Ткач

ГЛАВА 11



Другой вид тепла расцвел внутри Ахмьи, глубоко в ее сердцевине.

Он… он не мог знать, какой эффект произведут на нее эти слова. Не мог знать, какой глубокий смысл они подразумевали, не мог знать, как сильно она хотела, чтобы они сбылись.

Когда он отвел ее руки в сторону и стянул шелк, обнажая ее груди, это тепло распространилось наружу. Влажную кожу покалывало на открытом воздухе, а соски, и без того твердые от холода, еще больше напряглись, превратившись в ноющие бутоны.

Рекош замер. Она чувствовала, что он смотрит на нее, чувствовала его взгляд, словно клеймо на коже. Дрожь пробежала по телу Ахмьи, когда его пальцы сжались вокруг ее. Судорожно вздохнув, она медленно подняла голову и посмотрела на него.

Он уставился на ее грудь. Голова была наклонена набок, и в алых глазах светилось любопытство. Но в них было что-то большее. Что-то порочно темное и первобытное.

Голод.

Возбуждение скрутилось внизу ее живота. Хотя кожа потеплела от смущения, Ахмья не отвела от него взгляда и не попыталась прикрыться, когда он повесил шелковый топ на ближайший камень. Он снова протянул к ней руку.

Ее сердце забилось быстрее. Она поняла, что он делает, когда его рука медленно приблизилась, и все же не сделала попытки остановить его. Какая-то часть ее жаждала этого — его прикосновений, его самого — и, возможно, она слишком долго заставляла эту часть себя молчать. Может быть, она слишком долго оставляла ее неудовлетворенной.

Его пальцы скользнули вдоль ее груди. Шершавое тепло едва коснулось кожи — и тут же сменилось нежным движением большого пальца по соску.

Ошеломляющая, мощная волна удовольствия прокатилась по ней. Ахмья со вздохом отшатнулась.

Жар, которого она никогда прежде не знала, разлился между бедер, заставляя киску пульсировать. Она чувствовала чистое, неподдельное желание. Хотя прикосновение Рекоша было легким, сосок запульсировал.

Рекош отдернул руки с неуверенной трелью, широко раскрыв глаза.

— Я причинил тебе боль?

Ахмья скрестила руки на груди, крепко прижимая, чтобы унять боль в сосках, и покачала головой.

— Н-нет. Ты не причинил мне боли. Я в порядке.

— Хорошо, — эхом отозвался он, подергивая жвалами, пока рассматривал ее. — Но ты двигалась так, словно я причинил тебе боль.

Боже, он причинил ей боль, но не так, как думал.

— Я… просто была удивлена, — она сжала бедра, желая, чтобы это ощущение исчезло, избавило ее от этой муки. Как могла такая простая вещь, как прикосновение большого пальца к соску, возбудить в ней такое вожделение?

Потому что это был он.

Даже когда она прикасалась к себе сама, то никогда не чувствовала ничего столь же сильного, как эта маленькая ласка.

— Ты не причинил мне вреда, — сказала Ахмья. — Я обещаю. Мне просто… просто холодно.

От него донеслось низкое гудение. Он провел костяшками пальцев по ее щеке.

— Но твоя кожа красная и теплая.

У нее вырвался нервный смешок.

— Люди обычно не чувствуют себя комфортно, находясь обнаженными рядом с другими, помнишь?

— Ах, — он опустил подбородок в легком кивке. Его нижние руки опустились на ее бедра, одна из них поймала узел на юбке и распустила его. — Но ты будешь чувствовать себя лучше без мокрого шелка, а я не кто-то другой. Я Рекош.

Сердце бешено заколотилось, когда он снял шелковую юбку с ее талии, отведя ткань в сторону, и холодный воздух обдал полностью обнаженное тело Ахмьи. Она впилась пальцами в плечи. Она никогда не стояла обнаженной ни перед кем, кто не был медицинским работником, кроме Айви, Келли, Лейси и Ансет.

Но с Рекошем все по-другому. Было что-то волнующее в том, чтобы предстать уязвимой и беззащитной перед ним. Что-то волнующее в том, как его алые глаза скользили по ее телу. Она задрожала, и возбуждение внутри усилилось.

Рекош сделал медленный, глубокий вдох, который перешел в едва слышное рычание. Его застежки сдвинулись, плотно прижимаясь к щели, и румянец залил все тело Ахмьи, с головы до пят.

Он знает. Он знает. О Боже, он знает.

Рекош рассеянно опустил юбку рядом с топом. Она могла только наблюдать, как он шире расставил ноги, поставив передние по обе стороны от нее, и опустился.

— Кир’ани ви’кейши, — он легко провел тыльной стороной когтя по линии крошечных шрамов на животе, заставляя ее плоть дрожать. Его рука продолжила опускаться к шрамам на бедре, самый верхний из которых был очень близко к ее киске.

Она затаила дыхание, боясь пошевелиться, боясь издать хоть звук. Боясь раздуть пламя, бушующее внутри нее, чтобы оно не поглотило ее.

Свет снаружи померк, и дождь усилился.

Рекош наклонился вперед, упираясь нижними руками в землю, и приблизил к ней голову. Глаза Ахмьи вспыхнули. Его дыхание было теплым на прохладной коже ее живота, но оно не могло сравниться с жаром его взгляда.

Все, что она могла сделать, — это не извиваться, не опустить руку к лону и не зажать между бедер.

Все, что она могла сделать, — это не умолять его положить свою руку туда.

Наполовину трель, наполовину рычание, которое он издал, завибрировало в воздухе между ними, отчего Ахмье стало намного труднее сохранять контроль. Он обхватил ее бедро верхней рукой, зацепив за колено, и приподнял ногу.

— Рекош! — она покачнулась и вытянула руки, положив их ему на плечи.

Другая его рука скользнула поверх Ахмьи, и большая ладонь легла ей на задницу, давая опору. Ее бешено колотящееся сердце яростно стучало в груди.

О Боже, о Боже, о Боже.

Когда она подняла ногу, его лицо находилось всего в нескольких дюймах от киски, и не было ничего, что могло бы защитить ее от его взгляда.

— Я с тобой, — прохрипел Рекош, его дыхание щекотало волосы у нее на лобке. Он обхватил пальцами ее зад, покалывая кожу когтями. Казалось, будто прошла вечность, а они все еще оставались в этом положении — он так близко к ней, а Ахмья — на грани того, чтобы сдаться своим желаниям.

Глупо было бы предполагать, что Рекош не почувствовал запаха ее возбуждения, особенно когда его лицо находилось прямо там.

Он убрал руку с ее задницы, и Ахмья почувствовала напряжение в его теле: ощущала под своими руками, видела его в игре мускулов под его шкурой, в подергивании жвал и вставших дыбом тонких волосках на ногах. Оно было в каждом горячем, неровном вдохе, дразнящем ее лоно.

Как раз перед тем, как тело успело крикнуть ей, чтобы она действовала, Рекош сорвал с нее ботинок. Он отложил его в сторону, опустил ее ногу и повторил процесс для другой ноги.

Но когда он закончил, то не отпустил ее, а провел ладонями вверх по ее ногам и положил их на бедра, где его пальцы сомкнулись на ягодицах.

Все восемь ярко-красных глаз были пристально сосредоточены на ее киске.

Он прижал головной гребень к ее животу.

У Ахмьи перехватило дыхание, а глаза расширились. Она подняла руки, не зная, куда их деть, что делать или что сказать. Неуверенная в том, что делает.

Усилив хватку, Рекош притянул ее ближе и глубоко вдохнул. Дрожь охватила его, пробежав по длинному, худощавому телу сверху донизу. Он согнул правую переднюю ногу позади нее. Она почувствовала мягкие, крошечные волоски, когда его шкура потерлась о ее икры.

Не так давно Ахмья отшатнулась бы от такого прикосновения. Пауки были жуткими, тревожащими существами, совершенно чуждыми ей. Одного взгляда на паука было достаточно, чтобы заставить ее выбежать из комнаты, а от мысли о физическом контакте с ним у нее по коже бежали мурашки.

Но Рекош не был пауком. И хотя его прикосновения вызывали у нее множество чувств, ни одно из них не было даже отдаленно похоже на отвращение.

Больше всего она ощущала потребность.

Рекош потерся лицом о ее живот, взад-вперед, снова и снова, издавая звук, мало чем отличающийся от глубокого, раскатистого мурлыканья, от которого завибрировала и Ахмья. Она сильно прикусила нижнюю губу, чтобы сдержать стон.

Медленно она опустила руки к его макушке, запустив пальцы во влажные шелковистые волосы. Пока его мурлыканье продолжалось, стимулируя ее снаружи, ее клитор затрепетал, а дыхание стало прерывистым. Жвалы Рекоша раздвинулись, их острия дразняще задели ее бедра.

— Рекош… — прошептала она. — Что… Что ты…

Ее маленькие груди налились тяжестью, соски болезненно напряглись, а пустота внутри увеличивалась с каждым касанием его лица к ее коже. Он не просто вдыхал ее запах — он отмечал ее своим собственным. Пряный аромат заполнил ее нос, пересиливая ароматы дождя и земли.

В этом было что-то животное, что-то первобытное, и оно затронуло ту часть Ахмьи, о существовании которой она никогда не подозревала. Давно спящая часть, которая была разбужена им, инстинктивный ответ на его запах, его прикосновения, его интенсивность, его желание.

Она глубже погрузила руки в волосы Рекоша, накручивая пряди на пальцы и сжимая их, когда давление внутри нее стало почти невыносимым.

Рекош зарычал и опустил лицо ниже. Когти впились в ее задницу, когда он притянул Ахмью невозможно ближе и раздвинул ее бедра, его дыхание прошлось по коротким волосам на лобке.

А затем что-то длинное, влажное и твердое скользнуло по складкам ее киски и клитору.



Ощущение было таким странным, таким ошеломляющим, таким приятным, что Ахмья вскрикнула и оттолкнула Рекоша.

Он отшатнулся, и она споткнулась, ударившись о стену, волосы упали ей на лицо. Тело сотрясала дрожь, дыхание стало прерывистым, она схватилась за грудь. Легкие болели от желания вдохнуть побольше воздуха.

Камень за ее спиной был холодным и жестким, но он никак не мог охладить бушующий внутри нее ад. Даже боль от камней, впивающихся в подошвы ног, и жжение от когтей и клыков Рекоша, поцарапавших ее, не уняли тоски в ее центре.

Но самым сильным ощущением из всех было затяжное прикосновение его языка к ее лону.

Ахмья сжала бедра вместе.

Он лизнул меня.

Она скрючила пальцы, вонзив ногти в грудь.

Он лизнул меня.

Ее клитор запульсировал при воспоминании о прикосновении его языка, изнывая от желания большего.

Рекош лизнул мою киску.

Ахмья положила ладонь на нижнюю часть живота и надавила. Это никак не уменьшило дискомфорт.

Что-то заскрежетало по земле. Ахмья провела пальцами по волосам, убирая их с лица, и посмотрела на Рекоша.

Он отодвинулся от нее еще дальше, к краю выступа. Длинные черные, белые и красные локоны спадали на плечи, а в глазах горел отстраненный, безумный огонек. От резкого дыхания его грудь и плечи вздымались. Нижние руки, одна поверх другой, прикрывали таз — прикрывали щель. Он покачал головой, и это движение прокатилось рябью по всему его телу.

— Я… Я вернусь. Ненадолго. Скоро, — он свел предплечья вместе в неглубоком поклоне, неполном жесте извинения вриксов, и вышел из укрытия.

Ахмья оттолкнулась от стены, чтобы последовать за ним.

— Рекош, подожди!

Он замер и остановил ее движением руки.

— Останься.

— Куда ты идешь?

— Я не уйду далеко, — он повернул голову, и четыре его ярко-красных глаза встретились с ее взглядом. — Останься, Ахмья.

Нахмурив брови, она скрестила руки на груди. Ее желание подчиниться его приказу боролось с необходимостью следовать за ним. В конце концов, она кивнула.

Она молча смотрела, как он исчезает среди зелени. Холод пронзил ее, сменив жар, который охватывал всего несколько мгновений назад. Дождь лил не переставая, и потоки с навеса падали на землю у ее ног.

— Что случилось?

Что случилось? Он лизнул твою киску, а ты оттолкнула его, как будто тебе было противно. Вот что случилось.

Но она вовсе не испытывала отвращения. Потрясение, но не отвращение.

Он знает это?

Ахмья прикусила внутреннюю сторону нижней губы, осматривая джунгли в поисках каких-либо признаков Рекоша. Его нигде не было видно. Но он был близко. Она знала, что это так, верила, что это так. Он не оставит ее в одну.

Ты бы позволила ему продолжить?

Ответ последовал без колебаний. Да.

Она бы так и сделала. Если бы Рекош настоял, притянул к себе еще раз и сказал раздвинуть ноги, она бы охотно сделала это. Бесстыдно.

Жар окатил ее. Ахмья заставила себя отвернуться и оглядела их внезапно ставшее очень одиноким убежище. Ее одежда была разбросана по камням, разорванные, окровавленные полосы юбки валялись на земле, плоды синелозого дерева были забыты в куче, а пояс и сумка Рекоша лежали у дальней стены.

Ахмья уставилась на эту сумку.

Ее кольнуло чувство вины из-за того, что она потеряла в реке свою, хотя знала, что, не сняв ее, ей было бы невозможно держать голову над водой.

Она не могла стоять здесь и ничего не делать, не могла просто сидеть и ждать, гадая, куда подевался Рекош.

Гадая, почему он ушел…

И снова ушел без сумки, без припасов, которые могли означать разницу между жизнью и смертью здесь, в джунглях. Ее единственным утешением было то, что он сказал, что останется поблизости.

Будь полезна.

Подойдя к сумке, она присела и потянулась за бечевкой, развязывая узел, прежде чем откинуть клапан и распахнуть его. Все было мокрым. Если бы они боролись только с дождем, сумка из шкуры ятина сохранила бы свое содержимое сухим. Но полное погружение в бушующую реку гарантировало, что ничто не было спасено.

Она вынула вещи изнутри и разложила их сушиться. Пара одеял, бурдюк с водой, топорик с обсидиановым наконечником, несколько маленьких свертков, завернутых в восковые листья, различные лоскутки шелка и кожи, несколько деревянных катушек с туго намотанными нитками и маленькая баночка с тем, что, как предположила Ахмья, было маслом, которым вриксы смазывали свои шкуры. Несмотря на испытания, с которыми им пришлось столкнуться, большая часть вещей была упакована на удивление аккуратно.

Среди вещей было несколько инструментов, в основном сделанных из кости, которые, как она видела, он использовал для плетения веревок и сетей, а также для пробивания отверстий в ткани или коже, а также несколько игл в маленьком футляре. Хотя все они приобрели влажный, затхлый запах, вызванный тем, что их слишком долго оставляли мокрыми, аромат Рекоша остался — намек на пряности и томления.

Ахмья поднесла одну из маленьких тряпочек к лицу и вдохнула. Скорее всего, это был шелк, который он изготовил сам, сотканный его руками, и от него безошибочно исходил его аромат. Аромат, который стал так много значить для нее. Он утешал ее, успокаивал, возбуждал.

На самом дне сумки, под всем остальным, лежал кожаный сверток. Она не могла сказать, что было внутри, но сверток был завернут так плотно и надежно, и она сомневалась, что внутрь попала влага.

Он держал что-то в руках, когда навестил ее на днях, завернутое скорее в ткань, чем в кожу, но похожего размера и формы. Могло ли это быть тем, что он хотел ей подарить?

Какой бы любопытной она ни была, она не стала бы нарушать его личные границы, открывая сверток. Его содержимое, казалось, было защищено от воды, и это все, что имело значение прямо сейчас.

Ахмья расправила его сумку и встала, еще раз оглядывая джунгли.

Рекоша по-прежнему не было видно.

Схватив один из его ножей, она нашла место, где земля была покрыта мягкой растительностью, и села, подтянув ноги к груди и обхватив их руками.

Он близко. Он не оставит меня здесь одну.

Она положила подбородок на колени и уставилась в джунгли.

Ничего не оставалось делать, кроме как ждать.