что-то в этом роде, например чтением книги, которую я выбрала, вместо выбора месяца книжным клубом. Мне также не по себе от часов, проведенных в чужой гостиной, не похожей ни на один дом, в котором я когда-либо была до переезда сюда, в окружении людей, которые, как я уверена, осуждают меня. Мне бы очень хотелось это отменить.

Но я слышу в голове голос агента Колдуэлла — агента ФБР, назначенного мне после того, как меня поместили под защиту свидетелей. Он проверял меня каждые пару дней, в течение первых нескольких недель. Теперь это ежемесячный визит. Но в те первые визиты он видел, что я остаюсь дома, избегая всех, и не завожу друзей.

— Тебе нужны хобби, — сказал он. — Это для твоей защиты, Сабрина, тебе нужно сделать все возможное, чтобы вписаться. То, что мы тебя спрятали, не означает, что люди все еще не ищут. А если люди будут шнырять вокруг, задавать вопросы, смотреть, чем больше ты выделяешься, тем больше ты становишься мишенью.

После этого он ободряюще похлопал меня по руке, и на его лице появилось сочувственное выражение. Помню, я подумала, что он похож на чьего-то отца: короткая борода и усы, небольшой пивной живот, дружелюбное выражение лица. Не моего отца, а возможно кого-то. Он выглядел так, будто заверял меня, что получение тройки по геометрии — это не конец света, а не предостерегал меня, чтобы я не ставила себе на спину мишень для людей, которые хотят меня убить.

Итак, я вступила в книжный клуб. Я выпила кофе с Мари. Присоединилась к ней и еще нескольким ее друзьям в походах за продуктами. Попросила ее отвезти меня в Sephora за средствами по уходу за кожей, что тоже привело ее в ужас, когда она увидела стоимость. Но ничто из этого не заставило меня почувствовать, что я принадлежу этому месту. Ничто из этого не заставило меня почувствовать, что больше нечего ждать, и есть на что надеяться. Моя жизнь рухнула и сгорела, а я сижу здесь, в пепле, пытаясь понять, кем мне теперь быть.

Возможно, мне следует обратиться к врачу. Купить что-нибудь от депрессии. Это же именно она, да?

Но так ли это? Или это просто естественная реакция на то, что все, что я когда-либо знала, перевернулось за одну ночь, и заставило меня пошатнуться? Сколько времени нужно человеку, чтобы оправиться от чего-то подобного?

В дверь стучат, и я снова подношу чашку кофе к губам. Я вздрагиваю, ставлю кружку с грохотом, а сердце начинает колотиться.

— Это всего лишь Мари, — говорю я себе, отодвигая стул. Но Мари не из тех, кто стучит. Мы знакомы чуть больше месяца, и в ее мире это достаточно времени, чтобы просто «отпустить себя», как она сказала бы. Я слышу это в ее голосе, в своей голове, когда думаю об этом.

Но кто-то стоит у моей двери. И этот болезненный адреналин начинает пробиваться через меня, напоминая мне о ночи, которую я так хочу забыть. С трудом сглотнув, я встаю, заставляя себя медленно идти к двери, когда с другой стороны раздается еще один стук, заставляя себя дышать нормально. Это просто сосед. Продавец ненужных товаров. Меня никто не нашел. Не так скоро. Агент Колдуэлл пообещал мне, что меня вообще будет сложно найти.

У меня здесь новая фамилия. Новая жизнь. Я в безопасности.

Я должна быть в безопасности.

Сделав глубокий, прерывистый вдох, я распахиваю дверь, накладывая на свое лицо ту домашнюю, дружелюбную улыбку, которой, как я знаю, ждут здесь соседи. Но это немного дает сбой, когда я вижу, кто стоит на моем пороге.

Это мужчина. В частности, мужчина в форме полицейского, с рыжевато-каштановыми волосами, которые блестят в солнечном свете того же цвета, что и листья снаружи, и зелеными глазами, устремленными прямо на меня. Он, я думаю, стоя там ошеломленно, возможно, самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела в своей жизни.

И затем он произносит мое имя.

— Сабрина Миллер?