Ткач

ГЛАВА 9



Во второй раз за день у Рекоша свело живот, и он упал, теперь уже не в грязь и камни, а в поток воды.

Как бы глупо это ни было, он не мог не задаться вопросом, неужели именно так ощущается полет. Было ли это то же самое ощущение, которое испытывали Ахмья и другие люди во время путешествия через звезды?

Его спина ударилась о воду, которая на ощупь была скорее твердой землей, чем жидкостью, а левая передняя нога врезалась во что-то твердое и неподатливое. Вспышки боли сотрясали его тело и разум. Все погрузилось во тьму и безмолвие, как будто в одной из самых глубоких и темных пещер Такарала погасили костер из хвороста. Несмотря на всю эту боль, он не чувствовал… ничего. Он был ничем.

Нет. Не ничего. Нужно защитить ее…

Мою пару.

Звук и ощущения вернулись. Грудь горела от нехватки воздуха, и давление внутри было невыносимым. Бурлящая вода сомкнулась вокруг него, водопад тянул его глубже, глубже, глубже, а его руки… были пусты.

Его руки были пусты.

Нет!

Отчаянно пытаясь выпрямиться, он нащупал шелковую привязь. Все вокруг было темным, бурлящим, мутным, настолько, что он ничего не мог разглядеть. Но цепкие пальцы нащупали веревку, и Рекош потянул. Она натянулась. Он потянул сильнее.

Рекош нашел Ахмью на другом конце нити и заключил ее в объятия.

Но что-то было не так. Почему она не обняла его в ответ? Почему она была такой бездвижной, такой вялой?

Каждая клятва, которую он знал на языке вриксов, гремела у него в голове, сопровождаемая всеми человеческими проклятиями, которым его научили. Он прижал Ахмью к груди, не обращая внимания на огонь в легких и боль, исходящую от каждой части тела, и поплыл к тому, что, как он надеялся, было поверхностью.

Каждый удар его сердец был тяжелее и громче предыдущего, пока они не стали всем, что он мог слышать. В голове бушевало еще больше мыслей, и сильные эмоции, должно быть, сотрясали грудь, но он не воспринимал ни одной из них. Он осознавал только неподвижное тело Ахмьи и невероятное пространство воды, отделяющее его от воздуха, в котором они оба отчаянно нуждались.

Он вынырнул на поверхность с неровным вдохом, который ощущался так, словно тысячи костяных игл пронзили его горло и грудь изнутри. Подняв голову Ахмьи выше поверхности, он поплыл к берегу.

Как только ноги коснулись дна, Рекош побежал.

Левая передняя нога подогнулась, когда он перенес на нее вес, сбивая шаг. Боль пульсировала по конечности, исходя из костей. Рекош зарычал, поднял ногу повыше и заковылял вперед, вокруг него хлюпала вода. С каждым шагом река становилась все мельче, а сопротивление немного слабее.

Голова Ахмьи свесилась на сгиб его локтя, ее болтающиеся конечности задевали его шкуру при движении.

Вязкая грязь облепила его ноги, когда он наконец приблизился к берегу. Дождь лил безжалостно, создавая бесчисленную рябь на поверхности воды, сметаемую течением.

Как только он выбрался из воды, его ноги подогнулись, погружась по суставы в грязь. Боль в левой передней ноге вызвала у него задыхающееся рычание, но оно быстро было забыто. Он баюкал Ахмью на руках, убирая мокрые волосы с ее лица.

Ее кожа потеряла цвет, а обычный розовый оттенок губ сменился бледно-голубым. Когда он обхватил ее щеку ладонью, она была холодной, и Ахмья никак не отреагировала на прикосновение.

— Ахмья, — прохрипел он. — Ты должна проснуться.

Она не открывала глаз.

Подушечкой большого пальца он приподнял ее веко. Карий глаз был тусклым, расфокусированным, почти… безжизненным. Опустив голову и борясь с наплывом леденящих душу мыслей, он взял ее за подбородок и повернул лицо к своему.

Ни один вздох не сорвался с ее губ, воздух не выходил из носа.

Его тонкие волоски встали дыбом, а по коже пробежала рябь от напряжения. Рекоша охватила дрожь, которая не имела ничего общего с холодом. Все рушилось — сам Рекош, мир, вся вселенная за его пределами. Каждая клетка его разума и души отчаянно пыталась удержать это вместе. Пыталась завязать распускающиеся нити в узел.

Он скользнул рукой вниз по ее шее и положил ладонь на грудь.

Пожалуйста. Пожалуйста…

Ее сердце билось под его ладонью, слабым, неуловимым стуком, который эхом отдавался в нем, как раскат грома.

— Ахмья, пожалуйста, — он похлопал ее по щеке. — Пожалуйста, ви’кейши.

Ничего.

Жар и холод волнами прокатывались по Рекошу, разрывая изнутри обжигающими, жалящими шипами и холодными хлещущими щупальцами, не щадя ни одной его части.

Нет, она не… не может…

Весь гнев и страх, которые он испытывал во время нападения кузахов, вернулись в восьмикратном размере. Он был достаточно силен, чтобы соперничать с яростью шторма, достаточно силен, чтобы бросить вызов ярости реки. Но этого оказалось недостаточно, чтобы защитить ее.

Рекош опустил ее ноги на землю, положил руку ей на затылок и встряхнул. Его слова прозвучали на смеси английского и языка вриксов.

— Ахмья, не оставляй меня. Очнись! Дыши!

Но она не двигалась, не просыпалась, не дышала.

Он снова приоткрыл ей один глаз. Она не смотрела на него, она вообще ни на что не смотрела.

— Огонь в твоем сердце должен гореть. Гореть ради меня, Ахмья. Ты моя, и я не отпущу тебя.

Рекош остановил себя, прежде чем снова встряхнуть ее, и его конечности задрожали от напряжения. Любая новая сила только нанесет ей еще больший вред.

В свое время он соткал слишком много посмертных саванов. Сегодня он не будет ткать еще один. Не сможет. Не для нее.

Он склонился над ней, защищая от дождя, и прижал ее грудь к своей. Содрогнувшись всем телом, он снова прошептал ее имя. Прошептал его с печалью и виной, с яростью и тоской, с отчаянием и потребностью.

— Праматерь, — прошептал он, — Певица Корней, Защитник… кто бы из вас ни слышал меня. Не забирайте ее. Я этого не позволю. Вы не сможете получить ее. Она моя, и только моя.

Вся вселенная сжималась вокруг него, давящая и неумолимая. Капли дождя, воздух, облака, влага на его шкуре, весь Клубок. Терзающая его боль, тупая, но настойчивая, добавляла тяжести. И его дух рушился сам по себе, поскольку он делал все возможное, чтобы отрицать возможность того, что… Что она…

Ахмья кашлянула. Это был тихий звук, незначительный на фоне рева водопада и бури, но он заглушил все внутри Рекоша. Она дернулась, и кашель перерос в хриплый, влажный хрип, вырвавшийся из глубины ее груди. Все ее тело содрогнулось, а пальцы впились в его шкуру. Она вывернулась из его объятий, перегнулась через руку, и ее вырвало водой на грязную землю.

Он собрал ее волосы и убрал их с лица, когда она вцепилась в него и снова закашлялась водой. Ахмья дрожала так же сильно, как одинокий лист, цепляющийся за ветку во время бушующей бури, делая один неровный, хриплый вдох за другим в перерывах между влажным кашлем.

Но она двигалась. Она была жива.

Несмотря на все, что они только что пережили, на все, что они только что перенесли, крошечная, приносящая облегчение искорка тепла зажглась в его груди. Проблеск счастья.

Даже если все остальное было дерьмом, как сказали бы люди, Рекош и Ахмья были живы.

Рекош нежно погладил ее по спине. Его голос едва ли был ровным, когда он сказал:

— Дыши, Ахмья. Сделай много вдохов. Я здесь.

У нее вырвался всхлип. За ним последовал еще один и еще, прерываемый все более слабым кашлем. Беспомощный, Рекош тихо замурлыкал и обнял ее, продолжая водить рукой вверх и вниз по ее спине. Маленькие выпуклости позвоночника напомнили, насколько хрупкой была его маленькая человеческая пара.

Напомнили ему, что он чуть не потерял ее.

Снова.

Дождь продолжал падать на них, смешиваясь со слезами Ахмьи. Если бы он мог поплакать вместе с ней. Если бы он мог заставить хоть одну слезинку упасть рядом с ее. Закрыв глаза, он опустил голову и уткнулся носом в ее затылок.

Ее трясло от рыданий, от холода, от напряжения после испытания, которое она только что пережила. Как бы Рекош ни ненавидел эту дрожь, пробегавшую по ее телу, она была намного лучше, чем ощущение неподвижного, безжизненного тела в его объятиях.

Мягкое, дрожащее прикосновение к щеке заставило его открыть глаза.

— Я… в порядке, — тихо сказала Ахмья. — Я в порядке.

Он издал трель и глубоко вздохнул. Ее запах ослаб из-за дождя, но он все еще был, все еще сладкий, все еще успокаивающий, все еще аромат Ахмьи.

— Ты не ранена? — спросил он.

Она рассмеялась. Этот звук успокоил его сердце, хотя и был прерван очередным приступом кашля.

— Мне больно. Очень, — она прислонилась головой к его подбородку и обхватила его лицо ладонями. Ее слова и дыхание были короткими и неглубокими. — У меня такое чувство, что грудь горит, и ужасная слабость, но… но мы живы.

Рекош пристально посмотрел на джунгли, где листья и ветви яростно трепетали на ветру, где опасность таилась в каждой тени, где каждое мгновение представляло новые угрозы всему, что было ему дорого.

Мир вокруг них озарился вспышкой молнии, за которой быстро последовал раскат грома.

— Живы, и будем живы, — он заставил себя подняться. Левая передняя нога пульсировала, не выдерживая даже его веса, и он не мог сосчитать других ран, которые теперь добавляли боль к охватившему его мучительному водовороту.

Но он не мог успокоиться, не мог остановиться.

Не раньше, чем они окажутся в безопасности.

Рекош помог Ахмье встать.

— Мы должны найти укрытие.

Держась за его руку, она прищурилась из-за дождя и кивнула.

— Полагаю, мы заблудились?

— Нет, — он подвел Ахмью ближе, завел руки ей за спину и поднял, прижимая к себе. — Мы знаем, что мы здесь. Просто… не знаем, где это «здесь».

— Это еще один способ сказать, что мы заблудились, — Ахмья обвила руками его шею, снова кашлянув.

Жвалы Рекоша опустились, и новая дрожь пробежала по шкуре. Хотя он звучал уже не так плохо, как раньше, кашель беспокоил ее, и она все еще дрожала. Ему нужно было спрятать ее от дождя. Нужно было дать ей высохнуть и согреться.

— Да. Заблудились, но живы, — он приподнял жвалы в улыбке. — Мы найдем дом, Ахмья.

Молния снова прочертила дугу в небе. Рекош пришел в движение, когда от раскатов грома под ним завибрировала земля.

Он шагал так быстро, как только позволяла неустойчивая походка, постоянно следя за опасностью и подыскивая укрытие. Река была у него за спиной. С одной стороны тянулись скалистые утесы, с другой и впереди вырисовывались джунгли, такие же густые и темные, как и всегда.

— Рекош?

— Да? — он перевел взгляд на Ахмью.

Черты ее лица были напряжены от беспокойства, когда она посмотрела вниз.

— Что с твоей ногой?

Он хмыкнул, отводя переднюю ногу еще немного в сторону.

— Небольшая рана. Скоро заживет.

— Но ты не можешь наступать на нее!

Рекош защебетал.

— Уркот хорош с тремя руками. Я буду ходить на пяти ногах. Все еще больше, чем у тебя, ви’кейши.

В ее глазах по-прежнему читалось беспокойство.

— Ты можешь опустить меня. Я могу идти. Я не хочу, чтобы тебе было больно.

— Боль невелика, если я понесу тебя, и невелика, если я этого не сделаю, — Рекош положил руку ей на затылок и притянул ближе, защищая от дождя. — Значит, я понесу кир’ани ви’кейши.

Он продолжал идти вперед, держась поближе к обрыву. В конце концов, им придется найти обратный путь, чтобы вернуться в Калдарак, но в такую погоду восхождение было бы небезопасным даже для самых способных вриксов.

А Рекош в данный момент был не в лучшем состоянии.

Шелковая нить, все еще соединявшая его с Ахмьей, задевала шкуру во время движения. Ее цель была выполнена, но он пока не мог заставить себя снять ее. Она была частью физической связи, узами, которые соединяли их тела и приносили ему некоторый комфорт, некоторую безопасность. И все же эта нить была ничем по сравнению с другой связью, которую он чувствовал.

Его сердечные нити были переплетены с ее, связаны крепче, чем он когда-либо мог себе представить. Это было прочнее любой нити, любой веревки, любого дерева, камня или металла, и он будет защищать это — будет защищать ее — всем своим существом.

Но эта самоотверженность не могла унять агонию от ран. Каждый шаг приносил страдание, конечности одеревенели, а ноющая боль становилась все глубже. Необъятная усталость закрадывалась в его душу, все усиливаясь и усиливаясь. Только Ахмья поддерживала его, делала сильным, разжигала пламя в его нутре.

Небо уже потемнело, когда он, наконец, заметил подходящее место для отдыха. От облегчения у него чуть не подкосились ноги. Скалистый выступ был не идеален, но, по крайней мере, обеспечивал укрытие от ветра и дождя.

Рекош сгорбился под каменным потолком. Перерезав шелковую перевязь, он поставил Ахмью на ноги в укрытии, удерживая руками, пока она не обрела равновесие.

Он не мог не заметить, что снова сбит с толку человеческой формой. То, как они стояли и ходили на двух ногах, оставалось для него таким странным. Таким невероятным. И все же, несмотря на кажущуюся ограниченность, они были удивительно проворны. А в случае с Ахмьей довольно… грациозны.

Ахмья сделала неуверенный шаг назад.

Ну, сейчас не так грациозна… Но и Рекош в данный момент таким не был.

Она обхватила себя руками и огляделась. Даже в этом полумраке ее кожа была слишком бледной, а под глазами залегли темные круги. Губы сохранили голубой оттенок, который ему не нравился.

— По крайней мере, здесь сухо, правда? — спросила она с легкой улыбкой. Когда она снова повернулась к Рекошу, ее улыбка исчезла, а глаза расширились. — О, Рекош…

Нахмурив брови, Ахмья сократила расстояние между ними и провела пальцами под ранами от укусов на его руке. Слезы навернулись у нее на глаза.

Рекош нежно накрыл ее щеку ладонью и большим пальцем вытер набежавшую слезу.

— Не плачь. Мы должны сохранить здесь сухость, Ахмья.

Она покачала головой.

— Даже сейчас, когда ты сам так изранен, ты пытаешься подбодрить меня. Взгляни на них. Их просто… так много.

— Тебе не понравится, если я буду больше похож на Телока?

— Мне все равно, как ты выглядишь, Рекош, главное, что ты ранен.

— Ах, ви’кейши, — он наклонился ниже, касаясь головным гребнем ее лба, и закрыл глаза. Боль отступила. Была только она, ее запах и тепло, ее забота о нем. На языке вриксов он сказал:

— Я бы с радостью перенес в восемь раз больше ранений, чтобы уберечь тебя от малейшего вреда.

Ахмья обхватила его челюсть рукой прямо под жвалами и крепче прижалась своей головой к его. Она шмыгнула носом.

— Я не совсем поняла, что ты сказал, но… Но мне нравится, когда ты называешь меня ви’кейши.

Он издал трель и потерся неповрежденной передней ногой о ее икру, чуть выше ботинка. Ее кожа была мягкой и гладкой, но от нее все еще веяло холодом, и дрожь еще не утихла. Хрипы в ее дыхании также не приносили ему облегчения.

Она отстранилась от него слишком быстро, и ее влажные глаза встретились с его.

— Мы должны позаботиться о твоих ранах. Я потеряла сумку в реке. В твоей есть что-нибудь? Или… — ее губы изогнулись в улыбке, — мы могли бы использовать шелк из твоей задницы?

Рекош фыркнул.

— Почему шелк из задницы? Это просто шелк.

Ахмья хихикнула, но смех быстро перешел в кашель, который она подавила рукой.

Жвалы Рекоша опустились. Не все раны были видны на поверхности, и она явно все еще страдала от последствий того, что чуть не утонула.

— Тебе нужно отдохнуть, Ахмья.

— Со мной все будет в порядке, — сказала она, когда кашель утих. — Со мной все в порядке. Но у тебя все еще идет кровь. Позволь мне хоть раз помочь тебе.

— Хоть раз? Ты всегда помогаешь, Ахмья, — Рекош снял сумку, затем пояс, с которых все еще капала вода, и прислонил их к скале. Подарок был завернут как в ткань, так и в кожу, с ним все будет в порядке.

Он должен быть в порядке.

Помня о поврежденной ноге, он опустился на пол их убежища. Когда непосредственная опасность миновала, его раны начали ныть, каждая из них объявляла себя самой серьезной. И все же самой постоянной, самой сильной была пульсирующая боль в левой передней ноге, которая приобрела такую остроту, что ее невозможно было игнорировать.

Он потянулся назад, чтобы снять липкий шелк с фильер, издав низкое шипение от дискомфорта, вызванного движениями.

Ахмья вытащила металлический нож из-за пояса, ухватилась за подол юбки и разрезала ткань, оторвав от нее две полоски. Рекош был в восторге от ущерба, нанесенного шелку, сотканному другим вриксом, но это удовольствие исчезло, когда он понял, что ей больше нечего надеть.

Не то чтобы короткая юбка сильно грела ее, особенно учитывая, что она промокла насквозь.

Положив нож на большой плоский камень, она встала между его ног и, наклонившись ближе, влажной тканью вытерла кровь с колотых ран на его руке. Ее касания были нежными, осторожными, как будто она боялась причинить ему еще большую боль. Тепло разлилось в груди Рекоша.

Его пара ухаживала за ним.

Не имело значения, что он не заявил о себе, что он еще не предъявил на нее права. Она просто принадлежала ему.

Ахмья протянула ему руку ладонью вверх.

Он вложил в нее комок шелка. Она нанесла его на глубокие следы от укусов, разгладив края и убедившись, что липкое вещество прочно закрепилось на месте.

Ее нижняя губа задрожала, по щекам потекли слезы. В груди у Рекоша все сжалось. Она вытерла лицо тыльной стороной ладони и перешла к следующим ранам, тщательно промывая их. Ее руки дрожали, тело сотрясала дрожь, дыхание сбивалось, но она усердно работала, устраняя все повреждения, которые могла найти.

Рекош протянул ей еще шелка, сколько она просила, но с каждым мгновением его стыд рос.

Как бы сильно он ни жаждал ее прикосновений и внимания, он не мог вынести, чтобы она продолжала в том же духе. Ахмья замерзла и была измучена, доводя свое тело до предела. Она нуждалась в отдыхе и тепле.

Единственное, что ему было нужно, — чтобы с ней все было в порядке.

Рекош обхватил пальцами ее запястье. Она посмотрела на него. В ее глазах была такая печаль, но куда лучше было видеть в них печаль, чем ту пустоту, что наполняла их, когда она безвольно лежала у него на руках.

Он выхватил ткань из рук Ахмьи, притянул ее ближе и усадил перед собой, положив неповрежденную переднюю ногу на землю под ней. Обняв, он прижал ее к груди.

— Тебе нужно отдохнуть.

Ахмья напряглась, положив руку на его ногу, и попыталась снова подняться.

— Рекош, твоей ноге нужно…

Продолжая держать ее крепко, но нежно, Рекош взял ее за подбородок и запрокинул лицо, заставляя встретиться с ним взглядом.

— Я излечусь, Ахмья, — он провел пальцами по ее подбородку, по нежной раковине уха, пока не добрался до влажных волос, в которые погрузил когти, тщательно распутывая все узелки, с которыми они сталкивались. — Вриксы быстро исцеляются.

— Обещаешь, что с тобой все будет в порядке? — напряжение уже покидало ее тело, и она расслабилась в его объятиях.

— Да. С нами все будет в порядке, ви’кейши.

Пока он продолжал расчесывать когтями ее волосы, ресницы Ахмьи затрепетали, и она закрыла глаза, прислонившись к его груди, и хотя ее дыхание все еще было хриплым, поверхностным, оно было ровным и непрерывным.

Рекош прислонился плечом к прохладной, твердой каменной стене их убежища. Он чувствовал себя невероятно тяжелым. Невероятно усталым. Она заслуживала пышного шелка, на котором можно было бы отдохнуть, подушки, чтобы убаюкивать ее, но он знал, что сейчас это ему не по силам.

Добраться сюда — этого уже было достаточно.

Моя пара дремлет в моих объятиях.

Его жвалы приподнялись. Несмотря ни на что, он мог находить радость в чем-то таком маленьком. Впервые Ахмья спала не просто рядом, а вместе с ним. Ей было достаточно комфортно в его объятиях, чтобы уснуть.

Для него не имело значения, что она просто сдалась от усталости.

Она заботится обо мне. Она показала это, и я увидел это всеми восемью глазами.

— Если бы этот день прошел по-другому, мой маленький цветок, — прошептал он на языке вриксов.

Джунгли вспыхнули за пределами убежища, но лишь малая часть резкого света молнии проникла внутрь, отразившись в каплях влаги, все еще покрывавших Рекоша и Ахмью. Гром прокатился над деревьями, сотрясая камни, а дождь лил так же сильно, как и всегда.

Рекош прислонился головой к шершавой стене, и его веки медленно опустились. Он не знал, где они, не знал, как они вернутся домой, но одно он знал без малейшего сомнения.

Он никогда не потеряется, пока у него есть Ахмья.