Темные удовольствия

4. Беккет

Черт. Черт. Черт.

Сегодняшний вечер проходил совсем не так, как я планировал. После того, как я почти неделю просидел под домашним арестом в Клифф Поинте, отец наконец-то свалил по рабочим делам в другой город, и я смог улизнуть. Я ехал к дому Мартино, чтобы разобраться с Евой, когда увидел, как она заходит в аптеку. Какого хрена я остановился? Теперь я был заперт здесь, с девушкой, которую ненавидел. О, и парень, у которого я покупал наркотики, взял в заложники всё это чертово место.

Его звали Джакс, и он был куском дерьма. Оказалось, что он также был опасным куском дерьма. Я и не подозревал, насколько опасным. Я понятия не имел, какие планы были у этих парней. Они не отличались блестящим умом, и, судя по их виду, что-то замышляли.

Ева забилась в угол, вытирая глаза. Она плакала последние полчаса.

Я сидел возле двери, изо всех сил прислушиваясь, чтобы понять, что, черт возьми, происходит.

Ева шмыгнула носом. Она выглядела болезненно крошечной на полу, облако густых черных кудрей почти закрывало её лицо. Идеальная картина уязвимости. Я бы и вполовину так не переживал из-за того, что застрял в этом дерьмовом шоу, если бы ее здесь не было.

— Ты можешь остановиться хоть на чертову секунду? — рявкнул я на нее.

Она уставилась на меня. Мои глаза привыкли к темноте, и я хорошо ее видел. На ее щеках блестели дорожки от слез, а глаза обрамляли колючие ресницы. У нее всегда были глаза лани из мультфильма, и, очевидно, слезы только подчеркивали их.

— Извини, что я беспокоюсь о том, что нас здесь могут убить, — прошипела она в ответ.

Я все еще был на взводе. Нескольких дней было недостаточно, чтобы мой организм прошел через ад, связанный с резким отказом от таблеток. Парочка седативных действительно сняла бы напряжение со всей этой ситуации. Я, блядь, никак не мог расслабиться, и беспокойство донимало меня. Уже почти год я не испытывал никаких чувств, а эта неделя стала резким возвращением к реальности.

Мое тело было попеременно то горячим, то холодным, а конечности покалывало от пробуждения. Ломка была действительно очень мучительной. Когда я только начинал принимать таблетки, чтобы притупить остроту эмоций, я был полон решимости не злоупотреблять ими. Теперь же было совершенно ясно, что у меня развилась зависимость. Вместо мягкого очищения я получил полный резкий отказ и ломку, а причина этого сидела напротив меня и жалобно сопела.

Я вскочил на ноги и принялся расхаживать, надеясь, что это поможет мне избавиться от нервного возбуждения. Казалось, моя кровь бурлит. Мало того, чертов стояк, который появился, когда я прижал Еву, отказывался спадать.

Учитывая, как редко мое тело испытывало сексуальное влечение — благодаря пьянящей смеси ненависти к себе, испорченного восприятия женского пола и опиоидам, — у меня редко вставал в неподходящее время. Я был хозяином своего члена, но сегодня мой контроль ускользал. Поскольку я застрял здесь с девушкой, которую ненавидел, в то время как вооруженные люди могли ворваться к нам в любой момент, «неподходящее время» было охренительным преуменьшением. Добавьте к этому тот факт, что Ева Мартино была под строгим запретом — спелое сочное яблоко, которое нельзя было съесть, — и кровь, приливающая к моему члену, становилась недопустимым осложнением. Но это не мешало моему члену торчать и неприятно давить на джинсы.

У меня уже несколько месяцев не было такого стояка. Год? Может, дольше. Причина была в отсутствии любых веществ в моей крови? Или в ней? Я надеялся на первый вариант, но отрицать было бесполезно. Ева была красивой, самой красивой девушкой в городе. Все это знали. Ее бесхитростная сексуальность и полная невинность в отношении того факта, что она оставляла после себя эрекцию, были частью ее привлекательности.

Конечно, она всегда была недоступна для меня, а это означало, что я никогда не позволял себе смотреть на неё слишком долго или слишком часто. Однако сейчас я не мог отвести взгляд. Мое тело медленно пробуждалось, и данный момент был чертовски неподходящим для возвращения сексуального влечения.

— Что? — Спросила Ева, поднимаясь на ноги.

Мое разочарование наполнило комнату.

— Ничего.

— Скажи мне, — потребовала она. — Тебе что-то известно?

— У тебя паранойя. Просто оставь это, — приказал я, намеренно игнорируя её, когда она подошла ближе.

— У меня нет паранойи, я просто тебе не доверяю. В чем дело? — Она протянула ко мне руку.

Мой член запульсировал. Остатки хладнокровия испарились. Я схватил ее за плечи и прижал к стене. Я был таким твердым, а мое тело таким чертовски нуждающимся, что мне хотелось наброситься на нее прямо здесь, чтобы почувствовать хоть какое-то облегчение. Пока мне удавалось сдерживать это желание, но мое сопротивление висело на волоске.

— Не трогай меня, Золушка. Я не люблю, когда ко мне прикасаются.

— Почему? — удивленно спросила Ева, глядя на меня с недоумением.

— Не твоего ума дело. Просто не прикасайся ко мне, если не собираешься доводить дело до конца. — Эти слова стали для меня таким же сюрпризом, как и для Евы. Я уже очень давно не жаждал ничего, хотя бы отдаленно похожего на секс с другим человеком. Почему я должен был оказаться в ловушке именно с Евой?

У Евы перехватило дыхание, и даже от этого тихого звука из члена вытек предэякулят. Это была пытка.

— Что это значит? — спросила она с хрипловатой ноткой в голосе, которая завела меня еще больше.

Я прислонил лицо к ее виску, и аромат ее кожи заполнил мою голову. Этот запах. Новая зависимость.

— Это значит, что ты виновата в том, что я здесь, и в том, что мое гребаное тело вывернуто наизнанку, — прорычал я и провел губами по ее коже. Даже этот небольшой контакт вызвал электрические разряды по моим нервам.

— Я ничего не делала с твоим телом, — горячо запротестовала она, всегда готовая к спору.

— Тебе нужны доказательства, милая? Вот тебе доказательство, — пробормотал я, хватая ее руку и прижимая к своему члену. Я злился на нее, беспокоился о грабителях снаружи и был возбужден как никогда, и во всем была виновата Ева.

Она замерла, ее рот открылся от удивления. Я удерживал ее руку, выгибая бедра и упираясь в ее маленькую ладонь. Ощущение было чертовски потрясающим.

— Это сделала ты. Теперь ты понимаешь? — Я позволил своим бедрам еще несколько раз дернуться навстречу ее вынужденному прикосновению, а затем отпустил её руку.

— Тебе… больно?

Ее любопытный вопрос застал меня врасплох. Я моргнул, глядя на нее сверху вниз, на мгновение забыв о требованиях своего тела, страдающего от ломки.

Ее рука все еще лежала на моем стояке. Я сглотнул плотный комок похоти.

— Да, это чертовски больно.

Настоящий вопрос был в том, почему ее прикосновения не отталкивали меня, как это происходило в случае со всеми другими женщинами? Я поискал в себе признаки знакомого отвращения, но его не было.

Она изучала выпуклость на моих джинсах, как будто в ней содержались ответы на вопросы Вселенной.

— Я никогда не думала, что это может быть больно.

— А ты много знаешь о мужских членах?

Она дернулась, как от ожога, и опустила руку. Мне сразу же стало не хватать её прикосновения.

— Нет, и ты это знаешь.

В школе Хэйд Харбор Хай всем было хорошо известно, что самая красивая девушка под запретом. Черт, я присутствовал во время многочисленных разборок ее брата, когда тот угрожал заинтересованным в ней парням.

— Верно, я знаю. Готов поспорить, тебя даже никогда не целовали, не так ли, Золушка? Подумать только, ты идешь в университет ни разу не целованной. — Мой голос звучал насмешливо, но потребность прикоснуться к ней сводила меня с ума, а все остальное давно вылетело из головы.

— Придурок, — огрызнулась она и оттолкнула меня, положив руку мне на живот.

Я не знал, почему сделал это. Возможно, я действительно думал, что мы можем умереть, или любопытство прикоснуться к кому-то, кто не вызывал у меня отвращения, было слишком сильным.

Она успела отойти всего на два шага, прежде чем я схватил ее за запястье и потянул назад. Наши губы столкнулись, и мой язык проскользнул в ее рот прежде, чем она успела дать мне пощечину, что, как я был уверен, должно было произойти в любой момент.

Ева замерла, вздрогнув всем телом. От неожиданности она застыла на месте и позволила мне исследовать ее рот языком и покусывать нижнюю губу. На вкус она была сладкой, как корица. Мой голод разгорелся сильнее. Я ненавидел эту девушку, но прямо сейчас хотел ее.

Ты всегда хотел ее. Я проигнорировал внутренний голос. Это не имело значения. Ева Мартино была под запретом, и я никогда не позволял себе даже фантазировать о ней. Однако сейчас, когда снаружи были вооруженные люди, а бушующая в крови ломка приводила меня в отчаяние и притупляла логику, мне было все равно.

Я знал, что у меня есть всего несколько секунд, чтобы насладиться связью, прежде чем она придет в себя. Чего я никак не ожидал, так это того, что она ответит на поцелуй.

Ее язык провел по моему, а руки потянулись вверх и обхватили мое лицо. Непривычный контакт был шокирующим. Как я только что сказал ей, я не любил, когда ко мне прикасались. С той самой чертовой гавайской вечеринки в честь дня рождения, когда мой мир перевернулся с ног на голову. Никто не осмеливался подойти слишком близко, да я бы и не позволил, в любом случае. Потом я увлекся таблетками и забыл, что значит хотеть кого-то. Я забыл, каково это, когда кровь приливает к твоему члену и яйцам, требуя, чтобы их опорожнили.

Я резко отшатнулся, мои губы потеряли контакт с губами Евы. Я уставился на нее, чувствуя, что она потрясла меня так же сильно, как я потряс ее. Ее ладони оторвались от моих щек, и я снова смог дышать. Странно, но кожа была холодной там, где касались ее пальцы. Мне не хватало ее тепла. Это был первый раз на моей памяти, когда я захотел, чтобы кто-то прикоснулся ко мне, и это было потрясающе.

Так вот на что похоже настоящее желание. В тот момент я понял, что это чувство навсегда останется связанным со вкусом корицы и Евой Мартино.

Она замешкалась, глядя на меня своими чертовски огромными глазами.

— Что, если мы умрем? — спросила она испуганным шепотом. — Я не хочу думать об этом… Я хочу чувствовать себя живой, пока могу.

Реальность и настоящий ужас от происходящего за дверью нависли над нами. Возможно, мы никогда не покинем это здание. Было множество вариантов развития событий, при которых это были наши последние часы.

Когда я промолчал, она продолжила:

— Прости, что прикоснулась к тебе…

— Это неважно, — оборвал я ее.

— Но ты меня ненавидишь, — напомнила она мне, как будто это могло сделать ее ответный поцелуй более оскорбительным.

Я придвинулся ближе.

— Это неважно.

Я наклонился к ней, и она, откинув голову назад, ответила на мой яростный поцелуй. Наши языки влажно переплелись, и она застонала. Я проглотил звук, сохранив этот вздох капитуляции для себя. Я пожирал ее рот своим языком, желая, чтобы вместо него между ее пухлых губ толкался мой член.

Она вжалась в меня своим упругим маленьким телом. Мои щеки все еще горели от тоски по теплому чувству, которое ее прикосновение разожгло во мне. Я схватил ее руку и снова приложил к своей щеке, не разрывая поцелуя. Она подняла другую, чтобы присоединиться к первой. Было чертовски приятно чувствовать ее прикосновения там, где никто никогда не трогал меня раньше. Прошло так много времени с тех пор, как я хотя бы задумывался о том, чтобы позволить кому-то приблизиться ко мне, что смелое прикосновение ее руки стало для меня откровением. Я и забыл, что мое тело может чувствовать себя так хорошо без помощи таблеток.

Наркотическая зависимость подкралась ко мне незаметно, притупив все остальные потребности и желания. Со временем я перестал хотеть обычных вещей, которые нужны подростку в старшей школе, и просто искал следующую дозу.

Ты наркоман, Беккет? Грубый вопрос отца промелькнул у меня в голове. Это казалось нелепым в тот момент, когда он спрашивал, но теперь я уже не был так уверен. Разве кто-нибудь, кроме наркомана, стал бы игнорировать что-то настолько чертовски приятное?

Я толкался бедрами в ее живот, а член терся о пряжку моего ремня. Было больно, но недостаточно, чтобы остановиться.

Я прервал поцелуй всей своей жизни, чтобы провести губами вдоль ее челюсти к уху. Мне нужно было почувствовать больше вкуса ее кожи. Она раскачивалась на мне, встречая мои толчки своим телом, подстегивая меня.

Это было безумием. Мы оба понимали это, но никто из нас не мог остановиться.

Я прикусил ее ухо, и она громко ахнула. Я зажал ей рот рукой, чтобы заставить замолчать. Еве по-прежнему нужно было вести себя тихо. Она лизнула подушечки моих пальцев, а затем втянула один в рот. Я отшатнулся, заведенный до предела, и уставился на Еву так, словно никогда раньше ее не видел. Была нахальная Ева-близнец, раздражающая до чертиков; высокоморальная Ева, заставляющая меня чувствовать себя бездельником из-за того, что я богат; а теперь к этому списку добавилась еще одна Ева.

Сексуально любопытная Ева.

Эта Ева была убийцей.

Она провела языком по кончикам моих пальцев, и я выругался, затем схватил ее руку и снова опустил на свой ноющий член.

— Ты уничтожаешь меня, Золушка. Разве ты не чувствуешь, что делаешь со мной?

Вся остальная боль в теле от ломки утихла и сосредоточилась в моем члене. Все, о чем я мог думать, — это расстегнуть молнию на джинсах и освободиться. Рука Евы оставалась на моем стояке, даже после того, как я отпустил ее. Она учащенно дышала, и ее футболка натянулась вокруг сосков. Они проступали сквозь тонкий материал, как бутоны роз.

— Скажи, что на тебе есть лифчик, — хрипло потребовал я, мои глаза были прикованы к выпирающим пикам.

Она медленно покачала головой. Я застонал и поднял руки, чтобы обхватить две округлости через ткань. Они были полными и тяжелыми. У нее всегда были красивые сиськи. Их невозможно было не заметить, независимо от того, была Ева под запретом или нет. Слишком большие, они не помещались в моих ладонях, из-за чего вываливались по краям, пока я гладил их и теребил большими пальцами соски. Они были натуральными и нетронутыми, — ни ножом хирурга, ни другим мужчиной. Я не мог перестать ласкать их.

— Кто-нибудь прикасался к тебе вот так раньше? — грубо спросил я, зная ответ, но желая услышать его снова. Ее невинность была настоящим афродизиаком. Там, где мое тело было измотанным, использованным против воли и пресыщенным, тело Евы было свежим и невинным. Таким чистым, каким я никогда не буду. Я прочитал достаточно всякой ерунды про самопомощь, чтобы понимать, что у меня очень нездоровый взгляд на собственное тело, но это не мешало голосам в моей голове нашептывать эти эпитеты.

— Ты же знаешь, что нет, — сказала она, выгибаясь навстречу моим прикосновениям. Ее рука гладила мой член, надавливая на головку, отчего у меня кружилась голова. — Я никогда ничего не делала, ни с кем.

— До сегодняшнего вечера, — поправил я ее. Я просунул руки под подол ее футболки и двинулся вверх по животу. Упругий изгиб ее груди был лучшим, что я когда-либо чувствовал. — До меня. Черт, ты идеальна. Ты хоть представляешь, насколько ты идеальна?

Она прислонилась спиной к стене и, взявшись за низ футболки, одним плавным движением стянула ее через голову. Я уставился на нее.

— Я думала, ты меня ненавидишь, — напомнила она неуверенным шепотом.

— Ненавижу, и ты тоже меня ненавидишь, верно? Избалованный, богатенький парень Беккет. Привилегированный, высокомерный качок… разве не так ты говорила? — пробормотал я, проводя большими пальцами по ее темным соскам.

Она громко застонала, когда я потянул за них, и мне пришлось поцеловать ее, чтобы заглушить этот звук.

— Заткнись нахрен, если не хочешь, чтобы тебя обнаружили в таком виде, — напомнил я ей.

Она сглотнула, ее взгляд затуманился, а зрачки расширились. В тусклом свете и без ее привычной настороженности я был уверен, что никогда не видел ничего прекраснее Евы Мартино.

— Ты заткнись, Андерсон, — пробормотала она, ее гнев искрился, несмотря на то, как она извивалась на моих руках.

— О, Иви, я разрушу тебя и буду наслаждаться этим… каждой секундой, — прошептал я ей в шею, двигаясь ниже. Мне нужно было попробовать на вкус ее сосков. Я хотел почувствовать эти комочки сморщенной плоти. Я жаждал этого.

— Можешь попытаться, — выдохнула Ева, запустив руки в мои волосы.

Я опустил лицо к ее груди и втянул сосок в рот, проводя зубами по пику. Она вскрикнула.

Я просунул руку между её ног и ущипнул за киску.

— Шшш, или я затяну чертов ремень вокруг твоего рта, — сказал я, отрываясь от её тела.

Она яростно дернула меня за волосы.

— И снова, можешь попытаться, — выдохнула она.

Прикосновение к ее киске, даже через одежду, вызывало привыкание. Я оставил свою руку прямо там, играя с подолом ее шорт. Сквозь ткань она казалась горячей, и мне нужно было знать, мокрая ли Ева.

Внезапно это стало всем, о чем я мог думать. Я не мог вспомнить, когда в последний раз занимался сексом. Я заблокировал воспоминания. Но лучше, чем отгородиться от них, было заменить его кем-то новым.

Тем, кого я выбрал. Единственным человеком, которого я хотел.

Снаружи, в том аду, в который превратился торговый зал, кто-то закричал. Лед послал дрожь по моей спине и решимость толкнула меня вперед.

Я потер пальцами между её ног, а затем стянул с Евы шорты. Ее кожа была гладкой, как атлас. Теперь, когда я решил, что хочу трахнуть ее, мне не терпелось оказаться внутри нее. Напряжение между нами копилось годами, и наконец оно нашло выход.

— Беккет!

Я остановился, услышав ее потрясенное восклицание.

— В чем дело, Золушка? Хочешь умереть девственницей? — Едва вопрос слетел с моих губ, как ее рука ударила меня по щеке. Я издал мрачный смешок. — И это все, на что ты способна? Постарайся лучше, милая.

— Я не умру здесь, — сказала она, вздернув подбородок, и придвинулась ближе ко мне, как будто готовилась к драке.

Моя рука все еще лежала на внутренней стороне ее обнаженного бедра, а ее шорты и белье валялись на полу рядом. Я просунул пальцы между ее ног и начал грубо водить ими взад-вперед по ее влажной щели, пока она не раздвинула ноги ровно настолько, чтобы дать мне доступ к ее входу. Я погрузил в нее два пальца и потер точку G, чтобы удержать ее на месте. Она задрожала от моего прикосновения.

— Может, да, а может, и нет. Я не знал, что ты предсказательница.

— Заткнись, тупой придурок, — сердито бросила она мне, описывая бедрами маленькие круги, о которых, похоже, не подозревала, пока трахала себя моими пальцами.

— Ты хочешь быть единственной девственницей в УХХ?

— Прекрати. Разговаривать, — выдавила она.

— Заставь меня, — прорычал я ей в губы.

Я видел борьбу в ее глазах между осторожностью и желанием. Между её логикой и страхом. Они боролись за доминирование в ее взгляде, пока я трахал ее пальцами. Я видел момент, когда желание и любопытство победили. Ева ждала момента, чтобы узнать, чем же, черт возьми, занимались все остальные, когда пробирались наверх на вечеринках и ходили на свидания в старших классах. Я знал это и использовал в своих целях. Теперь, когда я прикоснулся к ней, я уже не мог остановиться. Я собирался хоть раз в своей жизни трахнуть кого-то, кого выбрал сам, и это была Ева.

Девушка, чье прикосновение исцеляло, а не причиняло боль.

Она наклонилась, сокращая расстояние между нами, и с силой поцеловала меня. Я, не теряя времени, стянул с себя штаны и боксеры, а затем отбросил их. Она вцепилась в мои руки, когда я поднял ее и усадил на край раковины. Должно быть, было холодно, но она не жаловалась.

Ева раздвинула ноги, и я встал между ними. Мой напряженный член скользнул в ее киску. Она была такой влажной и манящей, что мне почти не пришлось наклонять бедра, чтобы проникнуть в нее. Это было так же естественно, как дыхание.

Ева ахнула, когда я вошел в нее и протиснулся через тонкий покров кожи, который она носила всю свою жизнь.

Я вроде как думал, что к восемнадцати годам девственная плева превращается в миф, но нет, она все еще была там.

Внутри Ева была новой. Неповрежденной. Идеальной.

— Укуси меня за плечо, если будет больно, — сказал я ей, когда мой член уперся прямо в ее барьер.

— Я выдержу, — сказала она с тихим выдохом и подняла на меня глаза. — Сделай это.

Черт, это было горячо. Ее непоколебимая храбрость была чертовски сексуальной.

Я подался вперед.

Ева всхлипнула, но не укусила меня. Ее пальцы впились в мои плечи, несомненно, оставляя небольшие синяки. Хорошо. Я хотел, чтобы они проявились. Если мы переживем эту ночь, я хотел напоминания о том, что это произошло.

Я протолкнулся глубже, и она заерзала вокруг меня.

— Ничего не выйдет, — выдохнула она. — Я думаю, он слишком длинный. Слишком большой. — Она откинулась назад и уставилась на меня. — Ему обязательно быть таким большим? Неужели ты не можешь быть средним хоть в чем-то?

При этих словах у меня вырвался неожиданный смешок.

— Приму это как комплимент, милая, но не волнуйся, мой член не настолько большой. Он подойдет. Я сделаю так, чтобы подошел. Позволь своему телу растянуться для меня. — Я опустил руку между нами и потер ее клитор.

— У тебя большой опыт растягивания женских частей с помощью этой штуки?

Мой улыбка погасла.

— Честно говоря, я даже не помню, когда делал это в последний раз.

Она смотрела на меня, пока я пытался избежать ее темного взгляда, но он словно магнит притягивал меня.

— Скажем так, ты не единственная, кто прямо сейчас испытывает что-то новое.

Наши взгляды встретились, и я мог бы на всю оставшуюся жизнь потеряться в ее глазах. Она не подвергла сомнению мое признание. Ева вообще ничего не сказала. Она выгнула бедра, и из нее вырвался тихий вздох. Ее киска обхватила меня точно так же, как раньше, но на этот раз она впустила мой член глубже, на всю длину.

— Вот и все, милая. Прими меня полностью, — пробормотал я и плавным движением вышел из нее, а затем снова вошел.

Она застонала, и я накрыл ее рот ладонью.

— Тихо, помнишь?

Это было невероятное ощущение — скользить в ее девственную киску. Находясь внутри нее, я чувствовал себя как заново рожденным.

Я методично трахал её, ожидая, когда она кончит в моих объятиях от неумолимого ритма моего члена и движений пальцев по клитору. Может ли девственница вообще кончить в первый раз? Было ли ей слишком больно, чтобы кончать? Я получил ответ на свой вопрос, когда она громко застонала в мою руку, и все ее естество сжалось, едва не вытолкнув мой член наружу. Она обхватила меня так чертовски крепко, и дикое выражение в ее глазах отправило меня за грань. Она все еще пульсировала вокруг меня, когда я тоже кончил, не в силах сопротивляться ощущению ее влажного жара вокруг меня. Сперма хлынула, струя за струей, заполняя ее, пока влага не растеклась по всей моей длине, но я продолжал двигаться крошечными толчками, растягивая ее удовольствие. Мой лоб прижался к её лбу, и когда Ева перестала стонать, я убрал пальцы с ее рта. Она посмотрела на меня, не мигая, а затем отвела взгляд.

Вкрался рассудок.

Твою ж мать. Я только что трахнул сестру Ашера, девушку, которая меня подставила. Теперь, когда эйфория прошла и мой член, наконец, успокоился, после нескольких часов мучительного стояка, пришло осознание. Я осторожно вышел из нее и отступил назад, натягивая боксеры и штаны обратно. Ева наклонилась, подняла свои шорты и трусики. Она быстро влезла в них, но все, о чем я мог думать, это о струйке спермы, стекающей по внутренней стороне ее бедра. Мы не предохранялись. Это был худший кошмар моего отца. Может быть, Ева забеременеет, и я в конечном итоге получу жену не из нашего круга, как всегда боялся Сорен. Мне не претила эта идея. Это было бы именно то, чего заслуживал мой отец.

Я прислонился к стене и сделал глубокий, успокаивающий вдох. Впервые с тех пор, как начался мой кошмар с чисткой организма, я чувствовал умиротворение. Ева провела руками по своим шортам и тоже глубоко вздохнула.

Я должен что-нибудь сказать ей. Первый раз может быть пугающим. Страх был моим единственным воспоминанием. Тем, от чего мой разум не мог избавиться.

Возможно, я ненавидел Еву за то, что она рассказала отцу о наркотиках, и хотел, чтобы она заплатила за то, что испортила мне жизнь, но моя ярость поутихла. Я все еще планировал заставить ее заплатить за маленький акт стукачества, но после нашего сеанса удивительно впечатляющего траха, у меня появилось множество идей о том, как я мог бы наказать ее.

Ева нервно оглядывалась по сторонам в поисках чего-нибудь, на чем можно было бы сосредоточиться. Она протянула руку и коснулась моего предплечья, проведя пальцем по черным чернилам на нем.

— Что она значит? — Ева смотрела на изображение древнего щита. Это была моя первая татуировка.

— С чего ты взяла, что она что-то значит? — спросил я.

Ева лишь пожала плечами. Ей отчаянно хотелось думать о чем-то другом, кроме своего страха.

— Это дань Ахиллесу, которого мать искупала в реке Стикс, чтобы сделать его непобедимым.

— Всего, кроме его пятки, верно? — уточнила Ева.

Я кивнул.

— Мама всегда хотела, чтобы я был непобедимым, не таким, как она.

А я потерпел неудачу в этом. История с Колетт и пристрастие к таблеткам были лишь доказательством моей слабости. Ева знала все о моей маме и о том, что рак забрал ее слишком молодой. Моя мать была такой сильной, боролась до конца. Я же был совсем не похож на нее. Я сам разрушил свою жизнь. Боль, которая всегда сопровождала мысли о матери, и гнев, последовавший за этим, когда я вспомнил о дерьмовом шоу, которым стала моя жизнь без нее, нависли надо мной темной тучей. Судя по нахмуренному лбу Евы, она почувствовала перемену.

Прежде чем я успел снять новое напряжение, охватившее нас, снаружи раздался громкий хлопок, и Ева издала резкий крик, после чего быстро зажала рот рукой. Она уставилась на меня, ужас сквозил в каждой черточке ее тела.

— Что это было? — она убрала ладонь, чтобы прошептать.

— Ничего. Наверное, они опрокидывают всякое дерьмо с полок, — солгал я.

Это был выстрел. Ошибиться было невозможно. Если они перешли к стрельбе, то все становилось слишком реальным. Я понимал ход их мыслей. Начинаешь глупую затею под кайфом, когда чувствуешь себя пуленепробиваемым, а потом приходишь в себя и понимаешь, что только что застрелил кого-то, и полиция уже в пути. Это приводило к отчаянным действиям, а нет ничего опаснее отчаяния.

— Это было похоже на выстрел, — прошептала Ева, не поверив моей лжи. Неудивительно. Ева была умной девушкой. Мудрой не по годам. Она была не только начитанной, но и сообразительной. Это был необходимый навык для выживания в том районе, где она выросла.

— Без разницы. Здесь мы в безопасности, — я лишь отмахнулся от ее беспокойства. — Сядь, — я подошел ближе к двери, чтобы слышать, что происходит снаружи. Там сполз по стене и сел.

Ева переместилась вдоль стены, поближе ко мне.

— Я не хочу сидеть там одна, — пробормотала она.

Тогда я заметил, что она дрожит. На ней были шорты и шлепанцы. Хотя летом в штате Мэн днем было жарко, но ночью температура довольно резко падала.

Когда я не ответил, она придвинулась еще ближе, так, что наши руки соприкоснулись.

— Ты холодная. Какого черта ты вышла из дома в этом? — поинтересовался я, хватая свою отброшенную кожаную куртку и протягивая ей.

— Я не просила твою куртку. — Ее тон был едким. Всегда такая чувствительная к критике. — В любом случае, мне не холодно.

— Ты дрожишь, — заметил я.

— Мне страшно. — Признание, похоже, вырвалось у нее непроизвольно, судя по тому, как она напряглась сразу после этого. Она вздохнула. — Мне страшно, и я не хочу сидеть там одна. У меня это плохо получается.

— Что, быть одной?

— Да. Я всю жизнь провела в компании другого человека. Я ненавижу одиночество.

Ашер. Я даже представить не мог, каково это — быть близнецом и всегда иметь кого-то под боком.

— Ну, тебе повезло. Быть привычным к одиночеству куда хуже, — пробормотал я, откидывая голову на плитку позади нас. — Я гребаный эксперт в этом.

После моего признания воцарилась тишина. Зачем я это сказал? Она определенно не была той, с кем я хотел бы делиться своей уязвимостью.

— Но ты ведь никогда не бываешь один… Ты всегда с другими Ледяными Богами — в школе, на тренировках, по выходным.

— Когда повзрослеешь, то поймешь о чем я, Золушка. Ты можешь чувствовать себя одиноко где угодно, даже в окружении людей.

Она немного помолчала, а затем кивнула.

— Ты прав, я не понимаю. Поэтому ты принимал те таблетки?

— Мы не будем об этом говорить, — процедил я, гнев мгновенно затопил меня при напоминании о ее предательстве.

— Я просто поинтересовалась. Будь я на твоем месте, не могу представить, чтобы я захотела принять что-то…

— Почему нет? Почему это так трудно понять?

— Потому что у тебя есть все. У тебя прекрасная жизнь… зачем стремиться сбежать от нее таким образом?

Я безрадостно усмехнулся.

— Прекрасная? Ты меня не знаешь, Ева. Ты понятия не имеешь, какой жизнью я живу.

— Может, не в деталях, но я знаю, что ты получаешь полноценное питание три раза в день, и тебе не нужно забивать свою голову тем, откуда оно берется. Я знаю, что у тебя есть крыша над головой, тепло зимой и кондиционер летом, и тебе никогда не придется беспокоиться об их отключении или собственном выселении. Я знаю, что у тебя есть машина, на самом деле, даже несколько, и тебе не нужно трястись в автобусе или идти пешком домой поздно вечером, чувствуя себя в опасности из-за того, что кто-то идет за тобой следом всю дорогу.

— Тебя кто-то преследовал? — спросил я, еще больше гнева затопило мой разум.

Она проигнорировала мои слова.

— Я знаю, что ты никогда не испытывал трудности с получением медицинской помощи из-за отсутствия страховки. Я знаю, что ты был за границей и видел удивительные места… а у меня даже нет паспорта. Мне продолжать?

Ее слова украли все мои возражения. Что ж, если рассматривать с её ракурса, я действительно был богатым, привилегированным уродом. Я итак это знал. Она лишь добавила новый повод для отвращения.

После долгой паузы я сформировал свои мысли в ответ и произнес их, не задумываясь о том, насколько они грубые или личные.

— А ты никогда не поймешь, каково это — не иметь заботливой семьи или хотя бы одного человека в мире, которому небезразлично, жив ты или мертв.

Вероятно, все дело было в ситуации. Эта ночь казалась идеальной для признаний. Не только Ева была напугана. Мне тоже было страшно. Как бы мне ни нравилось балансировать на грани смерти, искушать ее забрать меня, я чувствовал себя иначе, зная, что это мой выбор и он в моих руках. Быть на мушке у стрелка-наркомана — это совсем другое.

— Я уверена, что твой отец любит тебя, — решительно сказала Ева.

— Я бы не стал на это ставить. Может, он и любил меня когда-то, когда была жива моя мать, но с того дня, как она умерла, он возненавидел меня. Теперь я для него просто испорченный лжец, преступник… наркоман.

Ева молчала. Я не мог видеть ее лица и был рад этому. Здесь, в интимной темноте, было удивительно легко открыться ей.

— Мне очень жаль, — сказала она наконец, не утруждая себя тем, чтобы успокоить меня или доказать, что я неправ.

— Ну, только одна из этих вещей — из-за тебя, — вздохнул я.

— Беккет, — начала Ева, повернувшись так, что ее лицо оказалось рядом с моим плечом.

— Не надо. Мне не нужна твоя жалость или утешение. Я знаю, кто я.

Ты сломлен, Бек. Тебя уже не спасти. Ты никому и никогда не будешь нужен. Слова Колетт навсегда врезались мне в сердце.

Снаружи раздался еще один выстрел. Ебаный ад. Они убивали заложников? Стреляли в копов? Я понятия не имел. Ева подпрыгнула, прижимаясь ко мне ближе, и я чисто инстинктивно поднял руку. Она зарылась в мой бок, как испуганный кролик. Я опустил руку, обнимая ее. Ее горячее дыхание коснулось моей шеи, посылая дрожь по всему телу.

— Ты считаешь себя ужасным человеком… в то время как я откладывала деньги на покупку кроссовок, вместо того чтобы больше помогать маме. Прямо перед встречей тобой я разозлилась, когда оплачивала ее лекарства, потому что повышение цен свело на нет все мои сбережения за этот месяц. Так что, все мы не подарки, — пробормотала Ева.

Она чуть не вызвала у меня смех своим сухим тоном.

— Желание купить новые кроссовки не делает тебя ужасной.

Ева пожала плечами.

— Может, не все мы плохие всё время, но иногда каждый из нас бывает плохим. — Она вздохнула. — Я ужасна внутри, там, где никто не видит, — объяснила она, все еще прижимаясь к моей груди.

Ева солгала раньше; она была холодной. Я решил пока не отталкивать ее.

— Например? — спросил я. Честно говоря, меня не очень волновало, какими моральными дилеммами Ева изводит себя — она понятия не имела, что в действительности значит быть ужасной, — но поддержать разговор было лучше, чем сидеть в тишине, ожидая звуков выстрелов.

— Например… я постоянно завидую другим. Чирлидершам, тем, кто живет в красивых домах, детям с двумя родителями, людям, чья работа не заключается в уборке. Насколько это жалко? Я всю жизнь хотела принадлежать этому месту, но почему-то просто не могу представить, что это произойдет. Я всегда буду другой.

— Это умеренно ужасно. Из нас бы вышла хорошая пара. Завистливая девочка и одинокий мальчик. Не переживай, Золушка. Каждый кому-то завидует.

— Только не ты. На твоем месте я бы никогда больше никому не завидовала, — сказала Ева, приподнимаясь так, чтобы посмотреть на меня, пока ее рука покоилась на моем бедре.

Я сомневался, что она имела хоть малейшее представление о том, насколько близка была к тому, чтобы снова прикоснуться к моему члену. Ева была невинна до такой степени, что у меня опять заныли яйца.

Я хочу трахнуть ее снова. Я хочу держать ее в своей постели и трахать каждую ночь.

Желание возникло неожиданно, и я выбросил его из головы.

— Ты так думаешь, потому что не знаешь меня.

Она закатила глаза.

— Я знаю тебя с тринадцати лет.

— Нет, по-настоящему нет. Никто по-настоящему не знает меня. Никто не хочет знать.

Ева открыла рот, без сомнения, чтобы поспорить со мной, поскольку это был ее любимый способ общения, но я не расслышал ее слов.

Дверная ручка безумно задребезжала.

Снаружи раздался крик.

— Кажется, здесь кто-то есть!