Ткач

ГЛАВА 26



Рекош разрывался на части, когда двигался к вражескому лагерю с парой Когтей.

Все его мысли, чувства и инстинкты находились в конфликте. Страх и ярость продолжали сражаться в его душе. Ему нужно было биться за свою пару, освободить ее, убить всех, кто угрожал ей. Но если он сразится, они причинят боль Ахмье.

Они убьют ее.

Действовать означало бы приблизить ее конец. Продолжать подчиняться — только отсрочило бы неизбежное.

Эти вриксы, все еще фанатично преданные Зурваши, не пощадят жизней Рекоша и Ахмьи. Какой бы выбор он ни сделал, конечный результат будет тем же самым.

Он не мог этого изменить… Но и принять не мог. И последние угольки надежды боролись в нем за то, чтобы не угаснуть под безжалостным потопом реальности.

Внутренняя борьба терзала его сердце, когда они достигли места назначения.

Лагерь окружал барьер из ветвей и терновых кустов. Рекош и его друзья иногда создавали такие барьеры для защиты своих лагерей, используя их для отпугивания чрезмерно любопытных или голодных зверей. Но он никогда не видел настолько высокого и длинного, как этот.

В центре тернового кольца стояло высокое дерево, к которому на толстых шелковых нитях была подвешена круглая платформа. Два Когтя с зазубренными копьями в руках жестикулировали с вершины.

Улкари толкнула Рекоша в Лагерь, достаточно сильно, чтобы заставить его споткнуться. По его спине пробежал жар, исходящий от того места, к которому она прикоснулась. Это был зуд под шкурой, который невозможно почесать. Бурление в животе, которое никак не желало утихать.

— Может, мне идти впереди, раз тебе нужно ускориться? — проворчал он, с силой натягивая свои путы. Шелк скрипел и впивался в кожу, но не поддавался ни на пядь.

— Закрой рот, — прорычала Улкари, ударяя его по затылку тупым концом копья.

Он снова споткнулся, глухой удар эхом отдался в черепе. Но боль, как и многие другие ощущения по всему телу, была отдаленной. Тупой. И у него возникло искушение рискнуть навлечь на себя еще один удар, обернувшись, чтобы украдкой взглянуть на Ахмью, которую со связанными за спиной руками и ногами несла на плече Клык, как зверя на убой.

Рекош стиснул зубы и сжал кулаки, сдерживая новую волну гнева. Он ничего не мог поделать с этой эмоцией. Пока нет, пока не представится возможность…

Или пока он не создаст ее.

Итак, он заставил себя изучать лагерь. Внутри было множество строений, укрытий, сделанных из дерева, шелковых веревок, ткани и листьев. Большинство выглядели так, словно находились под воздействием непогоды по крайней мере несколько восьмидней.

Под некоторыми из этих укрытий было сложено оружие — боевые копья и зазубренные пики, топоры из черного камня, шипастые дубины и кожаные щиты. Хотя он не мог сосчитать их все, пока двигался, оружия было гораздо больше, чем вриксов, даже если добавить двух дозорных на платформе к группе из восьми, захвативших его и его пару.

Этот лагерь был создан не просто для выживания. Как и Острие Иглы много лет назад, это был плацдарм для атаки. Это был военный лагерь.

И хотя Острие Иглы было в нескольких днях тяжелого пути от Калдарака, это место находилось менее чем в одном дне пути от дома Терновых Черепов.

— Вы вернулись раньше, чем ожидалось, — крикнула самка впереди глубоким, властным голосом, привлекая к себе внимание Рекоша.

Самка носила украшения, типичные для Клыков при Зурваши — широкий кожаный пояс, горжет из кожи ятина с золотыми лентами на шее, золотые повязки на руках и украшения, инкрустированные сверкающими драгоценными камнями. Но эти атрибуты сочетались с длинными ниспадающими белыми шелковыми накидками, напоминающими одеяние говорящих с духами. По ее лицу были размазаны три полоски бледно-серого пепла: одна по центру, между глаз, остальные по обе стороны от них.

Другая самка, одетая точно так же, стояла рядом с ней и чуть позади. По бокам от них находились пара самцов в изодранных, перепачканных сажей шелковых накидках.

— Верховная речица Оганкай, — Улкари ударил ногой по задней части тела Рекоша, заставив его опуститься на суставы ног. — Мы вернулись с неожиданной наградой.

В нескольких шагах от Рекоша Нуриганас шагнула вперед, наклонилась и опустила Ахмью на землю. Женщина со стоном рухнула в грязь и завалилась на бок. Ее темные волосы были взъерошены, а кожа грязная, в синяках и царапинах.

— Ахмья! — Рекош бросился к ней, но был остановлен Улкари, схватившей его за руки и перенесшей больший вес на задние конечности. Его ноги упирались в землю, ища опору, чтобы толкнуться вперед, но они только скользили и царапали почву.

Оганкай шагнула ближе к Ахмье, наклонив голову и сверкая красными глазами.

Улкари обхватила толстой рукой шею Рекоша, когда его борьба приобрела новый отчаянный характер.

Он выдавил имя своей пары, все его внимание сосредоточилось на ней — и на приближающейся к ней массивной самке. Ахмья никогда не выглядела такой маленькой, такой беспомощной, такой хрупкой, даже рядом с Ансет или Налаки.

— Одно из созданий Кетана, — пророкотала Оганкай. Она вытянула огромную переднюю ногу и осторожно коснулась Ахмьи кончиком, вызвав тихий испуганный вздох у человека, и Рекош взревел.

— Не его золотоволосая пара, но эта все еще несет запах спаривания с вриксом… — Оганкай перевела взгляд на Рекоша, ее жвалы сомкнулись еще плотнее. — Твоя мать боролась за Такарал с честью, ткач, и все же ты предал все, что мы есть, позволив себе попасться в ловушку этого существа!

Не прикасайся к ней.

Она моя.

Не прикасайся!

Как бы сильно он ни хотел, он не мог произнести эти слова из-за сокрушительной хватки Улкари на его шее. Все, что раздавалось, было яростным рычанием.

Наклонившись, Оганкай схватила Ахмью за платье спереди и оторвала ее от земли. Врикс наклонилась, ее плечи поднимались и опускались в такт тяжелому дыханию. Клыки на жвалах были слишком, слишком близко к голове Ахмьи.

Сжав руки за спиной так, что побелели костяшки пальцев, Ахмья встретила испепеляющий взгляд Оганкай и выдержала его.

Задние ноги Рекоша погрузились в землю. Он сильно толкнулся ими, таща Улкари вперед.

С сотрясающим кости рычанием Улкари частично упала на Рекоша, едва удержавшись на ногах. Шипастая дубинка у ее бедра опустилась, острые осколки и зубы впились в его шкуру. Он зашипел от боли.

Один из осколков зацепился за веревку у него на запястьях.

Движение по обе стороны показало, что спутники Улкари бросились к ним, чтобы помочь удержать его.

Он убедился, что веревка надежно зацепилась, когда самцы схватили его. Она скользнула по осколку, и он почувствовал слабую вибрацию, когда нити оборвались.

Он немедленно проверил повреждения, отталкиваясь руками, выворачивая запястья, изо всех сил натягивая истертую веревку. Но этого было недостаточно. Пока нет.

Оганкай защебетала и провела ладонью по волосам Ахмьи.

— Какой дух. В борьбе ткача и в глазах этого существа. Наша королева, несомненно, будет довольна.

— Твоя королева мертва, — прорычал Рекош.

Улкари схватила его за волосы на затылке и ткнула щекой в грязь.

Свирепо посмотрев на Рекоша, Верховная речица отпустила Ахмью, позволив ей упасть на землю, и медленно, угрожающе поднялась.

— Смерть не властна над такой, как наша королева. Наша королева пепла и костей, богиня Клубка и всего, что в нем!

Она развернулась и почтительно поклонилась, три врикса, сопровождавшие ее, сделали то же самое, и все повторили эти слова преданным шепотом.

Наша королева из пепла и костей.

Только тогда Рекош увидел, что все это время скрывалось за ними четырьмя.

Высокая фигура, облаченная в украшения из полированного золота и яркий фиолетовый шелк — женщина-врикс, похожая на скелет. Ее руки были раскинуты, когтистые пальцы угрожающе растопырены, а челюсть отвисла, обнажив острые зубы. Чернота пустых глазниц была невероятно глубокой, наполненной голодом и злобой.

Воплощение смерти.

— О Боже мой, — прохрипела Ахмья.

Холодные руки ужаса сомкнулись вокруг сердец Рекоша и сжались, вонзив когти, чтобы высосать из его тела все тепло и силу.

Зурваши.

Она была здесь. Каким-то образом она была здесь, и…

Он сделал обжигающий вдох, и его сердца забились в быстром, изматывающем ритме.

Нет, это была не Зурваши. Это были останки Зурваши. Он мог видеть темную шелковую нить, аккуратно обмотанную вокруг почерневших костей, скрепляя их друг с другом и с каркасом из палок и столбов, торчащих из больших плоских камней, сложенных под скелетом.

— Теперь она нечто большее, — заявила Оганкай. — Наша королева. Королева. Более великая, чем Восьмерка, она — правительница всех вриксов, и наше ничтожное подношение ускорит ее возвращение в этот мир шкуры и крови.

Ахмья повернула голову, чтобы встретиться взглядом с Рекошем. Ее глаза так много выражали в этот мимолетный момент. Страх и неуверенность — да, но также и ее любовь.

Этот взгляд разбил его сердца и сразу же укрепил их, потому что в нем также выражалось простое, но глубокое понимание.

Рекош и Ахмья были этим подношением.

Нет.

Он не мог не защитить ее снова, какой бы невозможной ни казалась ситуация. Он не мог потерпеть неудачу.

Когда Оганкай и ее одетые в ткань спутники разогнулись, Улкари выпрямилась, придавив Рекоша своим весом. Как только она оторвалась от него, Когти, пришедшие ей на помощь, оторвали его от земли.

Он резко согнул запястья, ища поврежденную веревку своими длинными когтями, не обращая внимания на боль в суставе.

Подняв голову, он теперь мог видеть то, что лежало перед святилищем со скелетами. Квадратная яма, три сегмента в поперечнике и два в глубину, заполненная ветками и сучьями. Под слоем свежей древесины лежал пласт серой золы, обугленные дерево и кости — он мог лишь надеяться, что они принадлежали животным.

Одетые самцы отошли от ямы, чтобы принести большую корзину, наполненную сухими листьями, травой и ветками.

— Сегодня, моя королева, твоя воля исполнена, — воскликнула Оганкай, широко раскинув руки. — Двое твоих врагов предстанут перед твоим правосудием.

Двигаясь в унисон, самцы бросали в яму пригоршни хвороста. Такого сухого, что он, вероятно, быстро загорится.

— Не делайте этого, — сказал Рекош ровным голосом, несмотря на то, что его дыхание становилось все более частым и неглубоким. — Вы пожалеете об этом.

Один из его когтей зацепился за веревку и потянул.

С тихим звуком дискомфорта Ахмья перекатилась и встала на колени.

— Ты не в том положении, чтобы угрожать, — проскрежетала Улкари рядом с Рекошем.

— Это не угроза. Только правда.

Он услышал звон золота, когда Улкари пошевелилась, и приготовился к последующему удару.

Но Оганкай повернулась, чтобы посмотреть на него, и сделала резкий жест рукой.

— Позволь ему говорить. Для того, кто сплел так много слов, вполне уместно, чтобы его последнее были произнесены перед нашей королевой.

Улкари зарычала. Удара не последовало.

Оттолкнувшись, чтобы удержать веревку натянутой, Рекош сумел снова зацепить ее когтем. Еще несколько нитей поддались. Это казалось такой мелочью, но он знал, что иногда требуется всего лишь одна нить. Одна нить может изменить все.

Ахмья опустилась на корточки, положив руки чуть выше веревки, туго обмотанной вокруг ее обутых в ботинки лодыжек. Ее тонкие пальчики нащупали узел.

Она вряд ли смогла бы убежать от вриксов, но это означало, что она еще не побеждена. Она не смирилась с судьбой, которую выбрали для нее вриксы.

Подавив ярость, он сказал по-английски:

— Это не будут мои последние слова, жена моя.

Его пара посмотрела на него, но он лишь на мгновение встретился с ней взглядом. Она глубоко вздохнула, расправила плечи и кивнула.

— Это не последние наши мгновения, муж мой.

— У тебя есть семья в Такарале, Улкари, — продолжал Рекош на языке вриксов, осторожно разрывая веревку когтем, не обращая внимания на боль в запястьях. — Сестра. Уршар. Ты не хочешь увидеть ее снова?

Тело Улкари напряглось и излучало ярость.

— Значит, теперь ты угрожаешь моей…

— Нет, — ответил Рекош, щелкнув клыками на жвалах. — Ансет — королева в Такарале, и…

— Фальшивая королева, — заявил один из ближайших самцов.

Самым маленьким пальчиком Ахмья зацепила узел и осторожно подтянула к другим пальцам.

Рекош старался не смотреть на нее. Прямо сейчас другие вриксы считали ее недостойной их внимания, и это было единственным преимуществом, которое у нее было.

— Тем не менее, — сказал он, — Ансет управляет Такаралом. И твоя сестра процветает там, — приложив немалые усилия, он обвел взглядом остальных вриксов. — У всех вас есть семья в Такарале. Братья и сестры по выводку, матери и отцы, ваши собственные выводки. Сейчас все они живут в мире. Но то, что вы пытаетесь сделать здесь, будет угрожать этому миру.

Он сделал короткую паузу и продолжил:

— Вы воины. — Трусы. — Я всего лишь ткач, но вижу, что ваша битва не должна продолжаться. Ткань Такарала была изношена и порвана, но ее вполне можно соткать заново. Он может стать сильнее, чем когда-либо. Отложите это дело и возвращайтесь в Такарал, к своим семьям, к миру.

Обжигающий жар пробежал по его венам, затопляя конечности и заставляя его покрыться мурашками от необходимости действовать. И нить за нитью он продолжал безмолвную атаку на свои путы.

Я убью вас всех своими голыми когтями и клыками. Я выкрашу свою шкуру вашей кровью за то, что причинили вред моей паре, за то, что угрожали ей, за то, что напугали ее.

Вы заплатите своими жизнями.

— Но я обещаю вам, — продолжил он, — что ни для кого из вас не будет покоя, если вы продолжите. Вы навлечете на себя гнев Такарала и Калдарака. В этом нет необходимости. Вместе мы сможем сделать наш дом единым целым.

Улкари зарычала, сжимая руку на его плече в сокрушительной хватке, но Оганкай защебетала. Звук был тревожно легким, воздушным и беззаботным.

Ахмья потянула за петлю. Узел ослаб.

Оганкай уставилась на Рекоша, когда одетые в шелка самцы вернули корзину на место.

Нет времени. У нас почти нет времени.

— Слабость, — сказала Оганкай. — Это все, чем когда-либо были такие слова, все, чем они могли когда-либо быть, — она свела верхние кулаки с разведенными локтями, образовав треугольник, и повторила этот жест нижними руками. Результатом стал не знак Восьмерки, а замкнутая фигура с четырьмя сторонами и четырьмя остриями.

Ее раскатистый голос эхом разнесся по лагерю.

— Услышь меня, ибо я ее Верховная речица, и я говорю ее голосом.

Нет. Нет, нет…

Рекош уперся ногами в землю, вырываясь из хватки Улкари и самцов, его сердца колотились так же громко, как голос Верховной речицы. Веревка на запястьях все еще держалась.

Одетые самцы вернулись, каждый неся грубую глиняную чашу, в которой мерцали сине-зеленые языки пламени.

Во имя глаз Восьмерки, нет!

Улкари хмыкнула, когда Рекош дернулся вперед на пядь. Самцы позади навалились на его руки всем своим весом.

— Единственная настоящая сила заключается в действии! — крикнула Оганкай. — В питании корней джунглей кровью. Единственной истинной силой обладают завоеватели. И величайшая из завоевателей — Зурваши, единственная истинная королева! Наша королева из пепла и костей, которая восстанет и снова завоюет эти земли!

Еще один узел Ахмьи ослаблен, и ее лодыжки разъехались на ширину пальца.

Оганкай бросилась к человеку.

— Нет! — все внутри Рекоша сжалось от холодного, разрушительного давления.

Рука Оганкай сомкнулась на платье Ахмьи. Она оторвала человека от земли и швырнула в яму.

Ахмья закричала.

Рекош взревел и рванулся вперед, увлекая за собой своих пленителей. Он чувствовал звук в груди, в горле, раздирающий и царапающий, но он ничего не мог расслышать за эхом крика своих сердец.

Он должен добраться до своей пары. Должен прорваться сквозь этих вриксов, независимо от того, сколько их, независимо от того, сколько крови ему придется пролить.

На краю ямы двое самцов вылили из своих чаш горящий сок шиповника на хворост.