За Семью Преградами

==== Глава 42. Навязчивое внимание ====

Тяжелые серые тучи неприветливо висели на самом горизонте, заволакивая все небо с севера на юг. Между ними и тонкой полоской ровной, будто блин, земли темнели серые простыни дождя, переливающиеся, перетекающие, будто занавески на сквозняке. Оттуда, с востока, задувал резкий ветер. Мороза в нем уже не было, но его ревнивые порывы трепали волосы Рады и забирались за ворот, обещая холодную ночь и, возможно, дождь.

Травы Роура, густые и нечесаные, как волосы лесной ведьмы, тревожно клонились под ветром, гнулись к самой земле. В воздухе пахло сыростью, дождем, подступающим ненастьем, и он казался Раде почти что ощутимо острым на вкус. Над головой все еще синело небо, и ослепительный диск солнца светил, заливая все своими лучами, но тучи неуклонно ползли с востока, кипя темно-синим, почти черным краем, недовольные, ворчливые, угрожающие. Подступала гроза.

Пыльная дорога тянулась вдоль диких лесов, которыми поросли все склоны Данарских гор. Лес шумел в ответ песне ветра, растревоженный и неуютный, и первая зелень, такая яркая в начале лета, трепетала в могучих руках Среброглазой Реагрес, дрожа то ли от страха, то ли от предвкушения неминуемой бури. Звенели серебристым дождем нервные листочки осин, тянулись, будто кудри молодой женщины, поросшие мелкими листиками тонкие ветви берез, шумели, покачивая тяжелыми лапами, темные и угрюмые ели. Одни лишь дубы стояли ровно, неумолимо и спокойно, встречая подступающий ураган, и ярко-зеленая листва так резко контрастировала с темной, почти черной, изрытой выбоинами корой.

— Будет дождь, — тихонько пробормотала искорка, шагающая рядом с Радой. Взгляд ее был рассеянным и погруженным в себя.

Может, оно и к лучшему? Земля уже истомилось без дождя. Сухая, выбитая почти что в камень дорога под ногами Рады была тому доказательством, как и жесткие травы, которыми, будто щетиной, поросли обочины. Ветер поднимал из-под ног мелкую пыль, которая покрывала всю Раду с головы до ног ровным слоем. От нее даже золотистые кудряшки искорки слегка потускнели.

Караван Младших Сестер под предводительством хмурой Уты, то и дело сплевывающей сквозь дырку на месте отсутствующего клыка, тащился день за днем на север вдоль самой кромки леса. Чуть больше четырех десятков Младших Сестер, которым в этом году исполнилось восемнадцать лет, шли в Рощу Великой Мани, чтобы обрести крылья. И Раде в первые дни даже не верилось, что она тоже направляется туда с той же целью.

Богиня, уже совсем скоро я смогу летать. Это не укладывалось в голове, просто не укладывалось и все. Впрочем, Рада старалась и не думать об этом вовсе. Что толку? Последние месяцы в становище Сол научили ее одному: меньше думаешь — крепче спишь и в прямом, и в переносном смыслах. Чем тише была ее собственная голова, когда удавалось заткнуть противный внутренний голос, только и делающий, что шепчущий ей всякую ерунду, тем спокойнее проходили ее дни. Ушли кошмары, что так терзали ее какое-то время назад, а вместе с ними прошла и смертельная усталость от вечного недосыпа. Ушли резкие эмоции, благодаря которым ее кидало из стороны в сторону, будто поплавок на штормовых волнах. Осталась только золотая пульсация в груди и странное, щемящее чувство, не пропадающее ни на миг. Лучше всего ему подходило слово «стремление». Это и было бесконечное стремление к чему-то, чему Рада не могла дать названия. Все ее существо хотело… чего-то. Истомленное, измученное, пересохшее, как земля под ногами, оно молило о чем-то ином, оно искало выхода, но пока еще не могло его найти.

Она всмотрелась вперед, вдыхая сырой вкус восточного ветра. За темными макушками Каэрос виднелась дорога, светлым полотном тянущаяся вдаль. Слева белели острыми снежными шапками горы, по склонам которых сползал густой лес, справа протянулась зеленая степь Роура. Изо дня в день окружающий пейзаж мало менялся, разве что дорога порой петляла, повторяя изгибы опушки. Этим путем испокон веков молодые Каэрос шли в Рощу Великой Мани, и дорога помнила их всех, древняя, ровная, никогда не меняющаяся.

Какое-то странное чувство охватило Раду. Все, что происходило сейчас с ней, казалось священным, пусть путь и был однообразным, пусть изо дня в день ничего не менялось. Но в этом-то и была своеобразная странная красота, которой она раньше никогда не чувствовала. Две тысячи лет анай повторяли один и тот же путь, и сейчас Рада шагала по нему, чувствуя, как вытянулась через эту толщу времени связующая нить от нее к той самой первой Каэрос, что когда-то вот также направлялась навстречу своей судьбе на север.

Она никогда не интересовалась историей и презирала Церковь Молодых Богов, присвоившую себе право исчислять эту историю и измерять ее тысячами крохотных линеек. Мир Этлана Срединного был ровным, что стрела: столько-то лет прошло со времен Ирантира, столько-то — с создания Мелонии, столько-то — с Танца Хаоса. И над этой стрелой склонялось бородатое морщинистое лицо Жреца с холодными глазами, который трясущимися пальцами помечал ее вехи, запечатлевая в них то, что имело значение, отбрасывая то, что было не важно. Именно Жрецы писали историю, а потому никто не посмел бы забыть, что лишь благодаря Церкви этот грешный мир все еще продолжал существовать. И сухое, бестрепетное изображение Грозара попирало своей мраморной пятой людские надежды и стремления, мечты, дерзновенные желания. Нет ничего, кроме Молодых Богов, помните о Молодых Богах, помните о Церкви и только о ней, ведь благодаря ей вы и существуете на свете. А коли вы не будете верить, коли не будете слушаться, коли не будете платить десятину и молить о прощении, коли не раскаетесь в своих грешных мыслях, кара Грозара падет на вас. И ведь Жрецы держали свое слово. Сколько раз горели деревни, что не соглашались платить ту самую десятину не из-за того, что так ненавидели Церковь, а оттого, что неурожай побил их поля, а волки разодрали всю скотину? Сколько мужчин и женщин было замучено и запорото потому, что они не желали признать авторитет Жрецов? Сколько судеб было искалечено только потому, что лишь Церковь имела право владеть миром и править мыслями людей, предъявляла свои священные права на их судьбы и души?

Раде и раньше-то это все не нравилось, а теперь и вовсе казалось чудовищным. Иссушенный, жесткий мир, лишенный цвета и жизни. Бесконечная усталость и равнодушие к тому, что произойдет, потому что ничего изменить ты уже не сможешь. Ты можешь лишь смириться и раскаяться, а потом сложить ручки на груди и умереть, чтобы уж точно никому не мешать и ни в чем не грешить. Мерзость!

Здесь же живые ветра несли полные тучи водяных капель, и молчаливые глаза анай смотрели на них, полные чего-то такого, чего Рада никогда раньше не видела. Здесь дышали леса, здесь небо пушистым животом терлось о вершины гор и мурчало грозами, метелями и алыми закатами. Здесь не было греха, не было десятин, здесь не было одного раз и навсегда устоявшегося закона, пеньковой удавки в сморщенных старческих руках. Только ветер, воздух, солнце и жизнь, пульсирующая в каждой травинке, каждой птице, каждой маленькой анай с глазами-звездами.

Кому нужна церковь, когда есть жизнь, птицей бьющаяся под ребрами? Кому нужны Жрецы, когда есть солнечные лучи на твоих щеках? Кому нужны Боги, когда вот она, кипящая в твоих собственных жилах, распирающая твою грудь дыханием, звенящая в каждой твоей клетке и во всем вокруг сила? И почему раньше мне казалось, что обязательно должен быть кто-то, кто возьмет меня за руку и отведет к этой силе, кто подарит мне ее или расскажет о ней? Вот же она, прямо вокруг меня, повсюду, везде. И анай — единственные, кто по-настоящему знают это.

Рада задумчиво взглянула на шагающих вокруг нее Младших Сестер. Хоть Ута и пыталась выстроить их в шеренгу и заставить идти ровно, а они все равно шли так, как вздумается, трепались, смеялись, строили друг другу глазки или просто общались о чем-то. Периодически кто-то из них выбегал в открытую степь, чтобы нарвать цветов и украсить ими свои волосы. Другие затягивали мелодии без слов, которые так любили среди Каэрос, или пытались танцевать. Отовсюду доносился гомон человеческих голосов, в каждых глазах, темных или светлых, неважно, отражались лучи солнца и искры, странные яркие искры, которые Рада раньше не замечала. Казалось, что все анай все время улыбаются, даже если в этот момент улыбки на их лицах и в помине не было. А может, это что-то улыбалось через них? Какая-то единственно верная нота, сила, правда жизни, прорастающая зелеными ростками через их души, которую так нежно обнимали и согревали огненные длани их Грозной Богини?

Шелестели по утоптанному полотну сапоги, погромыхивали колеса телег с фуражом. Ута и еще несколько взрослых Ремесленниц, сопровождающих молодежь, ехали там, в хвосте колонны, сидя на козлах большущих телег, с впряженными в них круторогими неторопливыми волами. Временами охрипшая наставница драла глотку, вопя и призывая Каэрос к порядку, но те не слишком-то ее слушали, да и сама Ута не проявляла в этом вопросе того рвения, которым обычно сопровождала проводимые ей тренировки на Плацу. Теплое лето и свежий ветер не способствовали соблюдению дисциплины, и в этом тоже было что-то донельзя правильное, заставляющее и саму Раду время от времени улыбаться.

Охраны с ними не было. Ута помянула как-то мимоходом, что раньше караван всегда сопровождал отряд разведчиц на случай нападения кортов. И следы этих нападений, прекратившихся после заключения мира по окончании Великой Войны, все еще то и дело попадались им по дороге. Замшелые валуны, установленные вдоль самой кромки леса, отмечали места, где когда-то происходили стычки. Некоторые из них уже так глубоко вросли в землю за прошедшие тысячелетия, что лишь самая их верхушка виднелась из высокой травы. Другие выглядели поновее, и слой лишайника на них не мог быть старше пары сотен лет. Третьи темнели голыми боками, вовсе не покрытыми плесенью, и на них даже можно было разглядеть витиеватые письмена анай, отмечающие год нападения. И камни эти попадались буквально через каждую сотню метров, отчего Рада только качала головой и вновь поражалась этому странному народу, ее народу. Воевать две тысячи лет с кортами, воевать насмерть, а потом заключить мир и объединиться против общего врага. Сколько же сил нужно было, чтобы переступить такую ненависть! Это казалось невозможным, и все же — они это сделали.

Хотя и не до конца. Не раз она замечала, как Ута неосознанно поглядывает на степь, и глаза ее при этом темнеют. Порой, когда на горизонте появлялись темные шевелящиеся пятна, весь отряд спешно останавливался и строился, какое-то время пережидая на обочине. Корты перегоняли свои стада по бескрайней груди Роура там, где им самим того хотелось, считая, что все эти земли принадлежат им. И они тоже замирали, останавливая табуны, и подолгу смотрели на анай, разделенные колышущимся травяным морем. Потом табунщики разворачивали лошадей, и море Роура поглощало их без следа, а анай вновь возобновляли движение по дороге на север. Но каждый раз Рада физически чувствовала их напряжение и видела, как сжимаются зубы, играют на щеках желваки, посверкивают темные глаза, а руки поглаживают рукоятки долоров на поясах. И понимала, что старая вражда все еще была жива, сорной травой прорастая сквозь распаханную землю, упрямо пробиваясь недовыкорчеванными ростками сквозь молодую поросль установленного Великой Царицей и Царем Небо мира.

Вспоминая спокойный свет в глазах Тьярда, Рада смутно понимала, как им с Великой Царицей удалось это невозможное дело. Могучая воля была в этих двоих, что-то, что вращало миры и заставляло подчиняться себе, несмотря ни на что. Хоть ей довелось совсем немного времени провести в обществе царя вельдов и кортов, Рада успела всей собой ощутить эту волю и понять, что сопротивляться ей бесполезно. Теперь она направлялась навстречу с Великой Царицей анай и все гадала, что же ее ждет? Их первая встреча была совсем недолгой, но Рада помнила приглашение Держащей Щит задержаться в Роще на некоторое время. И Саира перед их отъездом из становища Сол, заменявшая царицу Лэйк во время ее дипломатического визита в земли Нуэргос, подтвердила это приглашение, заявив, что ничего не имеет против этого.

Тянущее чувство внутри усилилось, и Рада поморщилась, потирая грудь кулаком. Дрожащее золотое марево в груди будто предчувствовало то, что их ждало в Роще. Сама Рада могла об этом только догадываться.

— Сегодня Роксана и Аленна будут биться насмерть, — с затаенным предвкушением и гордостью в голосе проговорила идущая возле них Младшая Сестра Дани, Клинок Рассвета из становища Сол. — Огненная будет швырять на землю Свои копья и ломать их о грудь Жестокой.

Рада скосила на нее глаза, чувствуя всколыхнувшееся в груди раздражение. Крепкая, высокая, развернутая темноглазая сестра привязалась к Раде с самого первого дня их путешествия и теперь не отходила ни на шаг, буквально тенью следуя за ней.

Поначалу Рада и вовсе не обращала на нее внимания, но навязчивый взгляд, что постоянно буравил спину, то и дело заставлял ее передергивать лопатками и оглядываться. Долгая закалка службы в Северных Провинциях не прошла даром: Рада почти что нюхом чуяла, когда на нее глядели не просто так. Поискав взглядом среди толпы Младших Сестер, Рада быстро нашла ту, что неотрывно смотрела на нее. Как только Клинок Рассвета поняла, что ее заметили, она с уверенной улыбкой сама подошла к Раде.

— Меня зовут Дани, дочь Ирмы из становища Сол, — представилась она, протягивая Раде руку. Подбородок ее был вызывающе вздернут, в темных глазах — ни намека на слегка настороженное уважение, с которым на нее смотрели остальные Младшие Сестры.

— Рада, — представилась та, не совсем понимая, что нужно от нее этой девочке. Держала она себя, по крайней мере, так, словно Рада была должна ей золота или слишком хреново отчистила ее сапоги и теперь заслуживала наказания за это.

— Я видела, что тебя тренирует первый клинок Торн, очень много о тебе слышала, — глаза Дани светились самоуверенностью и вызовом, присущими юности. — И хотела бы учиться у тебя.

Рада опешила.

— Но я не наставница, — удивленно вздернула она брови. — К тому же, фактически, я тоже Младшая Сестра, как и ты. Кто разрешит мне учить тебя?

— А зачем кого-то спрашивать? — Дани нагло тряхнула челкой, закрывающей ее правый глаз. Черты лица у нее были какие-то мелкие, заостренные, словно у лисицы. — Тренировочные поединки между Младшими Сестрами не запрещены и, даже наоборот, поощряются. У тебя много свободного времени по вечерам, когда кончаются занятия на Плацу. Я делаю успехи в каменном мастерстве, поэтому наставница Дэйн отпускает меня раньше. Мы могли бы посвятить оставшиеся часы вечера тренировкам. И ты бы форму поддерживала, и я бы многому научилась.

Рада смотрела на нее, лишившись дара речи от такой наглости. Девчонка почти что приказывала ей, еще немного, и это можно было бы счесть открытым хамством. Пожалуй, даже Магара никогда так не разговаривала с Радой, будто с кем-то незначительным и слишком глупым, чтобы к нему относились как ко взрослому. Впрочем, хамства все-таки было не настолько много, чтобы по закону можно было выдрать эту мелкую за ее длинный язык. Она держала ровно ту дистанцию, которая полагалась между Младшими Сестрами, и ни йотой больше.

Сложив руки на груди, девочка самодовольно улыбалась и ждала ответа Рады. А та только глазами хлопала и все пыталась найти хоть какие-нибудь слова, чтобы можно было ответить ей. От такого обращения она успела отвыкнуть за прошедшие месяцы. Так с ней разговаривал в ее жизни разве что Алеор, да некоторые особенно наглые пиратские капитаны Северных Провинций, у которых вообще не было ни авторитетов, ни уважения хоть к единой живой душе.

Наконец обретя вновь дар речи, Рада хмуро взглянула на Клинка Рассвета.

— А с чего ты вообще взяла, что я возьмусь тебя тренировать? Мне-то это зачем сдалось?

— Сохранять и поддерживать форму, — невозмутимо пожала плечами та. — К тому же, думаю, тебе будет со мной интересно. Я быстро учусь, на хорошем счету у наставниц, можешь у кого угодно спросить, хоть у той же Уты. Я достаточно сильна и сметлива, чтобы с первого раза запомнить любой удар, а коли не веришь — испытай меня. Уверяю тебя, ты останешься довольна мной.

— Но мне это не интересно, — Рада красноречиво воззрилась на нее. — Меня учит первый клинок, зачем мне заниматься с кем-то другим, тем более, с Младшей Сестрой? Что такого умеешь ты, чего не умеет Торн?

В глазах девчонки колючей иголкой сверкнула обида, но вместо того, чтобы смешаться, извиниться и уйти, она только еще выше вздернула свой подбородок.

— Первый клинок сильна и умела, среди Каэрос во владении мечом ей равных нет, — чуть менее твердо, чем раньше, но с некоторой обидой в голосе заявила Дани. — Однако она недостаточно амбициозна. Она стала первым клинком по назначению царицы Лэйк и не стремится к тому, чтобы и дальше бороться за власть. Она забыла, что раньше главы сообществ выбирались всеми членами сообщества путем общего голосования. Или, — глаза ее сверкнули, — путем поединка.

Рада моргнула, не веря в то, что слышали ее собственные уши.

— Ты собралась бросить вызов Торн? Ты?! — она хмыкнула, качая головой, и Дани вновь вызывающе дернула подбородком. — Богиня, да ты еще даже крылья не получила! И уже готова драться с сильнейшим сальвагом Каэрос?

— А почему нет? Ты ведь тоже когда-то создала свою наемную роту, хоть и была всего лишь эльфийкой, которой в ее стране не было места, — голос Дани дрожал от обиды и напряжения, глаза метали молнии. — Уж наверное не только для того, чтобы защищать невинных, ты это делала. Тебе просто хотелось стать одной из сильнейших, если не самой сильной.

— Откуда ты знаешь о моей жизни в Мелонии? — нахмурилась Рада. Она не помнила, чтобы рассказывала о своей юности кому-нибудь, кроме глав сообществ. Да и Лиара явно не стала бы болтать о таком с первым встречным.

— Я же говорила, что наблюдала за тобой, — голос Дани нервно дрогнул, она неуверенно переступила с ноги на ногу, но подбородок к небу выпячивать не перестала. — Возьми меня в ученицы, Черный Ветер, и поверь, ты не пожалеешь об этом.

— Не буду я этого делать, — проворчала Рада, отворачиваясь от зарвавшейся маленькой выскочки. — У меня своих дел по горло, и на тебя времени не будет.

Впрочем, что-то в ее словах зацепило Раду. В чем-то девчонка была права. Она ведь действительно наплевала на все, собрав тот наемный отряд. Обычно благородные дамы, пусть и выпускницы Военных Академий, ничем подобным не занимались. Они вступали в сообщество Благородных Мечей и принимались с огромным удовольствием плести интриги и тыкать друг друга под бок булавками, уводить друг у друга мужей и любовников, считая при этом, что участвуют в большой политике. И на самом деле, у некоторых это действительно получалось неплохо, взять ту же покойную леди Тайрен. Но Рада-то была не из таких.

Она хотела славы, хотела песен о себе, хотела подвигов. И еще — стать самой сильной, чтобы никто уже не имел власти над ней, чтобы все они оставили ее в покое. Только вот Раде никогда не приходило в голову бросить вызов Лорду-Протектору или хотя бы кому-нибудь из высшего офицерства, чтобы занять его место. Фигурально выражаясь, конечно, ведь в Мелонии лишь король мог назначать представителей знати на высшие государственные посты. Но даже так она никогда не метила выше того места, которое занимала. Если уж по чести, она вообще никуда не метила, надеясь лишь, что рано или поздно ее армия станет достаточно большой и грозной силой, чтобы остальные дворяне оставили ее в покое. А эта девочка…

— Тогда дай мне время, — прозвучало из-за спины. Голос Дани был настойчивым и требовательным. — Дай мне возможность доказать тебе, на что я способна. Ты посмотришь и совершенно точно поймешь, что нам нужно работать вместе.

Чувствуя закипающую ярость, Рада развернулась к ней и нависла над Младшей Сестрой грозовой тучей.

— Я работаю одна, девочка! Помощники мне не нужны, как и ученики. А ты лучше поумерь свои аппетиты, пока кто-нибудь тебе их не подрезал. Вряд ли наставницы одобрят твои амбиции, тем более, что сейчас они не к месту и не ко времени.

— Я докажу тебе, Черный Ветер, — упрямо повторила Дани, глядя на нее из-под челки. — Ты увидишь, что я достойна быть твоей ученицей.

С этими словами она развернулась на пятках и ушла, оставив Раду раздосадовано таращиться ей в след.

С того случая прошло уже несколько недель, и все это время наглая Младшая Сестра крутилась у Рады под ногами, не давая ей прохода. Нельзя сказать, чтобы она особенно мешалась: под руки не лезла, голос подавала только тогда, когда рядом никого не было, к тому же, постоянно стремилась чем-то помочь Раде, будто той эта помощь была нужна. Одним словом, к глубочайшему сожалению Рады, девчонка не делала ничего такого, за что ее можно было выругать и прогнать прочь. И пусть от этого ее отделяла грань не толще волоса, но Дани очень четко соблюдала эту грань, ни на шаг за нее не заступая.

Искорке все это тоже не слишком-то нравилось. Во время ночлегов они раскладывали свои одеяла рядом, обнимая друг друга во сне. Дани демонстративно ложилась в двух шагах от них, и у Рады было такое чувство, будто она наблюдает за их сном, не смыкая глаз до утра. Во время завтрака Дани всегда была подле Рады, протягивая ей чашку с чаем или миску с кашей, опережая в этом искорку буквально на какие-то мгновения. И каждый раз глаза искорки темнели все больше при взгляде на нее, становясь холодными, как зимнее море. Рада уже несколько раз пыталась оправдаться и объяснить ей, что отделаться от проклятого Клинка Рассвета просто не может: повода нет, во всяком случае, достаточно весомого, чтобы вынести его на суд взрослых разведчиц и получить одобрение своим действиям. Искорка только успокаивающе похлопывала Раду по руке, говоря, что доверяет ей и ни в чем не винит, но глаза ее не отрывались от Дани, и в них появился недобрый огонек.

Младшая Сестра если не открыто игнорировала Лиару, то не придавала ей особого значения. Так, подруга Рады и не более того, что взять с этих подруг? Нет, она ни в коем случае не пыталась строить глазки Раде или каким-то образом преуменьшать вес их отношений, она обращалась с искоркой подчеркнуто вежливо или наигранно заинтересованно, впрочем, сразу же пропуская все ее слова мимо ушей, ведь они ничего и не значили для нее. Это бесило Раду, пожалуй, больше всего в сложившейся ситуации. Даже первая стрела Лара, похоже, действительно поняла, что у Рады с Лиарой все серьезно, и оставила свои попытки добиться расположения искорки. (Еще бы она не поняла, учитывая сломанную руку-то!) Вот только Дани даже это было глубоко безразлично.

Рада и рявкала на девчонку, когда та слишком надоедливо мельтешила рядом, пробовала ее игнорировать и не замечать, пробовала втолковать в ее упрямую голову, что она ничего не добьется своим назойливым вниманием, кроме того, что однажды нарвется на нагоняй от наставниц, но той все было нипочем. Искорка пока молчала и терпела присутствие Клинка Рассвета возле них, как терпят волы кружащую над ними навозную муху, но по ее упрямо сжатым складкам рта и холодному взгляду можно было понять, как тяжело дается ей это терпение.

Поняв, что у нее самой нет никакой возможности отогнать от себя надоедливую девку, Рада начала приглядываться к тому, как относились к ней остальные Младшие Сестры. Большая часть разведчиц поглядывала на Дани с молчаливым осуждением и недоверием в темных глазах, кое-кто, когда она отворачивалась и не видела, смотрели ей в спину и хмурились, поглаживая рукоятки долоров. Но прилюдно никто не пытался бросать ей вызов. Возможно, дело было в строгом запрете поединков среди подрастающего поколения анай, возможно, в том, что девчонка умела обращаться с оружием. Даже ее пружинистая кошачья походка и то, как она носила на боку меч, говорили о том, что она действительно одна из лучших среди молодых Воинов. Ута на вопрос Рады, заданный как-то под вечер, когда Дани каким-то чудом рядом не оказалось, только мрачно сплюнула на землю, прищурившись, и проворчала:

— Девчонка очень неплоха с мечом, это правда. Только вот вряд ли ей когда-либо суждено занять высокий пост среди Каэрос.

— Почему? — уточнила Рада, хотя и сама прекрасно знала ответ на свой вопрос.

Ута мрачно пожала плечами и бросила:

— Потому что таких не уважают.

Чем дольше Рада приглядывалась к ней, тем больше убеждалась в том, что Ута права. Какие бы успехи ни делала Дани, как бы ни выставлялась, сколько бы ни притягивала к себе взглядов, а ни в одном из них тепла не было. Кое-кто из Ремесленниц, правда, смотрел на нее восхищенными глазами, да только таких были буквально единицы. Все остальные молчали и отделывались скупыми фразами, отводили глаза, не желая вступать с ней в разговоры или ввязываться в перепалки. Да и на то, как Дани крутится вокруг Рады, Младшие Сестры смотрели молчаливо и угрюмо, периодически перешептываясь между собой и качая головами. Хорошо еще, они видели, что Раду общество Дани не слишком-то веселит, потому пока что у нее самой с этим проблем не было. Но чем дольше крутилась возле нее проклятущая Клинок Рассвета, тем больше обострялась ситуация. Рано или поздно вопрос встанет ребром, и Рада мрачновато обдумывала свои перспективы. Набьешь морду Дани — окрысится, будет вредить по-мелкому еще очень долго, такие как она всегда так делают. Не набьешь — не отвяжется до скончания века. Можно, конечно, было рассказать обо всем царице или старшим наставницам, но тогда выходило, что Рада ябедничает, а уж этого за ней никогда не водилось. Вот и приходилось сжимать зубы и рявкать помаленьку, когда девчонка слишком уж задиралась.

Сейчас Дани шагала рядом с ними с искоркой с таким видом, словно они пригласили ее побеседовать. Как всегда, на полкорпуса позади, чтобы со стороны создавалось впечатление, что она вовсе не докучает старшим, что она уважает их и скромно держится в стороне. Но в разговоре она от этого принимать участие не переставала, хоть ее никто и не звал.

Лицо искорки окаменело. Она даже головы не повернула в сторону Дани, но Рада ощутила изменение окружающей атмосферы: будто воздух сразу же резко похолодел, и дело тут было вовсе не в холодном восточном ветре.

Истолковав их молчание, как возможность и дальше вставлять комментарии, Дани продолжила:

— Не знаю, слышали ли вы про форт Серый Зуб. Это крепость анай на краю Роура, где мы раньше встречали атаки проклятых светом кочевников…

— Великая Царица объявила мир, — холодно заметила искорка. — Корты больше вам не враги, так что называть их «проклятыми светом» — большая глупость.

Рада осторожно взглянула на искорку. Видимо, Дани ее совсем припекла. Голос ее звучал ровно, да и слова были мягкими, но что-то такое было во всей ее позе, что они хлестнули, будто кнут.

Дани только слегка нахмурила брови, а затем мотнула головой, будто сбрасывая с себя прочь слова искорки, как пес отряхивается, вылезая из воды.

— Неважно, как их называть. Я о другом. Над фортом Серый Зуб всегда кипят облака, потому что это — огромная одинокая скала посреди ровной степи. Говорят, что именно в этом месте Аленна и Роксана без конца сражаются друг с другом, и ни Одна из Них не может взять верх.

— Мы слышали об этом, — проворчала сквозь зубы Рада, отворачиваясь. Раздражение буквально подбрасывало ее на месте, но сделать она с ним ничего не могла.

— Спорим, что вы не слышали историю мани царицы Лэйк — царицы Илейн и бывшей царицы Ларты, — самодовольно оскалилась Дани и заговорила почти что наставительным тоном. — Когда они обе были молоды, они поспорили, кто из них первой долетит до самого высокого пика Серого Зуба, и…

— Эту историю мы тоже знаем, Дани, — еще холоднее проговорила искорка, на этот раз повернувшись и посмотрев той в глаза внимательно и неотрывно. — Как и все остальные истории, что ты можешь рассказать. Поэтому будь добра, держи их при себе, договорились?

— Вы так уверены, что знаете все? — насмешливо вздернула бровь Клинок Рассвета. — Я могу…

— Ты можешь оставить нас и дать нам спокойно помолчать, — тихо проговорила Лиара, не сводя с нее глаз.

Несколько мгновений Дани рассматривала ее с насмешливым выражением лица, но глубоко в ее глазах зажглось ледяное пламя ярости. Потом она картинно взмахнула рукой и изобразила подобие поклона.

— Не буду вам докучать, Светозарная, — широко улыбнулась она Лиаре и повернулась к Раде: — Еще увидимся, Черный Ветер.

В молчании они с искоркой проводили Дани глазами, пока та действительно не отстала и не прибилась к компании Младших Сестер, идущих в стороне от них. И все равно Рада чувствовала на себе ее взгляд, хоть та и вступила в беседу с разулыбавшимися Ремесленницами.

— Как же она меня бесит! — вдруг тихонько заворчала рядом искорка, и Рада даже моргнула, поворачиваясь к ней. Та напряглась всем телом и бросала в сторону Дани косые взгляды из-под длинных пушистых ресниц. И голос у нее звучал похоже на кошачье шипение. — Просто невыносимая бхара!

— Не то слово, — со вздохом покивала Рада, устало потирая ладонью щеки.

— Почему ты не прогонишь ее? — взгляд Лиары походил на серую молнию: ударила Раде в лицо и сразу же пропала, как только девушка отвела глаза.

Внутри кольнула боль и тревога, и Рада подавила в себе желание обнять искорку за плечи. Сейчас они были на виду у всех Младших Сестер, и тем более, на виду у проклятущей Дани, а Рада уже от каждого чужого взгляда вздрагивала всем телом и не хотела, чтобы на них смотрели еще больше. Но она потянулась и осторожно забрала маленькую ладошку искорки в свою.

— Разве же я не пытаюсь это сделать? — Рада внимательно всмотрелась в лицо искорки. Та отводила глаза, на щеках выступили пятна гнева. Пожалуй, впервые на ее памяти Лиара злилась так сильно. — Ты же видишь, я только и делаю, что шугаю ее прочь, а она никак не отвязывается.

— Рада, ты ведь даже первой стреле сумела все внятно объяснить, а уж Лара, наверное, поопаснее будет, чем эта девчонка! — в голосе искорки зазвучал гнев.

— Маленькая моя, я обещаю тебе, что как только она даст повод, я сразу же решу эту проблему, клянусь. Думаешь, мне приятно, как она смотрит на тебя? Или что постоянно крутится вокруг нас? — Рада тяжело вздохнула, понимая, что на этом ее словарный запас иссяк, но и румянец гнева постепенно растворился на щеках искорки.

— Хорошо, если так, — это все, что та сказала, но руки из ладони Рады не забрала.

Дорога тянулась и тянулась вперед, наставницы не слишком-то торопились. Каэрос шли нога за ногу, болтая и смеясь. С погодой в этом году повезло, телеги быстро катили по укатанной в камень дороге, и к оговоренному в Роще сроку они вполне поспевали. Правда вот, Ута тоже недовольно поглядывала на восток, хмуря брови и ожидая не слишком теплой ночи.

С каждым часом ветер все крепчал, первые дождевые тучи затянули солнечный диск, бросив на мир однообразно-серый свет, а затем подтянулись и гигантские черные валы облаков, и издали послышались первые отдаленные раскаты грома. Почти сразу же вместе с ним пропел и рожок разведчиц, приказывая остановиться, и Ута, встав на козлах телеги во весь рост, хриплым голосом проорала:

— Привал! Скоро ливанет так, что мало не покажется! Так что пошевеливайтесь и ставьте палатки!

Рада почти что вздохнула с облегчением, чувствуя себя так, словно с плеч гору скинули. Палатка — она на двоих, значит, этой ночью назойливого внимания проклятой Дани можно не бояться и спокойно спать. Все предыдущие ночи стояла удушливая жара, и на земле под деревьями было гораздо уютнее, чем под тентом, так что Младшие Сестры палаток не раскладывали. А если бы Рада с Лиарой установили себе отдельный тент в стороне от всех, это выглядело бы странно. Пока ведь еще они формально не были женаты, хоть на деле все и относились к ним, как к семейной паре. Кроме Дани, во всяком случае, больше смертников не было.

Выбитая за долгие годы тележными колесами колея уходила влево, в лес, от главной ведущей на север дороги. Анай бодро зашагали туда, сопровождаемые отдаленным рычанием грома где-то за низкими, тяжелыми облаками. Следом за ними покатилась телега, переваливаясь на ухабах, мрачная Ута покрикивала на Каэрос, приказывая им пошевеливаться.

Впереди после прямого тоннеля, окаймленного со всех сторон деревьями, открылась выпилка шириной метров в сто, и в полсотню длиной. Узкий проход, по которому и проехала телега, со всех сторон окружали деревья, и Рада кивнула замыслу тех, кто организовывал это место для стоянки. Учитывая близость Роура, нужно было беречься от кочевников, и вряд ли их кони пройдут сквозь густой подлесок. Единственная тропа простреливалась на всем протяжении, а узкий проход с нее на поляну всегда можно загородить телегой. О такую преграду разобьется любая конница.

Выехав на поляну, Ута спрыгнула с телеги и поспешно приказав разбирать лагерь, принялась распрягать волов. Каэрос гурьбой направились к телеге, доверху набитой провизией и всем необходимым для долгого пути, а за спиной уже нарастало недовольное рычание, будто гигантский зверь выбирался из своей норы где-то за краем неба и грозно скалил зубы на разбудившее его солнце. Порывы ветра стали недовольными, резкими, нетерпеливыми, лес вокруг тревожно шумел.

Рада потянулась было к своему вещмешку, помеченному, чтобы сразу узнать, черной заплаткой, но чьи-то руки опередили ее. Дани вырвала ее вещмешок со свернутым тентом для палатки внутри почти что прямо у нее из-под носа и отступила на шаг, широко улыбаясь и громко объявляя:

— Не беспокойся, Черный Ветер, я вмиг поставлю для тебя тент.

— Отдай мне мои вещи, — угрожающе прорычала Рада, чувствуя, как закипает внутри ярость. Это уже было слишком, это было очень и очень чересчур!

— Мне это несложно, Рада, — покачала головой Дани, легонько кланяясь ей. — Все-то делов…

— Отдай вещи! — громче приказала Рада, уже не заботясь ни о чем.

Младшие Сестры вокруг удивленно поглядывали на них с Дани, но особенно времени глазеть у них не было. Гроза ворчала уже беспрестанно, с неба посыпались первые ледяные капли. Из-за телеги доносились проклятия Уты, несколько разведчиц вприпрыжку рванули к лесу, где под деревьями были сложены загодя поленницы дров.

— Я просто хочу помочь! — запротестовала Дани, мертвой хваткой вцепившись в вещмешок Рады.

Поняв, что сил чикаться и терпеть все это у нее уже не осталось, Рада взялась за мешок, тихо и угрожающе протолкнув сквозь зубы:

— Отпусти.

— Я могу… — вновь выкрикнула ей в лицо Дани, но вдруг ноги под ней подогнулись, и она с взвизгом опрокинулась навзничь. Мешок остался в ладонях Рады.

Рада не понимающе заморгала, отступая на шаг. Сама она ничего не делала, и не двинулась, ноги Дани не подсекала. Почему же тогда? Взгляд сам переполз на лицо искорки. На нем не было ровным счетом никакого выражения, лишь глаза сверкнули. Она стояла метрах в трех в стороне от суматохи у телеги, сложив на груди руки, и ветра степей обтекали ее со всех сторон, не причиняя ровным счетом никакого неудобства.

Дани неуклюже завозилась на земле, пытаясь подняться, Младшие Сестры удивленно перешептывались и оглядывались на нее. Из-за телеги донесся раздраженный рык Уты:

— Что там еще? Кто глотку дерет?

— Все в порядке, — отозвалась Рада, а потом взглянула на Клинка Рассвета. Потирая зад и морщась от боли, та поднималась с земли.

— Меня что-то толкнуло, как будто под ноги подсекло! — вид у Дани был одновременно взъерошенный, удивленный и злой.

— Наверное, от усталости показалось, — негромко отозвалась Рада, придерживая под мышкой свой вещмешок. — Тебе не мешало бы отдохнуть, вон, с ног валишься на ровном месте. А я уж с палаткой как-нибудь сама справлюсь.

Дани неуверенно кивнула, недоуменно оглянувшись по сторонам. Естественно, никого из ведьм с ними ведь не было, а больше такую штуку никто не мог вытворить. Во всяком случае, так она, скорее всего, считала.

Отойдя вместе с искоркой в сторону от телеги, Рада принялась быстро развязывать стягивающие горлышко вещмешка узлы. Там прятался тент, который сейчас нужно будет быстро натянуть, укрепив колышками, и бежать, помогать другим управляться с их собственными палатками. Руки Рады действовали ловко и быстро: она проделывала это тысячи раз в Северных Провинциях, чего нельзя было сказать о Младших Сестрах Каэрос, которые привыкли ночевать в сараях и на сеновалах, когда покидали становище надолго.

Капли шумливо заколотили по земле и травам, по широким листьям, черным веткам деревьев. Но все это было в стороне, за границей поляны. Глаза искорки полыхали серебром, и она держала над головами анай невидимый купол из воздуха, уводя прочь дождь. Рада коротко взглянула на нее и улыбнулась уголком рта.

— Молодец, маленькая моя, — вполголоса проговорила она, вытаскивая из вещмешка плотно скатанный тент и принимаясь его разворачивать. И имела она в виду вовсе не дождь.

— То ли еще будет, — мрачновато отозвалась искорка.

Ох, Дани, лучше бы ты послушала меня и пошла учиться к кому-нибудь другому! Никакого сострадания внутри не было и в помине, только предвкушение и азарт. Рада даже попыталась пожурить себя за это, напомнив, что она взрослая женщина, которой уже просто стыдно так себя вести, вот только азарт от этого так никуда и не делся.