Ткач

ГЛАВА 23



При свете дня все стало таким очевидным. Знаки были повсюду. Это было поселение — довольно большое, судя по всему. Многое из того, что Ахмья и Рекош приняли за скальные образования или неровности в земле, было древними каменными стенами, покрытыми слежавшейся грязью и увитыми лозами. Несмотря на деревья и буйную растительность, несмотря на то, что большие участки стен обрушились или были поглощены временем и стихиями, было легко представить фундаменты сооружений, которые когда-то стояли здесь.

Вероятно, потому, что Ахмья теперь знала, что она ищет, ее глаза открылись на природу этого места, и теперь она не могла не видеть его — не то чтобы ей этого не хотелось. Оно было завораживающим. Вриксы были разнообразным народом, и их история была богаче, чем мог предположить даже Рекош, у которого в голове хранилось так много историй.

Его интерес был так же велик, как и ее, поскольку их исследование выявило еще больше отдельных рисунков и участков похожих на паутину письменности вриксов, большая часть которой была слишком стерта, чтобы он мог ее расшифровать. Это место представляло собой часть его культуры, его наследия, о котором он никогда не знал, и это совместное с Рекошем открытие заставило сердце Ахмьи переполниться.

Она слишком хорошо знала, каково это — быть оторванным от своего наследия. Слишком хорошо знала о неуверенности в себе, которая могла возникнуть из-за этого, знала о противоречивом притяжении между прошлым, настоящим и будущим. Выросшая в Соединенных Штатах, она чувствовала себя чужаком, когда побывала в Японии, на родине своих родителей. Там было так много такого, о чем она не знала.

Мать рассказала ей все, что могла, об их культуре, их истории, но она умерла, когда Ахмья была маленькой. И хотя отец родился в Японии, мальчиком он переехал в Штаты и провел там большую часть жизни.

В любом случае, не то чтобы он был большим любителем делиться историями.

Теперь у нее никогда больше не будет возможности поговорить с ним, посетить Японию, узнать о своем наследии.

Если бы ты добралась до Ксолеи, то там было бы то же самое. Это твой выбор.

И все же, как бы сильно это ее ни огорчало, Ахмья не жалела об этом решении. Каждый шаг, который она сделала, привел ее сюда. Привел ее к Рекошу.

Они продолжили свое исследование дальше вглубь разрозненных руин, и когда обнаружили несколько широких осыпающихся ступеней, Ахмья поднялась по ним, постукивая копьем по камням, используя его как трость для ходьбы.

Пробежав пальцами по покрытой мхом каменной стене, которая тянулась вдоль одной из сторон, она уловила намеки на стертую резьбу под ней.

— Я бы хотела, чтобы ты мог увидеть это место таким, каким оно было когда-то. Даже в руинах оно прекрасно.

— Достаточно увидеть его вместе с тобой сейчас, — ответил Рекош, идя рядом с копьем в руке.

— Как ты думаешь, если бы мы привели сюда Терновых Черепов, его можно было бы восстановить?

Он задумчиво хмыкнул.

— Возможно. Но зачем? Наш дом в Калдараке.

— Я знаю, но, — Ахмья пожала плечами, продолжая подниматься по ступенькам, — теневые охотники и Терновые Черепа объединились. Может быть, это могло бы снова случиться с другими вриксами. И у вас могло бы быть место, где вы все собирались бы вместе, как единое целое, как было здесь раньше.

— Мы расскажем остальным об этом месте, и они поступят так, как пожелают. Но есть только одна, с кем я хочу быть единым. И она не врикс.

Смеясь, она взглянула на него и увидела, что его жвалы приподнялись в улыбке.

— Я не прочь снова соединиться с тобой.

Он с мурлыканьем потер передней ногой о ее зад.

— Моя найлия голодна.

Хотя Ахмья покраснела от такого открытого флирта, она не могла не ответить.

— И я бы сказала, что мой лувин испытывает жажду.

Рекош тихо защебетал.

— По тебе — всегда.

Желание вспыхнуло внутри, когда она вспомнила, каким жаждущим он был тем утром, и ощущение его языка, проникающего глубоко, глубоко, глубоко в ее киску. Ходьба, казалось, только усилила внезапное возбуждение клитора и заставила ее осознать, как быстро Рекош может сделать ее влажной.

Боже, Ахмья. Ты больше не девственница и теперь можешь думать только о сексе?

Я ничего не могу с собой поделать! Просто… это так хорошо.

С Рекошем было так хорошо.

Он всегда так защищал ее, всегда был таким нежным и заботливым. Но ей нравилось, что он не обращался с ней, как со стеклянной, когда они занимались сексом. Нравилось, как он позволял инстинкту взять верх, нравилось, как он трахал ее.

К счастью, прежде чем она успела еще немного задержаться на этих мыслях, они добрались до верха лестницы, и Рекош издал трель. Воздух вырвался из легких Ахмьи при виде открывшегося перед ней зрелища.

Они подошли к пруду, немного больше олимпийского бассейна, окруженному скалами, поросшими корнями и лианами. Несколько каменных колонн стояли по краям пруда, большинство из них, по крайней мере, частично разрушились, детали стерлись до неузнаваемости. В большой нише, вырубленной в скале прямо перед нами, возвышался кусок каменной кладки.

Как и все остальное, он был поврежден, разрушен и покрыт мхом. Но форма, которую он предполагал, была четкой — врикс. Женщина-врикс.

Она стояла на коленях, уперев передние ноги в землю и подняв три обломанные руки. Четвертая, единственная, которая была целой, была вытянута над прудом, кисть повернута и сжата в кулак.

Естественный разрыв в пологе джунглей, созданный этими скалами, позволял солнечному свету свободно падать на пруд, заливая его теплым золотистым сиянием, от которого вода мерцала. Яркие цветы санкреста усеивали скалы, их лепестки были открыты солнечному свету, но они бледнели по сравнению с самой уникальной особенностью из всех — цветами, растущими из воды.

Ярко-желтые цветы с заостренными лепестками стояли на тонких стеблях прямо над поверхностью пруда. Самые высокие из них были меньше фута в высоту, в то время как другие были такими низкими, что их нижние лепестки касались воды. На стеблях также росли большие, колючие, веерообразные листья, напоминающие пальмовые.

Они были повсюду, почти полностью закрывая пруд, их лепестки были такими яркими, что, казалось, светились собственным светом.

Ахмья скользнула взглядом по цветам, и ее наполнило чувство ностальгии. Эти цветы так сильно напоминали лотосы.

Волнение захлестнуло ее. Ахмья сделала несколько шагов вперед, прежде чем резко остановилась.

Нет, она уже проходила по этому пути раньше и не спешила снова подвергаться нападению кровожадного плотоядного растения.

Она посмотрела на Рекоша.

— Они безопасны?

— Цветы, да, безопасны, — ответил он, проходя мимо нее к кромке воды, вытянул копье, потревожив поверхность воды острием. Легкая рябь расходилась во все стороны. Некоторые растения покачивались вместе с созданными им крошечными волнами.

Рекош некоторое время смотрел на пруд, и Ахмья подошла к нему. Вода имела легкий зеленый оттенок, но была относительно прозрачной, позволяя разглядеть темные очертания крошечных, похожих на рыб существ, порхающих среди корней и мусора на дне.

— Выглядит безопасно, — сказал он, убирая копье, — но держись поближе, кир’ани ви’кейши.

Она посмотрела на него снизу вверх. Его тело было напряжено, и она увидела настороженность в прищуренных глазах, когда они окинули взглядом пруд и окрестности. Не было никаких сомнений, о чем он думал. Он помнил, как на нее напала огненная лиана, и все еще винил себя за то, что не смог защитить ее.

Ахмья положила ладонь ему на плечо.

— Все в порядке.

Кряхтя, он повернул лицо к Ахмье, не сводя с нее глаз, пока напряжение не покинуло его. Он погладил передней ногой ее икру над ботинком.

— Я знаю.

Почти дрожа от возбуждения, она опустилась на колени на краю пруда и отложила копье. Наклонившись вперед и твердо опершись одной рукой о землю, Ахмья протянула руку и взяла в ладонь один из пышных желтых цветков, притягивая его ближе. Сделав это, она поняла, что лепестки оказались не такими чисто-желтыми, как казалось издалека, а были окрашены на верхушках ярко-красными пятнами. Этот красный цвет заполнил серединки цветов.

— Что это? — спросила она.

— Аджа’ани’недал, — Рекош опустился на колени рядом с ней и провел тыльной стороной пальца по одному из лепестков с красными отметинами. — Кровь матери.

— Кровь матери? — она усмехнулась. — Я думаю, красные пятна на лепестках действительно похожи на капли крови.

— Эти цветы очень редки, но, если они растут, то очень густо разрастаются. Такие бассейны, как этот, часто превращают в священные места, — он выпрямился и указал через воду на статую. — Говорят, что давным-давно ужасная болезнь поразила вриксов. Многие умерли, и все страдали. Праматерь посмотрела на своих отпрысков, и ее захлестнула печаль при виде такой боли. Итак, она разрезала себе руку, и ее кровь пролилась дождем, упала на эти цветы и передала им часть своей силы. Поскольку они отмечены ее кровью, известно, что они исцеляют, могут облегчить болезнь и боль, остановить кровотечение из ран. Как и корень Мендера, они редки, и тоже священны. Вриксы не осмеливаются брать слишком много, опасаясь, что жертва Праматери пропадет даром.

Он хмыкнул и наклонил голову.

— Я рад, что Зурваши не нашла это место. Она бы уничтожила его.

Ахмья нахмурилась, откинулась на пятки и посмотрела на пруд. Она слышала истории о жадности Зурваши к корню Мендера, который требовался ей не из-за его целебных свойств, а потому, что из него получался ее любимый оттенок фиолетовой краски. Как она из-за этого развязала войну против Терновых Черепов, что привело к стольким смертям только из-за ее тщеславия. Но Ахмья ничего не слышала об аджа’ани’недале.

— Зачем ей разрушать это место? — спросила она.

— Потому что оно не для нее. Оно не восхваляет ее. А она знала только, как брать у других, потому что была достаточно сильна для этого.

Она посмотрела на разрушенную, разбитую статую Праматери. Время и природа нанесли ей урон, но она простоит еще много лет. Ахмья улыбнулась, когда ее взгляд упал на заросший цветами пруд.

— Я тоже рада, что она не нашла это место. Оно прекрасно.

— Оно приносит тебе радость, Ахмья. Для меня это истинная красота.

Ахмья подняла глаза на Рекоша и обнаружила, что он с нежностью смотрит на нее. Тепло расцвело внутри, вызвав знакомый трепет в животе.

Она схватила его за длинную косу и легонько потянула, пока он не наклонился к ней. Приблизившись, она прижалась губами к его твердому рту.

— Ты приносишь мне больше всего радости.

Издав тихую трель, он обхватил ладонями ее затылок и нежно прислонил головной гребень к ее лбу.

— Ах, моя найлия, моя сердечная нить…

Сердце забилось быстрее от этой близости. Ей нравилось, когда он говорил такие нежные слова, нравилось, как он вкладывал в эти простые слова такую любовь и значение.

Широко улыбаясь, Ахмья накрутила его косу на палец.

— Тааак… Можно мне взять немного Крови матери?

Он с шумом отстранился, весело прищурив глаза.

— Я знал, что ты спросишь.

Ее губы растянулись в широкой улыбке.

— Значит, это «да»? Это не запрещено?

— Не запрещено. Но, — он поднял руку с едва разделенными указательным и большим пальцами, — только немного.

— Да! Я знаю, Диего тоже не отказался бы. Как думаешь, мы могли бы взять с собой пару корешков, чтобы посадить в Калдараке? У Терновых Черепов нет подобного места, насколько я знаю, но я уверена, что они могли бы построить что-нибудь в память о Праматери.

Его жвалы приподнялись.

— Я думаю, это подарок, который они оценили бы.

— Спасибо! — Ахмья запечатлела еще один поцелуй на его рту и поднялась на ноги. Начав снимать ботинки, она спросила: — Могу я одолжить твой нож?

Сняв сумку, он поставил ее на землю и раскрыл. Почти сразу он извлек оттуда нож — человеческой работы, металлический — и протянул ей рукоятью вперед.

Вместо того, чтобы сразу же взять его, Ахмья спустила с плеч плетеные бретельки и стянула платье по телу, позволив ему образовать лужицу вокруг ног, как только оно соскользнуло с бедер.

— Ахмья, — прохрипел Рекош.

Она подняла глаза и обнаружила, что его взгляд прикован к ее обнаженному телу. Желание прошептало в ней в ответ на неприкрытый голод в его глазах, и соски затвердели.

Как далеко она продвинулась всего за несколько коротких дней. Она никогда бы не разделась так небрежно перед другими, но с Рекошем? Ей нравилось, как он смотрел на нее. Нравилось, как он отвечал ей.

Нравилось, как ее тело реагировало на него.

Но прямо сейчас у нее была задача, и она не могла позволить себе отвлекаться. По крайней мере… пока.

Усмехнувшись, Ахмья приложила палец к челюсти Рекоша и закрыл ему рот.

— Ты можешь смотреть, но не можешь трогать.

После она дразняще провела пальцем по его груди, взяла предложенный им нож и отошла, чтобы сесть на край пруда. Вода была прохладной на разгоряченной коже, когда она опустила в нее ноги, заставив тело покрыться мурашками.

Ахмья с улыбкой посмотрела на свою пару через плечо.

— Ты присоединишься ко мне?

Рекош зарычал, и она опустила глаза, увидев, что его застежки плотно прижаты к щели. Она прикрыла рот рукой, чтобы приглушить хихиканье.

— Коварно, самка. Ты пытаешься соблазнить меня, — он подошел к пруду и шагнул в воду. Через пару шагов вода дошла ему до таза, закрывая застежки и щель. Он повернулся и поманил ее к себе, согнув пальцы. — Пойдем.

О, она расскажет позже. Она была уверена в этом.

Ахмья скользнула в воду, медленно, прерывисто вздохнув от холода. Когда она опустила ноги на дно, вода поднялась до груди, облизывая соски. Она схватила стебель ближайшего желтого цветка и разрезала его ножом.

Когда она взяла цветок в ладонь и посмотрела на него, ее снова накрыла волна ностальгии.

— На Земле есть цветок, похожий на этот.

— Расскажи мне, — попросил Рекош.

— Он называется лотос. По-японски «хасу», — Ахмья провела пальцами по лепесткам. — Он растет в мутной воде, но его лепестки чистейшего розового или белого цвета. Лотос символизирует преодоление невзгод и достижение просветления. Он цветет всего несколько дней.

Она положила цветок на заросший травой берег и с улыбкой повернулась к Рекошу.

— Каждое лето, когда я была маленькой, мы навещали моих бабушку и дедушку в Японии. Бабушка брала меня, моего брата и маму собирать урожай лотосов, корни и семенные коробочки, которые остаются после того, как опадают лепестки.

Ахмья срезала еще один цветок и положила его рядом с первым.

— Часто мы с братом тайком срывали стручок и грызли семена, — она усмехнулась и пошла дальше через пруд, раздвигая веерообразные листья. — Бабушка ругала нас за то, что мы не работаем, но Хирохито всегда брал вину на себя.

Рекош двинулся рядом с ней, держа копье перед собой. Он защебетал.

— Кетан пытался сделать то же самое, когда мы были птенцами, но обычно я мог отговориться от проблемы, когда нас ловили за тем, чего мы не должны были делать.

Она усмехнулась.

— Могу в это поверить. Видя, как вы все взаимодействуете, я бы предположила, что ты был причиной большей части неприятностей?

— Я не знаю, почему ты так думаешь, Ахмья, — сказал он, сложив жвалы в кривую улыбку и бросив на нее косой взгляд.

От нее не ускользнул лукавый огонек в его глазах.

Ахмья рассмеялась и толкнула его локтем в плечо.

— Так это ты был нарушителем спокойствия!

— Я не создавал проблем. Я создавал волнение и веселье, — он постучал себя по груди. — Туннель Лунного Заката был бы скучным без меня.

Она срезала еще один цветок и протянула его Рекошу.

— Неудивительно, что Уркот — голос разума. Он просто пытается оградить всех от твоего веселья.

Рекош взял цветок свободной рукой.

— Уркот не свободен от вины. Никто из нас не свободен, — он склонил голову набок, рассматривая цветок. — Может быть, Телок. Птенцом он был очень тихим. Почти… робким какое-то время, хотя он всегда яростно боролся за нас.

— Он все такой же тихий и все такой же свирепый.

— Очень.

— Почему он держится на таком расстоянии от всех?

— Телок… несет глубокую боль в своих сердцах, которая давит на него тяжелее любого камня. Я думаю, он верит, что должен наблюдать, должен защищать, чтобы ему не пришлось снова сталкиваться с этой болью. Но нести эту ношу в одиночку может быть довольно тяжело.

Сердце Ахмьи наполнилось печалью. Она видела, на что пошел Телок, чтобы защитить их всех. Возможно, большую часть времени он не был внешне дружелюбен, но он принял Ахмью и других людей в свое племя. Под грубой внешностью Телока скрывался врикс, который глубоко заботился о своей семье, с готовностью подвергал себя опасности, чтобы обеспечить их безопасность, который мог смеяться и находить радость среди своих соплеменников… но он так редко терял бдительность.

Она срезала еще один цветок и протянула его Рекошу.

— Я надеюсь, что теперь, когда мы все поселились в Калдараке, он сможет обрести покой. Что он позволит себе расслабиться и поймет, что ему не обязательно делать все это в одиночку. Что он никогда не один.

— Я думаю, в глубине души он знает, но ему потребуется время, чтобы обрести этот покой, — он покрутил цветок за стебель. — Ты сказала, что собирала корни и семена лотосов. Для чего ты их использовала?

— Еда. Мы приносили домой собранный урожай и готовили блюдо под названием «ренкон но кинпира» с корнями лотоса, — Ахмья улыбнулась ему, хотя и немного печально. — В последний раз, — когда мне было восемь, перед смертью моей мамы.

Рекош издал низкий, печальный жужжащий звук, когда повернулся к ней всем телом. Он провел тыльной стороной пальцев по ее щеке, прежде чем заправить волосы за ухо. Пальцы задержались там, лаская круглую раковину.

— У нас с тобой останется много воспоминаний, кир’ани ви’кейши. Я буду собирать с тобой растения, готовить с тобой, ухаживать за цветами с тобой. Я научу тебя ткать и шить, если ты захочешь научиться этому. Все, что ты будешь делать, я сделаю вместе с тобой.

Грудь Ахмьи сдавило от мощной волны эмоций, глаза защипало от слез. Хотя ее отец и брат были живы, когда она покидала Землю, дом никогда не казался ей прежним после того, как она потеряла мать. Он стал холодным. И Ахмья была одна.

Рекош предлагал дружеские отношения и близость, о которых она только могла мечтать. Предлагал разделить не только моменты страсти и жара, но и моменты тишины. Обыденные моменты. И дорожить ими всеми в равной степени, осознавая, насколько ценен каждый из них.

Она поймала его руку и прижалась щекой к ладони, уткнувшись в нее носом, не отрывая от него взгляда.

— Я бы тоже сделала все это рядом с тобой, Рекош. Мы вместе построим дом.

Издав тихую трель, он наклонился и коснулся ртом ее волос, прежде чем глубоко вздохнуть. Одна из его передних ног обвилась вокруг нее под водой.

Оторвавшись от нее, Рекош предложил собрать несколько корней. Она была полностью готова погрузиться под воду и нащупать их, но Рекошу даже не нужно было наклоняться — он использовал передние ноги, чтобы выкопать несколько кореньев и ловко передать их ожидающим рукам.

Как только они разложили цветы и корни на берегу, Рекош вытащил Ахмью из пруда, прежде чем вылезти самому. Вода струилась по ее телу, и она снова окунула ноги, чтобы смыть грязь, прилипшую к пальцам ног.

— Не могу дождаться, когда привезу их обратно в Калдарак и посажу, — сказала она, отжимая кончики волос.

Мозолистые руки легли ей на плечи, и Ахмья улыбнулась, прислонившись спиной к горячему твердому телу Рекоша позади нее.

Рекош замурлыкал, низкий рокот прошел сквозь нее, дразня кожу и стимулируя соски, когда он провел ладонями по ее рукам и приблизил рот к ее уху.

— И я не могу дождаться, когда смогу поглубже зарыть свой стебель в мой маленький цветок.

У Ахмьи перехватило дыхание.

Руки Рекоша крепко сжали ее запястья, и он резко развернул ее лицом к себе, подняв ее руки вверх. Его нижние руки действовали быстро, с привычной легкостью обвязывая шелковую нить вокруг ее запястий, завязывая веревку достаточно туго, чтобы удержать ее от побега, но не настолько, чтобы перекрыть кровообращение.

Желание разгорелось внутри нее, когда он обернул шелк вокруг ее предплечий.

— Что ты делаешь?

Его алые глаза впились в нее.

— Не думай, что я забыл, как ты дразнила меня, моя порочная самка.

— Нет, — ответила она с дрожащим вздохом.

Веревка продолжала опускаться, обвивая ее грудь и плечи.

— Тогда ты знаешь, что я делаю.

Ахмья ощущала каждое прикосновение его пальцев к коже, и когда она стояла там, обнаженная, с поднятыми руками и выгнутой спиной, ее киска набухла от возбуждения.

Когда его пальцы обвязали шелк вокруг ее грудей, он ущипнул один из напряженных сосков, вызвав у нее резкий вздох.

— Рекош!

Он еще сильнее раздвинул ее ноги, а затем обмотал веревку вокруг ее талии и между бедер. Киска Ахмьи сжалась, и у нее вырвался прерывистый крик, когда он продел шелковую петлю между складками влагалища, завязав узел прямо над клитором. Она зажмурилась от этого ощущения. Каждое едва уловимое движение тела заставляло этот узел тереться о нее, что превращалось в самую изысканную пытку.

Непрошеный стон сорвался с ее губ, когда она выгнулась на веревке. Удовольствие захлестнуло ее.

— Ах, самка, — защебетал Рекош. Он схватил ее за подбородок, уговаривая открыть глаза и посмотреть на него. — Теперь моя очередь.

Дрожь предвкушения пробежала по ее телу, когда он подбросил моток шелковой веревки высоко над головой. Он не отводил от нее взгляда, когда потянул за другой конец, поднимая ее над землей и подвешивая достаточно высоко, чтобы она смотрела на него сверху вниз. Веревка восхитительно впилась в ее клитор.

— О Боже, — прохрипела она, поджимая пальцы ног.

Он обхватил ее ноги и закинул себе на плечи. Когти вонзились в чувствительную плоть ее задницы и бедер, когда он широко раздвинул ее, раскрывая киску.

Рекош сделал глубокий вдох и выпустил его с рычанием.

— Как твое тело жаждет меня.

— Рекош… — дыхание Ахмьи было быстрым и неглубоким, она выдержала его яркий, багровый взгляд.

Он провел грубым, твердым ртом по внутренней стороне ее бедра.

— Больше никаких слов.

Затем он засунул длинный, толстый язык глубоко в нее, и Ахмья погрузилась в блаженство.