Трансформер (СИ)

Часть 13 Кузнечик

Хорошо, что следующий день был воскресным, а значит, никто не увидит его красных зареванных глаз. Сославшись на неважное самочувствие, Марк наотрез отказался идти в кино с родителями, которые выбрали прекрасный, по их словам, фильм — «Интерстеллар».

Притворившись, что заснул, омега поглубже уткнулся носом в собственное плечо, мешая папе заглянуть сыну в лицо перед уходом, и Александру Ивановичу пришлось довольствоваться растрепанной макушкой, куда он с удовольствием чмокнул сына.

До вечера Марк провалялся в своей постели. Иногда ему удавалось поспать, но сон не хотел утягивать его надолго, и он раз за разом приходил в себя, вспоминая, какой же он жалкий и убогий. Такой, о котором легко забыть, и уж точно не тот, с кем можно праздновать самый важный день в году.

Да, конечно Родион не испытывает к нему никаких чувств, но… Приглашение хотя бы из вежливости было бы величайшей радостью для маленького трансформера, если уж в его услугах никто не нуждался. А может, он подыскал себе более привлекательного защитника?

Бип — пискнул вдруг мобильник, вспыхнув голубым светом.

Дыхание замерло в горле.

«Родион?»

Омега подскочил, словно альфа только что вошел в его комнату собственной персоной. Челка упала на лоб, руки мелко затряслись. Марк замер, ошарашенный.

«Зачем он звонит? Для чего? Он все уже дал понять».

Мобильник продолжал попискивать.

— Марк, ты поднимешь наконец трубку или это сделать мне? — раздался из коридора голос папы, проходившего мимо приоткрытой двери.

Омега схватил телефон, едва справляясь с водоворотом чувств, вмиг захлестнувших голову.

«Черт с тобой, альфа.»

— Алло.

— Привет.

Марк попытался сглотнуть, но в горле неожиданно пересохло.

— Привет.

— Ты давно не звонил.

— Зачем? — резче, чем собирался, ответил Марк.

«Он что, издевается?»

— Например, чтобы поздравить меня с днем рожденья.

— Я не знал, — выпалил Марк слишком поспешно, выдавая себя с головой.

— Понятно… А что с твоими оценками?

«Нажаловались, значит.»

— Все нормально.

— А вот твои учителя говорят, что нет.

Ответить на это было нечего. Родион продолжил:

— Если ты не подтянешь предметы, то в университете тебе нечего будет делать. Соответственно, ты не сможешь находиться при мне и выполнять свои непосредственные обязанности…

На глаза омеге навернулись слезы, он закусил губу, чтобы не разрыдаться.

— …тогда зачем мы тратим столько времени? Если тебя устраивает твоя жизнь, то скажи прямо и закончим на этом.

— Меня не устраивает моя жизнь! — сорвался Марк на крик словно вскипевший чайник. — И я трачу много времени, стараясь отвечать твоим ожиданиям! — Накопленная забродившая энергия выплескивалась хаосом злости, обиды, неоправдавшихся желаний. — А находиться я при тебе и так не могу! Тебя нет в школе! Нет дома! И ты не позвал меня на этот чертов праздник… хотя бы просто… так…

От слез, бесконтрольно стекавших по щекам, началась икота. Нечем было дышать. Пальцы свело на зажатой в хватку пластмассе.

— Я сейчас заеду.

И гудки.

Упав на кровать, лицом в подушку, Марк взвыл. Рассержено, горько, с надрывом.

Еще две минуты он позволял себе задыхаться.

Дверь осторожно скрипнула.

— Марк, — совсем тихо.

— Папа! — Александр Иванович понял и, шагнув обратно, прикрыл дверь.

Тяжело втянув столько воздуха, сколько позволили легкие, Марк поднялся. Его пошатывало, а окружающее пространство никак не желало останавливаться. Еле ковыляя, держась за стены, он пошел в ванную приводить себя в порядок.

Наспех одевшись и причесавшись, Марк спешно поправил покрывало на кровати и сел, выставив руки вперед и вбирая коленные чашечки в ладони. Его немного трясло, а в распухших покрасневших глазах горел нездоровый огонь.

Что он наговорил Родиону?

Теперь он…

Теперь его…

Дрожь не желала униматься. Минуты тянулись неимоверно долго, пока не раздался дверной звонок.

Омега подскочил, отчего-то схватив себя за руку, впиваясь коротко остриженными ногтями куда-то выше запястья. Желание бежать от альфы и не убегать, разрывало на части, припечатав к месту намертво.

В заложенных, словно водой, ушах слышался глухой разговор.

Дверь открыл папа. О чем они разговаривали, было не слышно. И очень страшно. Наверное, сейчас Родион извиняется перед родителями и забирает свое предложение о свободе обратно, говорит что сильно ошибся и уходит…

«Уходит?»

Разговор затих.

Хлопнула входная дверь.

Вот и все.

Горло сдавило. Ногти впивались все глубже в кожу, но боли Марк не чувствовал.

Потяжелел воздух, дрогнул под ногами пол. Окружающие предметы поплыли: рисунок на настенном ковре размылся, теряя симметричность; вот вязкая капля тяжело плюхнулась на пол; стул неуклюже сложился под собственной тяжестью, будто придавленный невидимой плитой; всколыхнувшись, кровать пошла буграми волн; протяжно скрипнули длинные щепы шкафа, ребрясь гармошкой.

Марк медленно застывал на месте. Твердое прозрачное стекло обтекало тело, превращаясь в недвижимую хрустальную массу, консервируя омегу словно букашку в огненном янтаре.

И Марк не мог это остановить. Не хотел. Зачем?

Никому вокруг не нужна его никчемная жизнь. Так зачем она ему самому? Вечно мечтать о счастье? О радости? О Родионе?

«Не хочу.»

Стекло мягко скрипнуло, затягивая маленькое тело мертвой хваткой в центр, пряча от всех тревог мира.