Ткач

ЭПИЛОГ



Рекош любил, когда Ахмья бодрствовала. Ему нравилось видеть ее улыбку, видеть, как загораются ее темно-карие глаза, когда она смеется, нравилось, когда она смотрела на него с жаром желания во взгляде. Ему нравилось, как она прикасалась к нему, как целовала его, как звучал ее голос, когда она говорила с ним.

Но он не мог отрицать, что ему также нравились эти тихие моменты с ней, пока она спала.

Сейчас она лежала на нем сверху, уютно обхватив руками его торс и прижавшись щекой к груди. Ее медленное, мягкое дыхание овевало его шкуру, а обнаженная кожа была восхитительно теплой. Даже в тусклом сером свете приближающегося рассвета она сияла.

Рекош наклонил голову и пробежался глазами по своей паре. Ему нравилось видеть ее черты такими расслабленными и безмятежными. Ему нравилось, как неуловимо менялось выражение ее лица во время сновидений, а тихие стоны, которые она иногда издавала, заставляли его стебель болеть. Нравилось, как она тянулась к нему, когда он не лежал с ней, и как она цеплялась за него, когда он был рядом.

Он любил ее.

Каждый такой момент, каждое такое выражение лица, каждая эмоция — все это было ему дорого, бесценно.

И это стало еще более важным из-за пути, который привел их сюда. Все испытания, которые они преодолели, опасности, которые они пережили, все дни, которые он провел, тоскуя по ней, ожидая подходящего времени, все это вместе взятое сделало то, что они разделяли сейчас, еще более значимым. Никто, будь то врикс или человек, не мог сказать, что Рекош и Ахмья не заслужили этого счастья вместе.

Тем не менее, он знал, что их счастье и безопасность не были чем-то определенным, и поклялся себе никогда не прекращать работать, никогда не прекращать борьбу за них. Ради Ахмьи.

Хотя последнее, что он хотел делать, это разлучаться со своей парой, за этот лунный цикл он дважды уходил вместе с Телоком, Уркотом и группами воинов из Терновых Черепов, чтобы искать следы последователей Зурваши в окружающих джунглях. Они ничего не нашли, но будут сохранять бдительность. Он не позволит напасть на свою пару и на место, которое они называют домом.

Рекош встретит любую опасность лицом к лицу, чтобы защитить Ахмью от опасности.

Он поймал себя на том, что сопротивляется растущему желанию провести по ее нежным чертам подушечкой пальца, передвинуть руки, которые надежно обнимали ее, так, чтобы ласкать ее тело всеми четырьмя ладонями.

Но он все еще не мог заставить себя разбудить ее, пока она так крепко спала в его объятиях.

Рекош едва сдержал щебетание. Он соорудил роскошное гнездо из мягчайшего шелка, чтобы баюкать ее, как она и просила. И все же не мог припомнить ни одной ночи, в течение которой она не спала бы на нем.

Это наполнило его гордостью и теплом. Рекош не просто заботился о комфорте своей пары, он был ее комфортом.

С немалым трудом он отвел от нее взгляд и обвел им их логово. Он изучал это место больше раз, чем мог сосчитать, расставил большую часть его обстановки собственными руками, но благоговейный трепет никогда не уменьшался, когда он созерцал его.

Это было их логово. Их дом. Место только для Рекоша и Ахмьи.

Как он и предполагал, Налаки предложила им логово побольше, поближе к Кетану и Айви. Оно было в три раза больше его прежнего жилища, предоставляя достаточно места для пары… с запасом.

Ткацкий станок и инструменты Рекоша стояли вдоль одной стены, а коллекция инструментов и припасов Ахмьи хранилась напротив. Пространство между ними было наполнено комфортом и цветом — ярко окрашенные шелка на стенах, свисающие с потолка, украшающие поверхности и уложенные стопками для создания сидений, а цветы, как свежие, так и сушеные, наполняли воздух живостью и благоуханием, стоя на маленьких полочках и свисая с потолка. На окнах висели деревянные кашпо Ахмьи, до краев наполненные растениями и еще большим количеством цветов.

Его взгляд остановился на высоком сооружении у стены рядом с их гнездом. Платяной шкаф. Вопреки его предположению, учитывая название, это был ящик не для хранения оружия, а для одежды. Коул построил его для Ахмьи в качестве того, что люди называли подарком на новоселье.

Рекош знал, что у Коула не было намерения попытаться украсть Ахмью, что его пара и мужчина-человек были друзьями, но его инстинкты часто пробуждались, когда Коул был рядом с ней. Ради Ахмьи он подавлял их.

И, хотя он признавался в этом только самому себе — и то неохотно, — Коул доказал, что он талантлив в изготовлении изделий из дерева и заботливо относится к подаркам, которые делал своим друзьям. Резьба на этом шкафу была удивительно сложной, несмотря на некоторую грубоватость, а его дверцы плавно открывались и закрывались благодаря тому, что Коул называл петлями. Кроме того, так получилось, что одежда, которую Рекош сшил для своей пары, идеально держалась, позволяя шелку висеть, чтобы он не помялся при складывании.

Но Коул был не единственным, кто создал человеческий объект для Ахмьи. Во время одной из их долгих бесед она рассказала Рекошу о качелях, которые сделал для нее отец ее отца. Простая вещь — просто плоская деревянная доска и немного веревки, подвешенные к высокому дереву. Но эта простая вещь принесла Ахмье безграничную радость.

Итак, Рекош сделал для нее качели прямо возле их логова. Самая прочная плетеная шелковая веревка и деревянная доска, которой Коул только помог придать форму. Рекош также сделал еще одно дополнение, специально для Ахмьи — шелковую подушку для ее удобства.

Ее восторг при виде подарка согрел его сердце. Ему нравилось смотреть, как она раскачивается на них. Нравилось, как лучезарно она улыбалась, как развевались в воздухе ее волосы, как блестели ее глаза. Ему нравилось, какой свободной она выглядела.

Когда она качалась, болтая ногами и с развевающейся юбкой, казалось, что она летит.

Это было место, где он проводил большую часть времени, где он хотел быть. Разговаривать с ней, греясь в солнечных лучах, льющихся через окна, деля с ней трапезы. Рассказывать ей истории и слушать ее. Сопровождать ее, когда она ухаживает за растениями и садом, который разбила снаружи. Ткать для нее новую одежду и учить ее ткачеству.

Делить с ней свою жизнь всеми возможными способами.

Когда много лет назад он впервые покинул Такарал, чтобы участвовать в войне с Зурваши, Рекош очень быстро и очень жестоко усвоил, что мир намного больше города, в котором он вылупился. Он понял, что в жизни есть гораздо больше, чем просто ткачество.

Какая-то часть его души жаждала приключений, исследований. Война показала ему жестокость, которая часто сопутствовала ей. После этого он вернулся домой, чувствуя себя… потерянным. Потерянным. Как будто не было места, которому он по-настоящему принадлежал, места по-настоящему для него. Он и его друзья снова и снова проявляли себя в битвах, но что это им дало? У всех у них были глубокие шрамы, как видимые, так и незримые. Все они вернулись, отягощенные болью. Даже то, что он любил больше всего, — ткачество — стало привычкой, не более чем способом занять время.

И вот однажды Кетан попросил Рекоша, Уркота и Телока помочь ему с чем-то, о чем он не мог говорить. Рекош сделал бы все, о чем попросил его друг, но он не мог отрицать, что интрига и тайна взволновали его.

Он не смог бы даже предположить, что покажет им Кетан. Встреча с Айви заставила Рекоша усомниться во всем, что, как он думал, знал, но когда он впервые увидел Ахмью…

Все изменилось.

Жвалы Рекоша приподнялись, когда он зацепил когтем пряди ее волос и осторожно убрал их с лица.

Ахмья вновь зажгла в нем искру, которая, как он считал, погасла навсегда. Она вдохновляла его, вела за собой задолго до того, как он признался ей в каких-либо чувствах. Задолго до того, как он даже понял, что чувствовал.

Какой бы непохожей она ни была, он с самого начала видел в ней только красоту. Там, где другие могли бы увидеть хрупкое создание, он увидел силу и изящество, проницательный интеллект. Он увидел родственную душу.

Хотя он и не осознавал этого в тот момент, он увидел свою пару.

Теперь, наконец, он был там, где ему было место. Он был дома. Со своей парой, своей любовью, всем для него. Он нашел предназначение. Нашел себя. Он не завидовал Телоку и Кетану за свободу, которой они наслаждались, углубляясь в Клубок как охотники, потому что он больше не был в ловушке.

Он был Рекош. Охотник и воин, когда это необходимо, ткач в душе… и более того, пара самой чудесной женщины. Муж самой красивой жены.

Не в силах больше сдерживаться, Рекош наклонил голову и прижался ртом к ее лбу, слегка проводя по нему взад-вперед.

Ахмья пошевелилась с мягким, горловым гудением, от которого по его стеблю пробежал импульс вожделения.

— Уже утро?

— Почти, кир’ани ви’кейши, — он провел когтями по ее волосам, пока не достиг спины, где провел ими по ее коже, следуя нежному, грациозному изгибу позвоночника. Она вздрогнула. Добравшись до поясницы, он дразняще коснулся ими ниже, и ниже, и ниже. Он сделал паузу, поглаживая когтем взад-вперед верхушку ее задницы.

У Ахмьи перехватило дыхание, и ее тело напряглось. Она подняла голову, и ее глаза, темные озера, отражающие красный блеск его глаз в сумраке раннего утра, встретились с его.

— Почему ты так рано проснулся?

— Я хотел посмотреть, как утреннее солнце падает на твою кожу и заставляет тебя сиять, — сказал он, поглаживая ладонями нижних рук тыльную сторону ее бедер, чтобы остановиться на заднице. Он сжал мягкую плоть, массируя ее.

— О…

Хотя Рекош не мог видеть, как она покраснела, он почувствовал это по теплу ее кожи, прижатой к его шкуре. Он провел когтями вверх по ее позвоночнику. Дрожь пробежала по телу Ахмьи, и он почувствовал, как ее кожа покрылась крошечными пупырышками. Ему нравилось, насколько отзывчивым было ее тело на его прикосновения. Он усилил массаж, широко раздвинув ее задницу и прижимая ее лоно к своей щели.

— Рекош, — простонала Ахмья, впиваясь пальцами ему в грудь. Прикосновение тупых ногтей к шкуре вызвало еще одну волну в его теле, и предвкушение захлестнуло с новой силой.

— Ах, моя жена… Я не могу устоять, когда ты так произносишь мое имя, — он запустил пальцы верхней руки в ее волосы и откинул голову Ахмьи назад, обнажая горло. Она ахнула, зажмурив глаза, когда его язык выскользнул, чтобы щедро облизать эту упругую плоть. Ее солоновато-сладкий вкус танцевал у него на языке, пробуждая в нем глубокий, требовательный голод.

Соски Ахмьи затвердели, прижавшись к его груди, и ее дыхание участилось. Когда Рекош вдохнул, он услышал все ставшие теперь знакомыми ароматы их логова — но ее аромат был главным, и в нем уже чувствовалось нечто большее, чем просто намек на возбуждение.

— Произнеси мое имя еще раз, моя найлия, — прорычал он ей в шею, снова прижимая ее скользкую киску к своей приоткрытой щели.

— Рекош… — прохрипела она, дрожа всем телом.

— Да, — он провел языком по ее подбородку, затем по мягким губам. Выпутав пальцы из ее волос, он опустил руку вниз, чтобы обхватить ладонью ее маленькую грудь, проведя большим пальцем по напряженному соску, прежде чем ущипнуть его и вызвать у нее резкий вздох. — Скажи своему лувину, как сильно он тебе нужен.

— Ты нужен мне. Ты так сильно нужен мне, — выгибаясь от его прикосновений, она крепче обхватила его бедрами и повела тазом, исторгая из его горла глубокий стон. Ее ресницы затрепетали, и она встретилась с ним взглядом. — Мне нужно, чтобы ты был внутри меня.

Во имя Восьмерки, ему нужно то же самое. Его пульсирующий стебель был зажат в щели, боль в нем пронизывала его до самой сердцевины, усиливаясь с каждым ударом сердец. Его нужно было высвободить, он нуждался в освобождении.

Огонь ревел в его венах, жар усиливался от аромата Ахмьи, обволакивающего его, наполняющего разум похотливой дымкой.

Ахмья раскачивалась, скользя своим лоном взад-вперед, размазывая по нему свой нектар, и тихие стоны срывались с ее губ.

— Пожалуйста, — умоляла она. — Мне нужно почувствовать твой член внутри, мой лувин.

С рычанием он переместил руки с ее задницы на бедра, крепко ухватился за них и приподнял ее. Член вырвался из щели с внезапностью и силой, от которой по телу прошла дрожь. Головка прижалась к ее гладкой щели.

Медленно Рекош притянул свою пару к себе, толкаясь в нее.

Ахмья со стоном прикусила нижнюю губу, когда он потянул, и хотя ее веки опустились, она не закрыла глаза, не отвела от него взгляда. Мало-помалу он входил все глубже. Он был внутри своей пары бесчисленное количество раз, но ее киска все еще туго обхватывала его, опаляя своим восхитительным жаром.

Ничто не ощущалось так же прекрасно. Ничто даже не было и близко похоже.

Ничто и никогда не будет.

Она тяжело дышала, вцепившись в его грудь, и он чувствовал каждую дрожь ее тела, когда она насаживалсь на него, вбирая его все глубже, и глубже, и глубже.

— Рекош…

Услышав свое имя, произнесенное с такой отчаянной мольбой, он потерял остатки самообладания. Прорычав ее имя, он снова снял ее с себя и насадил обратно, погружаясь в нее так глубоко, как только мог, даже выпуклостями на члене. Ахмья, задыхаясь, упала на него.

Дыхание покинуло легкие. Ее жар окружил его, вцепился в него, поглотил его, и он повис в блаженстве.

В этот момент он существовал только в связи между их телами. В грубых ощущениях, ослепляющем удовольствии, в биении их сердец, в переплетении нитей их душ.

Когда этот момент прошел, Рекош обнаружил, что смотрит ей в лицо. Он убрал волосы с ее щеки, обнял и, притянув к себе, прижался ртом к ее губам. Она ответила на поцелуй, мягкие губы прошлись по твердости его рта. Их языки искали друг друга, поглаживая, лаская и сплетаясь. И он наслаждался ее сладостью.

Прервав поцелуй, он коснулся головным гребнем ее лба, его дыхание было прерывистым.

— Мое сердечная нить, моя любовь… Ты — мой дом. Наши сердца всегда будут биться как одно целое, а души навсегда останутся связанными.

— Я люблю тебя, — прошептала Ахмья, пальцами поглаживая его лицо и двигая бедрами. — Я так сильно люблю тебя.

Удовольствие пронзило его, обостряясь с каждым движением ее влажной щели. Давление нарастало в его теле, и туман в голове сгущался, но он сопротивлялся безумию. Он будет наслаждаться этим моментом с ней так долго, как только сможет.