Ткач

ГЛАВА 1



Туннель Золотого Пламени гудел жизнью, когда Рекош шагал по нему. Вриксы, как самцы, так и самки, молодые, старые и все, что между, разговаривали, работали и играли. Кузницы золотых дел мастеров в дальнем конце Туннеля распространяли тепло даже с такого расстояния, окутывая грубо отесанный камень оранжевым сиянием, которое делало тени глубже, темнее и холоднее, но в этих тенях не было угрозы. Лязг инструментов, шипение пламени и расплавленного золота эхом отражались от стен, накладываясь на голоса вриксов, создавая паутину звуков.

Работы здесь, разумеется, хватало. По указу королевы Ансет тес Ишуун'ани Ир'окари, вскоре весь Такарал засияет золотыми отблесками, демонстрируя неукротимый дух его обитателей. В соответствии с этим приказом, Клыки королевы — самки-воины, служащие элитной стражей города, — отказались от многих тяжелых, непрактичных золотых украшений, предоставив золотых дел мастерам обильный материал для переделки.

Ансет стремилась возвысить весь Такарал. Практика обогащения только самых близких к правителю города умерла вместе с бывшей королевой Зурваши.

Под руководством Ансет Такарал стал почти неузнаваем. Рекош знал, что сами туннели были теми же, но свет казался ярче, воздух свежее, а камень более гостеприимным, чем когда-либо.

Шелк, висящий над входами в логова, мимо которых проходил Рекош, колыхался от нежного воздушного потока Такарала. Как и камень вокруг них, ткани были грязными и в пятнах сажи, далекими от тех ярких цветов, какими они когда-то были. Но, по крайней мере, они были целы.

Это показалось Рекошу уместным. Горьким, но уместным.

Группа самок сидела в нише впереди, разрисовывая глиняные горшки. От такого зрелища дух Рекоша наполнился радостью и гордостью. Он и его друзья покидали Такарал без намерения изменить его навсегда, но теперь тот, несомненно, изменился.

— …не то, что я слышала, — говорила самка, когда Рекош приблизился к ним.

— Ты не можешь принимать все, что говорит Джирас, за правду, — ответила одна из ее подруг, чьи волосы были заплетены в массу тонких косичек.

— Но ему сказали, что ее последователи остаются в Такарале. Они прячутся в погребальных камерах, в глубоких и давно забытых покоях.

— И как это кому-то узнать, если комнаты давно забыты? — спросила самка с косами. — Откуда бы ее последователи вообще узнали, что нужно спрятаться там?

Несмотря на его нетерпеливое желание закончить то, ради чего он пришел сюда, Рекош замедлил шаг, подтягивая завернутый в шкуру сверток нижней правой рукой ближе к телу. Многие подобные слухи, ходившие шепотом среди обитателей Такарала, имели лишь самую слабую связь с истиной, но от этого они не становились менее ценными. Знать, во что верят другие вриксы, часто так же важно, как знать, что является правдой.

— Я не знаю, — ответила первая самка, — но Джирас сказал, что ни один живой врикс не забирался так глубоко с тех пор, как сама королева Такари ходила по городу.

Третья самка фыркнула, ставя горшок. Ее большие руки были испачканы желтой краской.

— Только странники-духи проникают так глубоко, и мы должны умолять Восьмерых позаботиться о том, чтобы эти бледные существа никогда не поднялись из глубин.

— Под Такаралом ведь нет настоящих странников-духов, не так ли? — спросила вторая самка. — Это были просто истории, которые рассказывали наши матери и отцы, чтобы заставить нас вести себя хорошо. Так ведь?

— Я ничего не знаю о духовных странниках или забытых погребальных камерах, — ответила последняя из группы, крупная самка с темно-коричневой шкурой и бледно-зелеными глазами, — но я знаю Уршар, чья сестра по выводку, Улкари, была одним из Клыков Зурваши. Она утверждает, что ее сестра по выводку и остатки последователей Зурваши находятся в Клубке, ожидая шанса отомстить за свою павшую королеву.

Рекош остановился рядом с самками, взявшись за оборванный конец куска шелка, висевшего на стене туннеля. Он приподнял потертую ткань, словно осматривая нанесенный ей ущерб.

Но его внимание оставалось прикованным к разговору. Подобные слухи были не новы. О них шептались и в Такарале, и в Калдараке, и воины из обоих городов были бдительны в лунные циклы, что прошли с момента падения Зурваши. Но сейчас Рекош был далеко от своего племени — от Ахмьи. Даже при самой высокой скорости ему было бы трудно добраться до Калдарака менее чем за четыре дня.

Расстояние между Рекошем и теми, о ком он заботился, в то время как потенциальные угрозы оставались в джунглях, было в лучшем случае удручающим.

И он знал о Клыке, о которой только что упомянули. Улкари. Он был уверен, что видел ее в армии Зурваши при Калдараке, когда была убита старая королева… Но он не мог вспомнить ее судьбу.

— Королева Ансет все это время оставалась в Такарале, помогая нам. Зачем врагам поджидать ее в джунглях, если они намереваются нанести удар? — спросила первая самка.

— Их слишком мало, чтобы напасть на Такарал, — ответила самка с перепачканными краской руками.

— Разве не ходят слухи, что Кетан незамеченным прокрался в личные покои Зурваши? Он же был всего один… — сказала самка с заплетенными в косу волосами.

— Но кто еще сможет это сделать? Никто среди ее Когтей не мог сравниться с Кетаном.

Рекош отпустил шелк и повернулся лицом к самкам.

— Это потому, что королева Ансет не убивала Зурваши.

Их взгляды остановились на нем, и он заметил заинтригованный огонек в их взглядах, неприкрытый интерес. Слабый, но соблазнительный аромат, исходивший от них, только усиливал его.

Они желали его.

Его друзья-люди называли такие запахи феромонами, которые должны были вызывать реакцию у других существ. Феромоны, излучаемые самками вриксов, часто могли вызывать возбуждение у самцов независимо от их истинного интереса — даже если самец презирал самку.

И первые проблески этого он уже почувствовал, к своему большому раздражению.

— Так ты действительно веришь, что Зурваши была убита одним из этих… странных существ? — спросила женщина с косами.

— Я знаю, что так оно и было, — ответил он.

— Откуда ты можешь знать?

— Он видел это собственными восемью глазами, — сказала зеленоглазая самка, отставляя горшок в сторону. — Я тебя знаю. Тебя зовут Рекош, да? Ткач?

Он склонил голову и развел руки.

— Да.

— Ты Рекош? — спросила первая самка, снова оглядывая его с блеском в красных глазах. — Ты даже привлекательнее, чем говорят в историях.

Запах желания усилился, затопляя его чувства и заставляя тепло разливаться под поверхностью шкуры. Несмотря на его незаинтересованность, несмотря на то, что он направил всю свою силу воли против этого влияния, его сердца участили ритм, а ствол запульсировал внутри. Застежки мягко, но твердо вдавились, удерживая щель закрытой.

Это было не то, чего он хотел, совсем не то. Эти самки были не теми, кого он хотел.

— Один из наших величайших воинов, — сказала самка с косами.

— И я слышала, что он довольно искусен в обращении с шелком, — добавила зеленоглазая самка, распрямляясь.

Хотя он не жалел, что подслушал их разговор, отвечать этим самкам было ошибкой. У Рекоша изначально не было свободного времени. Он, конечно, не мог больше тратить его впустую.

И у него не было никакого желания бороться с этими проклятыми феромонами.

Самка с краской на руках протянула к нему переднюю ногу.

Рекош неторопливо отступил назад, прежде чем она успела прикоснуться к нему, и изобразил поклон.

— Пожалуйста, ваши слова гораздо добрее, чем я заслуживаю.

Она тихо защебетала.

— Я помню, как моя старшая сестра упоминала, что время от времени разговаривала с тобой. Красивый ткач из Лунного Заката… Ты…

— Это правда, что ты друг королевы? — спросила первая самка, привлекая пристальный взгляд говорившей.

Он достаточно часто сталкивался с таким интересом, и его манера говорить, как правило, не сдерживала его. Теперь, когда он принял участие в падении Зурваши, многие самки будут видеть в нем еще более желанного партнера. Но ни одна из них никогда не привлекала его. Ни одна самка не пробуждала в нем такого интереса.

До тех пор, пока он впервые не увидел Ахмью, маленькое, мягкое, нежное создание, которое пробудило в нем все защитные инстинкты, чей аромат разжег незнакомое раньше всепоглощающее желание, и каждое прикосновение которой заставляло его жаждать большего.

Ахмья, которая была парой его сердца.

Ахмья, которую он не видел почти целый лунный цикл.

Заставив свои жвалы оставаться в нейтральном положении, он сложил обе пары предплечий вместе, образовав вертикальную линию, в знак своего извинения.

— Простите меня, но я должен идти. Есть важные дела, в которых мне нужно принять участие, и я уже слишком сильно опаздываю.

У зеленоглазой самки отвисла нижняя челюсть.

— Тебе обязательно уже уходить?

— Я должен. Возможно, я вернусь в другой раз. Я уверен, что мы могли бы обменяться множеством слов, многие из которых гораздо приятнее, чем разговоры о мертвой королеве.

— Ты даешь мне в этом слово?

Он защебетал и отступил на шаг.

— Этого я предложить не могу. Я не дам клятвы, которую не смогу сдержать.

Например, клятва защищать Ахмью от вреда, которую я дал? Та, которую я нарушил почти сразу после этого?

Женщины разочарованно загудели, когда он повернулся и зашагал прочь, но он не замедлил шага, не оглянулся. Даже когда одна из них сказала:

— Интересно, выполняет ли он приказ королевы.

— Возможно, — ответила зеленоглазая самка. — Но я полагаю, что у него здесь есть родственники.

— Родственники? Кто?

Рекош зашагал быстрее, увеличив расстояние между собой и группой, чтобы убедиться, что их голоса заглушаются другими звуками, эхом разносящимися по широкому коридору.

Та небольшая информация, которую он собрал, все еще имела некоторую ценность. Это оправдывало его дискомфорт, не так ли?

Если бы я мог сказать то же самое о том, что должно произойти.

Наконец он добрался до места назначения. Для большинства это было бы просто логово, одно из множества, расположенных вдоль туннеля, с грязной тканью, висящей поперек входа, неотличимое от остальных. Но Рекош боялся этого места.

Каждый шаг этого путешествия усиливал его желание развернуться и уйти. Конечности были напряжены, тонкие волоски на ногах встали дыбом, а сердца бешено колотились. Побег от самок не ослабил его напряжения. Тело реагировало так, словно он собирался вступить в бой.

Чего он надеялся добиться здесь, кроме как задержки возвращения в Калдарак, к своему племени?

Кроме задержки его воссоединения с Ахмьей?

Он поднял сверток и провел по нему большим пальцем. Его величайшая работа находилась внутри. Творение, созданное с такой сильной страстью и мастерством, что этого было почти достаточно, чтобы заставить его поблагодарить Восьмерых.

Но боги не приложили к этому рук. Ахмья была его вдохновением, его целью. Это платье было для нее, из-за нее, и единственной вещью во всем мире, которая превосходила его красотой, была сама Ахмья.

— И все равно этого будет недостаточно, — прохрипел он, опуская сверток.

Были цели, за которые стоило сражаться, стоило истекать кровью, стоило умереть. Битва с Зурваши стоила всего риска и даже большего. Но прийти к этому логову… не было такой целью, благородной или иной. Это не было необходимой битвой. Ему вообще не нужно было быть здесь.

Его жвалы сомкнулись еще плотнее, когда он отодвинул задние лапы. Телок и Уркот ждали его, сгорая от нетерпения уйти. Все они хотели добраться до Калдарака до того, как Айви родит своего птенца, что могло произойти со дня на день. Ему не следовало заставлять их ждать так долго.

Когда он начал отворачиваться, шелковая занавесь логова отодвинулась в сторону. В большом отверстии стоял врикс с тускло-красными отметинами — самец, не такой высокий и худой, как Рекош.

Заставив жвалы расслабиться и желая, чтобы сердце успокоилось, Рекош повернулся к старшему вриксу.

Глаза Райкарна расширились. Дрожь пробежала по нему от затылка до кончиков ног, и он судорожно втянул воздух через щели в ноздрях.

Пальцы Рекоша сжались. Несмотря на то, что звуки туннеля не стихли, его мир был тих и неподвижен, пока слова не вырвались непрошеными из его горла.

— Приветствую тебя, родитель.

Райкарн бросился вперед, поднялся, обхватил лицо Рекоша ладонями и соединил их головные гребни.

— Спасибо Праматери, Защитнице, спасибо всем Восьмерым!

Голос его отца был тоньше, чем Рекош помнил. И хотя в его запахе были старые, знакомые нотки, они были подавлены стойкими запахами незнакомого врикса, дыма и сажи.

Рекош не мог решить, что он чувствует по этому поводу — и заставляет ли это его вообще что-либо чувствовать. Он боролся с желанием отпрянуть от прикосновения отца.

— Когда они шептались о том, что натворил выводок Ишууна, о том, что ты бежал с ними из Такарала, и что Зурваши охотится за тобой… — слабое рычание прозвучало в груди Райкарна, больше от облегчения, чем от чего-либо другого. — Но ты жив. Ты дома.

— Да, жив, — Рекош отстранился, хотя его родитель не ослабил хватку.

— Пойдем. Нам нет нужды разговаривать здесь, среди шума, — Райкарн практически втащил Рекоша в логово.

Рекош не сопротивлялся. Внутри было прохладнее, и звуки туннеля приглушились, как только плотная шелковая занавеска опустилась на место позади него, но напряжение и беспокойство не исчезли.

Райкарн отпустил Рекоша и отступил назад. Два врикса изучали друг друга в мягком голубом сиянии кристаллов на стенах.

— Ты выглядишь измученным, — сказал Райкарн, опустив жвалы.

Рекош защебетал.

— А ты выглядишь старым, но я не собирался упоминать этого.

— Я провел лунные циклы, гадая, выжил ли ты, а ты шутишь?

Гнев всколыхнулся в животе Рекоша, кислый и горячий.

— Учитывая все, что я пережил вместе со своими друзьями, я бы сказал, что я более чем заслужил право шутить.

Пыхтя, Райкарн отвернулся. Его плечи поникли, а движения стали скованными, когда он шагнул глубже в логово.

— Не могу себе представить, Рекош. Я не могу представить, с чем ты столкнулся, точно так же, как не могу представить, с чем, должно быть, столкнулась твоя мать.

Сердце Рекоша сжалось. Он сжал челюсти и развел жвалы, пусть и едва-едва.

— Я также не могу понять, почему, даже после всего, что мы выстрадали, ты предпочел встретиться лицом к лицу с Клубком, Терновыми Черепами и гневом королевы… — Райкарн развернулся обратно к Рекошу, внезапно показавшись меньше и слабее, шкура его потускнела. — Но это не имеет значения. У Такарала новая королева, наша жизнь с каждым днем становится немного лучше, а не немного хуже, и ты дома.

— Родитель… — Рекош покачал головой. Он не был уверен, что хотел сказать, что ему следовало бы сказать, не из-за недостатка слов, а из-за их переизбытка. Долгие годы мыслей, которые он жалел, что не озвучил, боролись за то, чтобы вырваться наружу все сразу, такие многочисленные и содержательные, что у него образовался комок в горле.

После стольких рисков, после преодоления стольких опасностей это было слишком сложно для него?

— Твои братья и сестры будут в восторге наконец-то познакомиться с тобой, — продолжил Райкарн. — Все, что у них было, — это мои старые истории, а ты всегда рассказывал сказки лучше, даже когда был ребенком.

Твои братья и сестры.

Рекош разжал пальцы, прежде чем они смогли сжать сверток еще крепче. Он сделал медленный, успокаивающий вдох.

— Я не уверен, что это было бы к лучшему.

Райкарн тихо защебетал и свел руки вместе в извиняющемся жесте.

— Прости меня, Рекош. Ты проделал долгий путь, чтобы вернуться в Такарал, если истории правдивы, и ты, должно быть, устал и проголодался. У нас припасено мясо. Поешь со мной, — он метнулся через логово к полке, уставленной глиняными горшками и плетеными корзинами.

Медленно выдохнув через носовые отверстия, Рекош огляделся вокруг. Это было логово для выводка, просторное и обжитое. Вдоль одной стены лежали взбитые шелковые и тканые одеяла, на которых Райкарн спал вместе со своей супругой Эшхет и их выводком. Сколько сейчас было малышам? Пять лет? Шесть?

Маленькие игрушки, вырезанные из дерева и камня или сделанные из ткани и набивки, были разбросаны по комнате. И снова что-то сжалось в сердцах Рекоша, и долго дремавшая боль пронзила грудь. Логово его юности часто выглядело так, прежде…

Нет. Не сейчас, не здесь.

— Куда она его положила? — пробормотал Райкарн, роясь в контейнерах на полке.

Рекош опустил взгляд на завернутый в шкуру сверток, который держал в нижних руках.

— Я пришел с определенной целью, родитель.

— Конечно, да, — рассеянно ответил Райкарн. — Нити судьбы были запутаны, но в конце концов они привели тебя туда, где твое место.

Жвалы Рекоша чуть не сомкнулись. Он не сразу отвел взгляд от свертка, и перед его мысленным взором возник образ того, что в нем находилось.

Платье, которое он соткал для Ахмьи. Лучшая работа, которую он когда-либо создавал. Когда до него дело дошло, нити судьбы совсем не перепутались. Они были сплетены — изящно, замысловато, мастерски. И они направляли его руки в этой работе.

— О, они привели меня туда, где мое место. Наконец-то я это знаю, — тихо сказал Рекош.

Райкарн открыл банку и поднес ее к ближайшему кристаллу, сузив глаза, когда заглянул внутрь.

— У нас были разногласия, но я всегда знал, что однажды ты поймешь.

Когда Рекош поднял глаза, его взгляд упал не на отца, а на широкую каменную плиту, вырезанную в нише на дальней стене. Инструменты и материалы, разложенные на ней, принадлежали золотых дел мастеру. Там же лежали украшения и бижутерия в различной степени готовности, большинство из них демонстрировали сложные детали и узоры.

Он не мог не заметить, что многие инструменты на правой стороне стола были такими же, как и на левой, только большего размера. Размера для рук самки.

Размера для Эшхет, золотых дел мастера, которую Райкарн взял в жены десять лет назад.

Ничто в этом логове не намекало на ту жизнь, которую Райкарн оставил позади. Ничто в этом логове не указывало на то, что он когда-то выполнял другую работу, что у него была другая пара, что он был отцом другого выводка. Ни иголок с нитками, ни ткацкого станка, ни инструментов для шитья или ткачества. Никаких кусков дерева, из которых руками опытного воина медленно формуются дубинки или древки копий, никаких обломков черной скалы, придающих этому оружию силу. Ни одна из игрушек, которые были любимы братьями и сестрами Рекоша, не занимала почетного места на многочисленных полках.

На стенах не было ни одной из ранних попыток Рекоша украсить ткань, демонстрируемых с гордостью родителя за усилия своего выводка.

Казалось, что матери Рекоша, Лошей, и его младших братьев и сестер никогда не существовало.

Как будто Рекоша никогда не существовало.

— Я понимаю, — сказал Рекош.

Я только надеюсь, что однажды ты тоже поймешь.

Рекош осторожно сунул свернутое платье под мышку. Он пришел сюда, чтобы показать работу отцу, но даже малейшая надежда на то, что это хоть как-то повлияет на Райкарна, была глупостью. Ничто уже не могло быть как прежде. Его отец нашел кого-то, с кем мог жить и работать бок о бок, кого-то, кто заполнил пустоту в его сердцах так, как Рекош никогда не смог бы.

Райкарн накрыл корзину тканью и выпрямился, глядя на Рекоша.

— Возможно, нам следует дождаться Эшхет. Она скоро вернется с выводком, и мы сможем поесть все вместе.

Резкие слова ядом вертелись на кончике языка Рекоша, но он сдержался.

— Нет, родитель.

— Нет? — Райкарн склонил голову набок. — У тебя есть еще какие-нибудь дела?

— Мне предстоит долгий путь до захода солнца.

— Долгий путь? — кончики ног Райкарна заскребли по полу, когда он подошел ближе. — Ты только что прибыл, Рекош. Если ты все еще сохранил свое логово в Туннеле Лунного света, то добраться до него не составит труда.

— Мое логово в Калдараке. С моим племенем.

Жвалы Райкарна раздвинулись, и тонкие волоски на ногах встали дыбом.

— Рекош, это…

— Я пришел не для того, чтобы спорить, родитель, — твердо сказал Рекош, выпрямляясь еще больше. Ярость и печаль бушевали в нем. — Наши нити давно разошлись, и мы оба были дураками, не признавая этого. Твой дом здесь. А мой — в другом месте.

— Ты пришел сказать это? Сказать… Сказать что, Рекош? Что ты больше не хочешь иметь ничего общего ни со мной, ни со своей семьей?

Рекош зашипел, широко раскрыв жвалы.

— Моя семья в Калдараке. Не здесь.

Он подчеркнул последнее слово, топнув ногой по полу.

Райкарн стукнул себя кулаком в грудь.

— Ты — моя кровь!

— И предполагается, что это имеет значение? — потребовал ответа Рекош, шагнув к отцу. — Когда я больше всего нуждался в тебе, когда мой мир рушился, где ты был?

Райкарн встретился с Рекошем лицом к лицу, их груди почти соприкоснулись.

— Я никогда не бросал тебя.

Хриплое рычание вырвалось из горла Рекоша.

— Но ты это сделал, родитель. Здесь, — он постучал костяшками пальцев по груди Райкарна, над сердцами.

— Мой мир тоже рухнул, — сказал Райкарн сквозь оскаленные клыки.

— И все же вместо того, чтобы цепляться за оставшихся у тебя родственников, ты позволил своим сердцам и разуму уплыть.

— Я никогда…

— Пощади меня. У меня нет желания выслушивать твои оправдания, — сжав челюсти, Рекош обвел взглядом кабинет, все свидетельства жизни, семьи, которые его отец создал здесь. — Я пришел попрощаться. Ты снова обрел радость и цель, и я не буду стоять у тебя на пути. Будь доволен, зная, что я нашел свой дом в другом месте, и пусть на этом все закончится.

Их взгляды встретились. Невыразимые эмоции бурлили в глазах Райкарна, которые служили зеркалом смятению внутри Рекоша.

Это было не то, чего он хотел. Не то, на что он надеялся.

Но это было именно то, чего ему следовало ожидать, не так ли?

— Я знаю этот свет в твоих глазах, Рекош, — сказал Райкарн прерывающимся голосом и с поникшей позой. — Тебя не переубедить. За все, что я сделал или не сделал…

Райкарн вздрогнул, его жвалы задергались. Когда он снова потянулся к лицу Рекоша, тот не отстранился. Их головные гребни мягко соприкоснулись, и пальцы Райкарна дернулись на шкуре Рекоша.

— Я не позволю нам расстаться с ненавистью, сын мой. Я не позволю гордыне ослепить меня из-за ран, которые я тебе нанес. Мне жаль, Рекош. Я сожалею о боли, которую я причинил тебе, о своих неудачах. Я молюсь, чтобы ты нашел в себе силы простить меня. Но если ты этого не сделаешь… Знай, что из-за этого я не буду любить тебя меньше. Пусть глаза Восьмерых смотрят на тебя с благосклонностью, Рекош. Мои сердца переполняются гордостью за тебя, и дух твоей матери поет вместе с этим.

Дрожь пробежала по телу Рекоша. Он крепко зажмурился, как будто темнота за веками могла каким-то образом прогнать бурные чувства. Как будто она могла успокоить бурю, бушующую внутри него.

— Будь здоров, родитель, — прохрипел Рекош, прежде чем отстраниться. Он не оглянулся, выходя из логова, хотя и чувствовал спиной пристальный взгляд Райкарна, пока не прошел через проем.

Он не обращал никакого внимания на вриксов, мимо которых проходил, когда шел по Туннелю Золотого Пламени, — ни на их внешность, ни на позы, ни на разговоры. Большую часть своей жизни он был очарован сплетнями и слухами, перебирал бесконечную информацию, которая текла по Такаралу так же верно, как воздушные потоки, но сейчас это его не интересовало.

Его место было не здесь, в Такарале. Так было гораздо дольше, чем он готов признать.

Его место, его дом были в Калдараке. Ему нужно было только заявить о себе. Ему нужно было только найти в себе смелость заявить о себе.

Заявить права на Ахмью как на свою.