Темные удовольствия

2. Беккет

«Давай, Бек. Заходи в воду. Мать Ахиллеса искупала своего сына в реке Стикс, чтобы сделать его непобедимым.»

Во сне я всегда видел тот день сквозь мутную призму. Белое платье матери, подол которого промок, когда она вошла в пруд. Ее бледные пальцы, пробирающиеся сквозь водоросли. Ощущение гальки под моими босыми ступнями.

Я вздрогнул и проснулся весь в холодном поту. Я все еще ощущал влажный запах весеннего пруда Миллерс-Понд — вокруг расцветала новая жизнь, а в воздухе витала нотка разложения.

Смерть, в то время как все остальное только начинало оживать.

Я сел, стянул через голову футболку и бросил ее в сторону корзины для белья. В спальне было тихо. Слишком тихо.

Я ненавидел тишину. Она напомнила мне о том, что сон — это единственное место, где я могу видеть ее. Мою мать, которая любила греческую мифологию и называла меня своим Ахиллесом. Ту, которая так долго цеплялась за жизнь, но проиграла битву слишком рано.

В тот вечер в тихом пространстве было что-то еще, что-то непривычное. Слабый аромат стирального порошка и чистой женской кожи. Это был не дорогой запах и даже не тот, которым пользовались специально. Он был простым, незамысловатым. Но для меня это был экзотический, манящий аромат.

Ева. Запах, который невозможно было разлить по бутылкам, с намеком на что-то непередаваемое. Присущее только ей. Дорогие духи вызывали у меня отвращение. Натуральный аромат Евы Мартино — нет. Я не знал, что с этим делать.

Я заставил себя встать с кровати и потер руками лицо, после чего накинул одежду. После снов о маме мне никогда не удавалось снова заснуть. Это было невозможно. Вместо этого я потянулся к своей заначке и проглотил несколько таблеток. Это стало моей рутиной. В основном я принимал бензодиазепин и оксикодон, но переходил на кокаин, когда мне нужно было взбодриться перед тренировкой. Все становилось намного проще с химическим спокойствием. Добавьте к этому немного травки, и жизнь превращалась в вечеринку для одного. Вечеринку, о которой никто не знал, кроме меня и моего дилера.

Через несколько минут тепло разлилось по моим озябшим мышцам, прогревая замерзшую пещеру в груди, где должно биться сердце.

Комфортное онемение было моим любимым состоянием, в которое я возвращался все чаще. Острота и ясность ума нужны были мне только для хоккея. Все остальное можно было делать в оцепенении.

Я направился вниз, вздыхая при звуках громкого, нервного смеха. Колетт проводила свое собрание ежемесячного книжного клуба. Члены ее желанного ближнего круга до ужаса боялись своего лидера, но все равно стекались на ее собрания, как мазохисты. У меня не было времени ни на мачеху, ни на ее шайку подхалимок. Я прекрасно знал, кто такая Колетт Андерсон, и ее подруги ничем не отличались. Я терпеть не мог находиться рядом с ними.

Я пересек верхний зал, не имея другого выбора, кроме как пройти мимо двери в нашей самой маленькой гостиной.

— Бек! Ты дома! — Голос Колетт был громким и полным злобы.

Она знала, что я ненавижу ее и ее подруг, и по этой причине стремилась выставить меня напоказ перед ними при любой возможности. Это было одно из правил моего отца — не проявлять открыто неуважение, и я не спорил с ним по этому поводу. Он угрожал, что напишет декану с просьбой исключить меня из Геллионов УХХ, и я не хотел испытывать его.

Хоккей был единственным, что имело для меня значение.

— О! Это Беккет? Я так рада познакомиться с тобой лично, молодой человек. Я присутствовала на твоей игре несколько месяцев назад, и, должна сказать, была впечатлена тем, что кто-то в твоем возрасте настолько… развит… как игрок.

Колетт снисходительно улыбнулась своей подвыпившей подруге-пуме. Возраст женщин, наблюдающих за мной, варьировался от тридцати с хвостиком, как Колетт, до пятидесяти, как было моему отцу.

Когда мне исполнилось семнадцать, и мое телосложение стало соответствовать впечатляющему росту, я положил конец всем попыткам Колетт подложить меня под своих дрянных подруг. И все же, даже сейчас, они хищно оглядывали меня, отчаянно нуждаясь в небольшом общении с мужчиной, отличным от их скучных мужей или персонала, которому они платили за комплименты.

По моей коже поползли мурашки от их пошлых взглядов. Хуже того, их непристойные намерения заразили все остальные сферы моей жизни.

Из-за них я начал снимать напряжение с помощью таблеток, и желание заниматься сексом практически исчезло. Неожиданный, но очень подходящий побочный эффект. Учитывая, что отец требовал от меня кристально чистой репутации, не говоря уже о мачехе и ее извращенных наклонностях, так было лучше.

Мне не нужно было ни с кем встречаться. Я был не заинтересован в этом. Женщины вообще не привлекали мое внимание, благодаря привычке принимать таблетки, которые делали мое тело вялым. Я не замечал девушек в школе или на вечеринках. Я не заводился. Сеанс ленивой дрочки — это самое большее, что мне требовалось в последнее время, чтобы удовлетворить биологическую тягу к сексу.

Может, у тебя и встает при мысли о том, чтобы усложнить мне жизнь, но тебе категорически запрещено приводить свои мелочные планы в действие….

Предыдущие слова Евы пронеслись в моей голове. Она даже не представляла, насколько была права, за исключением того, что на самом деле у меня не было желания усложнять ей жизнь. В последнее время мне было на все наплевать.

— Я ухожу, — сказал я Колетт.

Она демонстративно посмотрела на часы, как будто имела какое-то право голоса в этом вопросе.

— Правда? Уже поздно.

— Я не спрашивал. — Я развернулся и направился к двери.

— Боже, Колетт, он всегда такой сердитый? Хотя я бы не отказалась испытать его гнев вблизи и лично.

За спиной раздался звонкий смех, и мой живот сжался. Если бы у меня был стояк, такой комментарий быстро убил бы его. Я бы скорее умер, чем засунул свой член в женщину вроде моей мачехи, с ее тщательно просчитанными словами и хирургически совершенной красотой. Она была хитрой ведьмой, набитой силиконом и филлерами, и я отгрыз бы себе член, прежде чем приблизился к кому-то из ее окружения.

Хотел бы я принять еще одну таблетку, но необходимо было соблюдать осторожность. Слишком много, и я бы устал за рулем. Усталость или слишком вялая реакция означали пламенный конец крайне нелегальной уличной гонке, в которой мне предстояло участвовать.

Я забрался в одну из своих машин — черный «Мустанг», мой любимый выбор для экстремальных гонок, — и, вопреки всему, проглотил еще одну таблетку.

Когда приходит твое время уходить, нужно просто смириться. В последнее время эта мысль меня не слишком беспокоила.

Место проведения гонок менялось каждую ночь. Сегодня это было недалеко от порта, расположенного справа от неблагополучной части города. Дом Мартино находился недалеко от начала трассы. Не то чтобы я часто бывал там. Обычно я уговаривал Ашера проводить время у меня, где не было никаких отвлекающих факторов, вроде сестер, разгуливающих в шортах и гольфах.

Состав обычной группы сидел на крышах машин, ожидая появления новых людей.

— Беккет, давно не виделись, — позвал Сэмми. Он был одним из главных организаторов, тем, кто принимал ставки на гонки и организовывал большинство из них.

Я вышел из машины и побрел на голос. Мое сознание уже расплывалось по краям. Впервые после того сна я полностью расслабился.

— Есть кто-то на примете для меня? — Спросил я, смутно осознавая невнятность своей речи.

Сэмми поджал губы и на секунду задумался, прежде чем кивнуть.

— Да, если ты готов рвануть прямо сейчас.

— Я готов.

К тому времени, когда я вернулся в машину, дымка, которая медленно, как морской туман, окутывала мои мысли, стала густой. Я сел за руль и поплыл. Больше не имело значения, что один из моих лучших друзей переехал через всю страну, возможно, навсегда. Вдруг стало неважно, что состав Ледяных Богов нарушился. Что Ева Мартино прочла то чертово письмо от декана УХХ и предположила обо мне самое худшее. Тупой качок. Я перестал переживать о том, что отец ненавидит меня до глубины души или что подруги моей мачехи с удовольствием бы трахнули меня, а некоторые так и сделали (не по моему выбору). Все, что причиняло боль, больше не волновало меня.

Я был свободен, по крайней мере, на какое-то время.

Объявили старт, я включил передачу и рванул с места. Гонки в наркотическом опьянении приносили особый кайф. Этакая безрассудная апатия, которая взывала к моему сломанному рассудку. Мои рефлексы притупились, реакции были нарушены. Я мог умереть прямо здесь, сегодня ночью.

Мать Ахиллеса искупала своего сына в реке Стикс, чтобы сделать его непобедимым. Я хочу, чтобы ты был непобедимым… не таким, как я.

Призрачный голос матери обострил мои чувства, вызывая во мне вину. Она так упорно цеплялась за жизнь, в то время как я ненавидел ее и заигрывал со смертью. Мама была бы так разочарована во мне.

Я мчался по пустынной дороге, повернув в последнюю секунду, чтобы не врезаться в стену. Мой противник не отрывался от меня. Несмотря на его более быстрые реакции, он проявлял больше осторожности. Страх смерти делал его медлительным. У меня не было такой преграды. Я бросал вызов Вселенной, наконец, исправить ошибку, которую она совершила много лет назад. В тот день, когда умерла моя мать… что-то внутри меня тоже умерло. Было бы лучше отправиться на тот свет вместе с ней. Никто из нас не остался бы в одиночестве.

Судьба ждала, чтобы настигнуть меня, и было лишь правильно, что я давал ей столько шансов, сколько мог.

Мы промчались по последнему отрезку тихой улицы. Сэмми ждал у финишной черты. Интересно, на кого он поставил в этот раз? Как только я вырвался вперед, моя шина наткнулась на масляное пятно на дороге. Это не было редкостью в этой дерьмовой части города. Колесо прокрутилось, и машину чуть не занесло. Я сильнее надавил на педаль газа. Я не собирался проигрывать. Не сегодня. В последний момент машина выровнялась и я пересек финишную черту, имея в запасе всего миллисекунды.

Воздух наполнился запахом горелого масла. Я притормозил позади Сэмми и потянулся за звонящим мобильником. Это был рингтон моего отца, так что нужно было ответить.

— Где ты? — В голосе Сорена звучало опасное спокойствие.

— Вышел. А что?

— Возвращайся домой. Сейчас же. — Он повесил трубку.

Я уставился на телефон, беспокойство пробилось сквозь победную эйфорию. Таблетки не давали мне слишком сильно переживать из-за возможной ссоры с отцом, но даже тогда в моем затуманенном сознании зашевелилось беспокойство. Я знал этот тон. Он никогда не означал ничего хорошего.

Вместо того, чтобы забрать свой выигрыш у Сэмми, я завел «Мустанг» и поехал домой.

Отец ждал меня в своем кабинете. Собрание книжного клуба закончилось, и Колетт нигде не было видно. Я застыл, как только в поле зрения появился Сорен. Он сидел за своим столом, а моя хоккейная клюшка лежала перед ним. Что за хрень? Я постарался сохранить невозмутимое выражение лица, так как не мог позволить ему узнать, как он влияет на меня.

Я неторопливо вошел и встал у края его стола.

— В чем дело?

Мой отец откинулся в кресле, одной рукой поглаживая лезвие. Это была клюшка, сделанная на заказ, специально под мой стиль игры. Модель лезвия и форма крюка улучшили мою игру, а на изготовление этой чертовой штуки ушли месяцы. Если я и был к чему-то привязан в этом доме, так это к своей клюшке, и Сорен, мать его, знал это.

— Что для тебя значит хоккей?

Я промолчал. Я знал, что лучше не давать отцу лишних козырей. Конечно, я никогда не рассказывал ему о том, что хоккей значит для меня всё. Это был мой смысл жизни. Без него у меня ничего не было. Я был никем. Ты сломлен, Бек. Тебя не спасти.

— У меня сложилось впечатление, что ты любишь хоккей и хочешь играть за Геллионов УХХ, но теперь я в этом не уверен…

— Почему нет? — процедил я.

— Потому что, если бы ты действительно заботился о чем-то в своей никчемной жизни, то не ставил бы это под угрозу. — Отец потянулся за чем-то в ящике стола и с глухим лязгом уронил на стол.

Весь мой мир рухнул.

Школьный металлический пенал, в котором хранились мои секреты.

Сорен порылся внутри, перебирая блистеры с таблетками, и выхватил крошечный пакетик с коксом. Я редко употреблял кокаин, но почему-то не был уверен, что сейчас это принесет мне какие-то очки.

— Ну? Тебе нечего сказать?

Мой язык распух. Удовольствие и расслабленность, которые были раньше, быстро улетучивались по мере того, как на меня обрушивалась реальность.

Я покачал головой. Отец уже решил, как пройдет этот разговор. Ничто из сказанного мной не могло этого изменить.

— Ладно, тогда как насчет этого?

Сорен встал и поднял со стола клюшку. Затем схватил ее обеими руками и, описав быструю дугу над головой, ударил ею о край. Звук удара лезвия о твердый стол эхом разнесся по комнате.

— У меня не будет сына-наркомана. Я — Сорен, мать его, Андерсон. Знаешь, сколько детей убили бы за то, чтобы оказаться на твоем месте? В роли единственного наследника миллиардера?

Он снова опустил палку, и от треска я почувствовал тошноту. Хотя ему перевалило за пятьдесят, он все еще был силен. В молодости Сорен тоже увлекался спортом, и я знал, что он более чем способен сломать клюшку.

Он опустил ее в третий раз, и клюшка раскололось в его руке. Мое сердце разбилось вместе с ней. Он отбросил обломки в сторону, после чего пригладил волосы и поправил манжеты, успокаиваясь. Затем отец сел и пригвоздил меня взглядом.

— Ты поменяешь все свои курсы на бизнес-ориентированные, и я позволю тебе остаться в «Геллионах».

— Нет, — тут же выпалил я.

В старшей школе меня интересовали только уроки физкультуры и предметы, которые могли бы поднять уровень моей игры. Отец заставил меня посещать занятия по бизнесу и экономике — предметы, которые меня совершенно не интересовали. Во время выпускных экзаменов я даже не удосужился написать свое имя на тестах. Я провалил их все с треском. Я думал, что, может быть, отец поймет, что я не хочу той жизни, которую он представлял для меня, или что я не справлюсь с этой задачей. Зачем ему оставлять компанию тупице, который не смог сдать экзамены по бизнесу в старшей школе?

Но Сорену было все равно. В конце концов, речь шла только о его наследии и его репутации. Письмо, которое нашла Ева, было доказательством того, что для моего отца не было ничего невозможного. Он потянул за ниточки, чтобы я поступил в УХХ, а теперь искал способ диктовать мне предметы, которые я буду изучать.

— Да. — Сорен твердо смотрел на меня. — Или я поделюсь твоим маленьким хобби с копами, и пусть они с этим разбираются.

Я хмыкнул.

— Ну да, как будто ты позволишь своему единственному сыну сесть за наркотики… это было бы настоящим пиар-кошмаром.

— Моя команда справится с этим. Сомневаюсь, что хоть одна статья попадет в печать. Не испытывай меня, Беккет. Если ты опозоришь меня до такой степени, что я решу разорвать все связи, я похороню тебя. Ты станешь несчастным сыном, которого я не смог спасти. Это будет для меня меньшим позором, чем ты представляешь собой сейчас.

— Какой срок может быть вынесен за преступление, совершенное впервые? Копы вряд ли представляют угрозу, и мы оба знаем, что ты не можешь отречься от меня. Ты блефуешь. — Я скрестил руки на груди и встретил ледяной взгляд отца.

Больше всего Сорена раздражало то, что его контроль надо мной не был абсолютным. Мой дед оставил мне сотни миллионов в трастовом фонде, и я уже имел доступ к ним. Я не нуждался в средствах отца, и это беспокоило его. Деньги были тем способом, с помощью которого он контролировал всех остальных в своей жизни. Я позволил себе подумать, что, возможно, на этот раз перехитрил его, и мы зашли в тупик.

Затем Сорен усмехнулся.

— Может, мне тогда просто рассказать об этом тренеру «Геллионов»? И рекрутерам НХЛ. С приводами за наркотики в высшую лигу не попадают, верно?

Рука обхватила мое сердце и сильно сдавила его. Черт.

— Опиоиды задерживаются в организме всего на несколько часов. Даже тест их не покажет. Я никогда не принимал перед игрой.

— Провел исследование, да? Добросовестный маленький засранец. Без разницы. Тебе стоить усвоить, Бекетт, что хорошая репутация бесценна. Потеряв однажды, ты уже не сможешь ее вернуть. Как только в голове тренера зародится семя, он перестанет тебе доверять.

Он был прав. Черт. Казалось, что я наблюдаю, как моя жизнь рушится у меня на глазах, и я ничего не могу сделать, кроме как ждать и смотреть, куда упадут осколки.

Он долго смотрел на меня, и я понял, что плохо скрываю свои эмоции. У меня это никогда не получалось. Я чувствовал слишком много. Мои эмоции были беспорядочными и раскаленными добела. Запихнуть их внутрь было возможно лишь приняв большую дозу таблеток, и никак без них.

— Я вижу, мы поняли друг друга. С этого момента ты будешь вести себя так, как я хочу, или о твоей маленькой заначке станет известно Эрику Уильямсу. Сомневаюсь, что новый тренер «Геллионов УХХ» захочет видеть тебя в команде после этого, независимо от твоего таланта. Ты сломлен, Беккет, и как только все это узнают, они не захотят иметь с тобой ничего общего.

Его слова не были новыми. Мне стало любопытно, это Колетт вложила данное прилагательное в голову моего отца, или наоборот.

В груди стало тесно, а сердце заколотилось. Мне нужно было что-то принять, но по выражению лица отца я понял, что это не вариант.

— С твоей мерзкой, слабой привычкой нужно было покончить еще вчера. Ты будешь ежедневно проходить тест на наркотики, пока я не смогу доверить тебе проживание в кампусе УХХ.

Я тяжело сглотнул. Не было никакого способа бороться с ним. Моя кожа покрылась холодным потом при мысли о том, что придется завязать. Я мог бы попытаться найти способ обойти тесты, но я знал, что отец настроен серьезно. Сорен будет следить как ястреб за тем, чтобы я оставался чистым, а если я сорвусь, он, вероятно, получит удовольствие, исключив меня из хоккейной команды.

— Похоже, ты теперь в завязке, сын. Удачи. Даже не думай о том, чтобы снова выйти из дома сегодня вечером или в ближайшие несколько дней. Мне нужно время, чтобы организовать тестирование, и я не хочу, чтобы ты разгуливал без присмотра. — Сорен махнул рукой в сторону двери, отпуская меня.

Я постоял там еще мгновение, прикованный к месту неверием. Еще час назад все было прекрасно, а теперь моя жизнь пошла прахом. Как это произошло?

— Что? — рявкнул Сорен, когда я не вышел из его кабинета. — Ты хочешь что-то сказать?

Я прочистил горло.

— Просто хочу задать вопрос… Как ты узнал?

Сорен изучающе посмотрел на меня.

— Почему ты спрашиваешь?

Мои руки сжались в гневные кулаки, вся моя злость на то, что все перевернулось с ног на голову, сузилась в одну твердую точку, стрелу, нацеленную и готовую полететь в виновника.

— Просто любопытно.

Отец пожал плечами, явно не обращая внимания на мою ярость.

— Уборщица нашла.

Ева.