За Семью Преградами

==== Глава 53. Беседы ====

Лето медленно клонилось к закату. Отгорела раскаленным маревом дрожащего воздуха жара, пролились проливные дожди, полные звонкой неукротимой мощи. Народившаяся по весне ярко-зеленая листва набралась сока и цвета, а затем отяжелела, устало обвиснув на ветвях. Задули холодные ветра с востока, и весь мир стал похож на тревожного зверя, что чуял приближение старости и все никак не мог найти себе места.

Осень подходила тихо, на мягких лапах, стараясь не пугать своим приходом обитателей Рощи. Зазолотилась пшеница, высаженная в окрестных плодородных долинах, и трудолюбивые руки анай сжали урожай, собрали и высушили скирды, подготовили поля к долгой зиме. Ветви деревьев в садах ломились от плодов, свисали к самой земле, тяжелые, увешанные, будто игрушками на дереве в Ночь Зимы, спелыми яблоками, желтыми грушами, прозрачными, полными солнца сливами. Мягкими мазками золота осень разукрасила окрестные леса, и теперь они медленно тлели, словно угли на развалинах когда-то большого костра. Скоро дунет ветер, и горы как по волшебству вспыхнут красками, расцветут диковинными цветами, превратятся в расписной платок на плечах мастерицы-рукодельницы. Уже сейчас Лиара видела первые признаки этой медленно подступающей красоты. Редкие листья кленов, начавшие алеть по самому краю, встречающиеся кое-где дубовые резные листочки, ярко-желтые на фоне почти черной коры. До буйства цвета было еще далеко, но осень приближалась и недвусмысленно давала знать о своем приходе.

Туманы ложились по ночам, густые, белые, как ватное одеяло. Они скрывали силуэты деревьев, прятали за пазухой дома, растворяли в призрачном сиянии даже луну и звезды, приглушали неумолчную песню водопада. Из туманов тут и там виднелись лишь разноцветные глазки фонариков у дверей беременных анай, да раскачивающиеся на легком ветерке высоко над головой верхушки криптомерий. Ветер играл в их густых иголках, шуршал, шелушил кору, скидывая вниз на землю крохотные чешуйки. И медленно плыли через все это волны силы, перекатываясь в одним им ведомом ритме.

Порой Лиаре казалось, что за то время, что они провели в Роще, эти волны стали как-то ощутимее, более вещественными, что ли. Но все могло быть и игрой ее воображения, ведь ей так хотелось верить, что у Тиены и Эрис получится то, к чему они так упорно и невозмутимо шагали.

Становилось прохладнее день ото дня, воздух напитала осеняя сырость, полная сладковатого запаха прелых листьев, земли и мхов, смешанных с запахами свежего дерева, домашней выпечки, людского жилья. Небо отодвинулось выше, беспокойное и больше не желающее иметь никакого дела со смертными. Теперь облака плыли в нем рваными лоскутами, лохмотьями, что казались глазу неопрятными и тревожными. Особенно ночью, когда на темное-темное небо всходила желтая луна, и поперек ее силуэта скользили разорванные тени ночных туч.

А им с Радой тем временем исполнился год. Это был так странно и так трепетно: отмечать вместе первую годовщину, как Великая Мани переплела их пути. Вроде прошло так мало времени, всего один год, и казалось, что за этот год Лиара стала старше на целую жизнь. Теперь, в покое Рощи, все, случившееся с ними по пути из Мелонии, казалось едва ли не ночным кошмаром, страшным, мучающими, от которого просыпаешься в ледяном поту с бешено колотящимся сердцем, но на утро он стирается, оставляя по себе лишь бледную тень воспоминания. Таким воспоминанием стал даже путь сквозь Семь Преград, и порой Лиаре казалось, что это и вовсе не с ней приключилось, что это всего лишь одна из ее героических песен, которых она так много спела в своей жизни. Сейчас она даже не представляла, почему тогда согласилась проделать весь этот путь. Откуда у нее взялись силы на это. Все выглядело так, будто чья-то властная рука подхватила их с Радой, как подхватывает весенний бурлящий поток крохотные чешуйки коры, и понесла, все быстрее и быстрее, навстречу их собственной судьбе. И Лиаре просто не оставалось ничего, кроме как раскинуть руки в стороны и отдаться этому потоку, позволяя нести себя. И вот, где в итоге она оказалась.

Свою годовщину они отметили вдвоем, гуляя под пушистым сводом криптомерий и держась за руки. В тот день не было нужно ничего и никого, кроме них двоих. Даже слов-то они произнесли не больше пары десятков. Они лишь бродили по мягким мхам между огромных, заросших лишайником стволов, то и дело глядя друг другу в глаза, глядя так глубоко, как только можно было смотреть, и улыбаясь друг другу, как в самый первый раз. Порой Лиаре думалось, что даже просто смотреть на Раду — недостаточно. Что ее глаза на самом деле могли бы окунуться прямо в душу Рады, слиться с ней, физически стать одним единым целым, сияющим и дрожащим, одним неразделимым, полным блаженного ощущения единства существом. Как-то она даже спросила у Эрис, возможно ли такое на самом деле. Держащая Щит только улыбнулась в ответ.

— Помни, Светозарная, что мир — это нечто полное, реально существующее, нечто, у чего нет границ. И раз в чьей-то голове рождается какая-то мысль, значит, эта мысль уже становится реально существующей, а, следовательно, — осуществимой в проявлении. Иначе она бы просто не могла возникнуть.

Обычно после таких ответов Держащей Щит у Лиары становилось еще больше вопросов. Вот только ни один из этих вопросов она все никак не могла сформулировать. У нее скорее появлялось некое ощущение того, что хотелось бы спросить у Эрис, только вот это ощущение немыслимо было даже попытаться переложить в слова. А та словно слышала эти мысли Лиары и мягко улыбалась ей в ответ, не говоря ни слова. И это тоже было своеобразным диалогом, только безмолвным.

Если бы можно было описать эту осень одним единственным словом, Лиара назвала бы ее созерцанием. Но это слово не слишком подходило, как не подходило и слово «задумчивость», и слово «молчание». В эту осень с ними обеими, ней и Радой, происходило что-то очень важное и совсем необъяснимое, почти невыразимое человеческим языком, да и любым другим языком, на котором говорили существа разумного мира.

Удручающие тренировки, которым их подвергали все лето, дали свои результаты. Теперь Лиара могла с уверенностью сказать, что она умеет летать. Не так хорошо, как взрослые разведчицы, но достаточно, чтобы самостоятельно передвигаться с места на место. Гутур, как бы ни кляли ее Младшие Сестры, со своим невозмутимым непреклонным упорством вбила им буквально в каждую клетку память о том, как именно нужно управлять собственными крыльями, чтобы те несли их на воздушных потоках. И теперь Лиара чувствовала себя в небе едва ли не так же уверенно, как и на земле.

Теперь четыре часа вечерних занятий сократились до двух, когда они оттачивали перестроения, воздушные фигуры, особенно сложные маневры. Оставшиеся два часа занимали занятия не менее важные, чем полеты, но гораздо более странные, чем могла бы себе представить Лиара. Это были своеобразные вечерние беседы, на которые собирала их Держащая Щит в большом просторном помещении, специально построенном для этих целей всего-то месяц назад.

Помещение это пока что называли просто Залом, да и вряд ли его можно было охарактеризовать как-то по-другому. В квадрате стен не было ровным счетом ничего, кроме одной большой печи, обогревающей все пространство, и циновки на полу. Чаши с огнем Роксаны в счет не шли, здесь они были в каждом жилище. Окон в стенах Зала было больше, чем в обычных жилых домах, и сквозь них внутрь проникало много света.

Через день вечером сюда приходила Держащая Щит и те анай, что хотели учиться непосредственно у нее. Они рассаживались прямо на циновки на полу, а Эрис садилась к ним лицом и предлагала какую-либо тему для разговора. Обычно она рассказывала что-нибудь о силе, немного, но достаточно интересно, об одном из ее аспектов или свойств. Дальше все присутствующие могли задавать ей вопросы по теме, а заканчивалось занятие совместной медитацией, во время которой Лиара почти что физически ощущала, как дрожит от напора энергии все ее тело. И если поначалу анай побаивались ходить на такие вечера к Держащей Щит, и в Зале собиралось не больше десятка человек, то уже буквально через несколько недель после начала занятий, в Зале уже было не протолкнуться от желающих послушать Эрис и задать ей вопросы.

— Придется нам строить новый Зал, — нахмурив брови заявила Тиена, как-то тоже решившая заглянуть на занятия и поддержать Эрис. — А этот я переоборудую под тренировочную площадку.

Так как слова у Великой Царицы с делом не расходились, на следующий же день, стремясь успеть до первых заморозков, неподалеку заложили фундамент другого Зала, в несколько раз больше предыдущего. Пока же он строился, приходилось довольствоваться старым помещением. Благо, Лиара с Радой в Роще пользовались особым уважением со стороны остальных анай, потому что именно с вечеров и разговоров с ними и началась традиция собирать всех желающих на беседы, поэтому и место для них всегда находилось в первом ряду, неподалеку от Эрис.

Многое во время этих бесед казалось странным и непривычным для Лиары. Самой главной странностью была сама Держащая Щит. С каждым днем Эрис становилась все глубже и глубже, как озеро, образовавшееся в ущелье меж скал, дно которого терялось где-то в немыслимой глубине у самых корней гор. Взгляд ее все сложнее было выдерживать, глаза подолгу не моргали, останавливаясь на одном месте, и золотое око в ее лбу сияло все ярче, рассыпая искры. И ответы, которые она давала на вопросы своих учениц было тоже очень странными. Настолько простыми, что их понял бы и ребенок, и при этом такими сложными, что Лиара едва мозги себе не скручивала, лишь бы ухватить суть. Возможно, она просто не так слушала и поэтому не все до конца понимала?

Примерно те же изменения происходили и с Тиеной. От нее теперь исходило совершенно ощутимое, видимое физическими глазами сияние, и кожей можно было почувствовать, как сгущается воздух вокруг нее. С каждым днем взгляды анай, обращенные к Великой Царице, становились все более благоговейно-перепуганными, хоть она и не делала ровным счетом ничего, что могло бы отпугнуть их. Она просто была… иной.

Единственными, кого эта инаковость совершенно не пугала, были несколько Дочерей Земли из самых рьяных приверженцев перемен, происходящих в Роще. Имен у них не было, как они сами утверждали, потому что теперь их души принадлежали Великой Царице и Держащей Щит. Но у всех глаза горели одинаковым блеском, отпугивающим Лиару: слишком лихорадочным, слишком ждущим чего-то, слишком требовательным. Так смотрели обычно или умалишенные, или преступники, отчаявшиеся вымолить у своих палачей собственную жизнь.

Их было примерно два десятка человек, хотя точнее сказать Лиара не взялась бы. Разных возрастов от самой молоденькой девчушки лет двадцати с небольшим до убеленной сединами женщины с таким морщинистым лицом, что даже по меркам анай, живущих гораздо дольше обычных смертных, она считалась очень старой. Себя они называли Детьми Мани, за которую, судя по всему, почитали и Тиену, и Эрис вместе взятых. Целыми днями эти Дети расхаживали по Роще, докучая назойливым вниманием работающим анай, отвлекая их разговорами, больше напоминающими проповеди. Порой кто-то из них принимался усердно молиться, распластываясь, словно улитка, на земле всем телом и во весь голос воспевая мантры в честь Великой Царицы и Держащей Щит. Самые неистовые ползали следом за Тиеной, целуя землю, по которой она ступала, пока однажды Жрицы в довольно резкой форме не отчитали таковых, после чего проявление подобной преданности прекратилось. Однажды вечером Лиара собственными глазами видела, как одна из Детей, раздевшись донага, стояла на коленях на пустыре за домом Великой Царицы и стегала себя по спине кожаной плетью, оставляющей на спине кровавые рубцы. Лицо ее при этом было перекошено от смешанного с болью экстаза.

Дети носили точно такую же форму, как и все остальные анай, жили в тех же домиках на склонах гор, что и другие, но их всегда можно было узнать по глубоко запавшим глазам и горящим взглядам. Остальные сестры сторонились их, предпочитая не вступать ни в какие беседы, ограничиваясь лишь короткими недовольными отказами на предложения вместе помолиться и попоститься в честь Великой Царицы. Даже Жрицы замыкались в их присутствии, запахивая шали, ускоряя шаг и стараясь не замечать распевающих гимны женщин, хотя их отношение ко всему этому четко просматривалось по сжатым в нитку губам и недовольным взглядам.

Лиара гадала, почему же никто не может ничего поделать с ними, ведь день ото дня число Детей росло. Если во время их с Радой прибытия в начале лета их насчитывалось не больше десятка, то теперь уже число медленно и неуклонно приближалось к двум дюжинам. Какой бы вдохновенный бред ни несли Дети, как бы их ни сторонились анай, а все равно находились те, кто прислушивался к их словам. В конце концов, во время одной из вечерних бесед с Эрис, куда Дети почему-то не ходили, одна из обитающих в Роще анай все же задала мучающий всех вопрос.

— Роща Великой Мани открыта для всех, — ровным голосом проговорила Эрис, но Лиара заметила скользнувшую по ее лицу тень беспокойства. — Мы не можем пускать сюда только тех, кто не слишком рьяно выражает свою преданность Небесным Сестрам, или наоборот. Точно так же мы не можем запрещать кому-то поклоняться и возносить хвалу так, как он считает нужным это делать. У каждого человека есть право на собственный выбор, тем более, когда речь заходит о его вере.

— Но ведь они же просто… пресмыкаются! — с отвращением покривилась Иштум, сидящая неподалеку от Лиары. — В этом нет никакой чести!

— И все же — на то их право, и не нам решать, можно им так делать или нет, — мягко проговорила Эрис, но что-то было в ее лице, что-то такое, что Лиара поняла: Держащей Щит и самой не нравилось то, что происходило в Роще, вот только что она могла сделать?

Где-то как-то ее же собственный титул связывал Эрис руки почище пеньковых веревок. Согласно древнему установленному у анай обычаю Великая Царица и Держащая Щит были сакральными существами, фактически, живыми божествами на земле. И только дурак или слепой не заметил бы свечения, что исходило от их кожи, нечеловеческих взглядов их глаз, не ощутил бы давления силы, что шла через них. Таким образом, они действительно становились наглядной ходячей демонстрацией силы Великой Мани, и не клонить голову перед этим было просто невозможно. Даже если бы они попробовали каким-то образом отрицать это или заставить остальных обитателей Рощи вести себя с ними по-другому, вряд ли что-то путное вышло из этого. В связи с этим Эрис и Тиене приходилось принимать благоговейное отношение остальных анай и мириться с ним, сколько бы неудобств оно ни доставляло им самим. Так что своим собственным приказом остановить Детей от поклонения они не могли. А царица Руфь, прибывшая в Рощу через пару недель после Дня Солнца, уже не имела никакой власти над Детьми, так как они присягнули на верность Роще. Вот и получалось, что поделать с ними что-либо было просто невозможно.

Великая Царица была чуть менее сдержана по этому поводу. Как-то после тренировки Рада негромко спросила ее насчет Детей, и Лиара своим острым эльфийским слухом расслышала ответ:

— Фанатизм, Черный Ветер, — это искажение веры. В тот миг, когда какая угодно возвышенная истина становится навсегда единственно верной, а все остальные превращаются в ложь, за которую нужно карать других, настоящая вера умирает. — Тиена помолчала, бросив взгляд в сторону собравшейся в стороне толпы зрителей, что вечно сопровождали их поединки. Отдельной группой, стоя на коленях и не сводя восторженных глаз с Великой Царицы, стояли Дети Мани. Нахмурившись, Тиена продолжила. — К сожалению, Дочери Земли всегда придерживались взглядов более ортодоксальных, чем все остальные кланы. Я надеялась, что война, правда о прошлом анай и присяга Руфь изменят это их качество, но чудо происходит только тогда, когда сам человек хочет, чтобы оно с ним случилось. Раэрн восприняли правду о том, что Небесные Сестры — выдумка Крол, несколько… болезненно. И в итоге их вера вылилась в то, что живым олицетворением Богинь на земле, единственным доказательством Их существования являемся мы с Эрис. Большей части из них этого оказалось достаточно, но кое-кому нет. — Она вновь сделала паузу, оглянулась и понизила голос почти что до шепота. — Была бы моя воля, духа бы их здесь не было. Думаю, от них неприятностей будет гораздо больше, чем мы можем предположить.

— Ты же Великая Царица, первая первых, — недоуменно вскинула брови Рада. — Отправь их куда-нибудь, пусть несут твою волю в какой-нибудь отдаленной глухой долине, в которой кроме них самих нет ни души.

— Не все так просто, Рада, — криво усмехнулась Тиена. — Поверь, стоит мне только отвернуться от них, перестать в упор разглядывать то, что они делают, как в мгновение ока за моей спиной они наворотят такого, что и вовек не разгребешь. Единственное, что пока их удерживает от того, чтобы провозгласить нас с Эрис эманациями Небесных Сестер во плоти, это мой прямой запрет и неусыпный надзор. Они даже со Жрицами не особенно-то считаются. В глаза слушаются и кланяются, а как только те уходят, знай, твердят себе то же самое, что и раньше.

— Ты могла бы приказать им этого не делать, — без особой уверенности в голосе проговорила Рада. Тиена вновь усмехнулась, поглядев на нее долгим взглядом.

— Если я прикажу им не пресмыкаться передо мной, они воспримут это буквально и не будут вообще слушать мои слова. И тогда мы получим проблему гораздо большую, чем кучка фанатичек, бегающих за мной попятам. — Тиена вновь глубоко вздохнула и покачала головой. — Я знала, что с Раэрн будут проблемы, знала с самого начала, но даже не предполагала, что меня ждет. Иногда мне кажется, что все мои предшественницы были совершенно правы, полностью отгородившись от жизни кланов и занимаясь только духовными практиками вдали от реальной жизни. Это намного легче, чем барахтаться во всем этом по самые уши.

— Но ведь у вас другая цель, первая первых, — пристально посмотрела на нее Рада. — Вы ведь хотите принести эту силу в мир. Так говорит Держащая Щит.

— Да, именно этого мы и хотим, к этому и стремимся, — твердо кивнула в ответ Тиена. — И только так можно добиться результата: когда все будут задействованы в процессе. Индивидуальный путь не даст результатов для всего мира или прогресс будет, но настолько медленный, что никто не заметит последствий. А мы хотим чуда для всех и как можно скорее.

— Иногда мне кажется, что это невозможно, — тяжело вздохнула Рада, бросив взгляд на дружно молящихся Детей, чьи лихорадочные глаза следили за каждым движением Тиены. Лиара отчего-то даже содрогнулась, настолько неприятно выглядела эта картина.

— Когда-то тебе казалось невозможным летать, — мягко улыбнулась ей Тиена. — А до этого — пройти через Семь Преград, а еще раньше — научиться писать или ходить. Вся жизнь человеческая — преодоление невозможного, его осуществление и реализация. Значит, и на это сил хватит. Вопрос нужно ставить иначе: не «могу ли я?», а «хочу ли я?» И коли хочешь, значит, сделаешь.

— Хочу, первая первых, — низко склонила голову Рада, и голос ее стал хрипловатым. — Не подумай, что боюсь или пасую перед сложностями. Просто…

— Я знаю, как тяжело поверить, — Тиена мягко положила ладонь на ее плечо. — Поверить всегда тяжелее всего, потому что глубоко внутри тебя сидит маленькое вечно испуганное, всего боящееся, ненавидящее весь мир и тебя саму сомнение. И оно шепчет тебе изо дня в день, что все рано или поздно кончается, что никакого чуда не существует, что нужно жить реальностью и смотреть на вещи трезво. Только что может быть трезвее нежелания умирать? — Тиена вдруг широко и задорно ухмыльнулась, как ребенок, задумавший какую-то шалость, и лицо глядящей на нее Рады просветлело. — Я не хочу умирать, Рада. Не от старости, не от болезни, не от чужого ножа. Я не хочу, чтобы умерла моя Эрис, не хочу, чтобы умерли мои дети, не затем я давала им жизнь. И если есть хоть какой-то крохотный шанс на то, что у нас получится, что мы сможем, я буду верить в него до конца и бороться за него до последнего вздоха.

Они дополняли друг друга — Держащая Щит и Великая Царица. Одна была задумчивой рассудительностью и мягкой рукой, что хранила от бед и ненастья всех своих дочерей. Другая была простой силой, прямолинейным примером тому, что все возможно, стоит лишь захотеть. Лиаре оставалось только смотреть на них, смотреть во все глаза. И всей душой стараться ощутить то, что они делают, хоть немного помочь в этой непосильной и неслыханной задаче.

А сила была здесь, и с каждым днем ее становилось как будто больше, или Лиаре просто хотелось в это верить? Сила накапливалась, как собирается по крохотной песчинке пустыня, как наливается океан по капельке дождя. Густая атмосфера становилась привычной, и теперь казалось, что без нее Лиара уже не сможет дышать. Постоянное давление ощущалось во всем теле, и все обитатели Рощи то и дело передергивали плечами, хоть сами даже не замечали этого. А Лиара замечала, она знала, куда смотреть.

Жжение в темени головы, довольно неприятное, если на нем концентрироваться, почти незаметное, если не замечать его. Тяжесть в груди, куда кто-то буквально набил раскаленных в огненном жерле булыжников. Проблемы с дыханием, когда рваные всхрипы срывались с уст, словно она только что пробежала с десяток километров, и как ни хватай воздух ртом, а все никак надышаться не можешь. Порой Лиаре казалось, что ее тело вот-вот взорвется, буквально разлетится на куски под невыносимым давлением сверху. И каждый раз когда силы терпеть это кончались, и в голову лезли позорные мысли свернуться в комочек и поплакать, жалея себя, она вспоминала невозмутимые темные глаза Держащей Щит.

— Запомните, что все, что происходит с вами, все, что вы видите вокруг себя, все, что как вам кажется, вы знаете, — это ложь, — негромко рассказывала Эрис, и окружающие ее анай хмурились, морщились, смотрели на нее во все глаза, ловя каждое слово и пытаясь понять. — Мир не таков, каким мы его считаем. Потому что для нас мир существует только в нашем представлении о нем. Мы уверены в том, что дерево всегда плавает, а камень всегда тонет, но это не так. Есть породы деревьев достаточно тяжелые, чтобы уйти на дно, и есть столь пористый камень, что он запросто удерживается на поверхности воды. — Несколько анай, работающих в Роще каменотесами и плотниками, покивали. — И это только один из примеров, таких примеров тысячи. Чем на самом деле является эта циновка? — рука Эрис похлопала по полу возле нее. — Что представляет собой дерево, гора, небо? Мы ничего не знаем об этом, кроме того, что заучили на зубок в детстве, кроме того, что передали нам в качестве «знаний» наши родители. Этими самыми «знаниями» мы по-настоящему гордимся, считая, что они и есть — последняя истина, и даже не задумываясь при этом, что можно задать простой вопрос: почему? — Эрис обвела взглядом лица собравшихся вокруг нее анай и улыбнулась. — Это самый простой вопрос, который задает каждый ребенок тем, кто старше его. Он спрашивает: почему? Почему небо синее, а вода мокрая? Почему огонь жжется, а шмели жужжат? Почему у кошек четыре лапы, а у анай только две? И что отвечают ему на это взрослые? Что таков закон, и что рано или поздно он сам все поймет, потому что оно все так и есть и по-другому быть не может. Разве такой ответ — не оправдание собственного невежества? И разве может быть достаточно такого ответа?

— Тогда что же нам делать, Держащая Щит? — спросила какая-то убеленная сединами Дочь Земли, сидящая в первом ряду прямо перед Эрис. Вид у нее был абсолютно сбитым с толку, будто у девчушки, которую поставили перед невыполнимой задачей. — Что нам делать, чтобы мы узнали правду?

— Оставаться детьми, всегда оставаться детьми, — в улыбке Держащей Щит была нежность, а взгляд ее обнимал окружающих таким покоем, что на его волнах хотелось качаться, как на теплых гребешках южного моря. — Только ребенок любопытен достаточно, чтобы спрашивать всех и обо всем, только у него есть храбрость непосредственного познания мира. Он не удовлетворится ответом, что «однажды все узнает», он будет пробовать, смотреть, понимать самостоятельно. Он будет совать руки в огонь, прыгать в речку, он будет пробовать на зуб все, что попадет ему под руки, и лезть обнимать огромных клыкастых агрессивных псов, к которым другие и подойти бояться. И эти псы ничего ему не сделают. А все потому, что ребенок всегда меняется, как ветер и как погода, он свободен, ему нужно лишь смотреть вокруг широко открытыми глазами и видеть. Он не ограничен системой восприятия, он не ждет, что собака укусит его, а вода утопит, он лишь играет с ними, каждую секунду своей жизни он играет. И в этом-то и заключен ответ. — Голос Держащей Щит обрел силу, сделался глубже. — Чтобы мир стал тем, что он по-настоящему представляет собой, мы должны смотреть на него напрямую, отбросив все свои мысли, постулаты, знания о нем. Мы должны стать детьми, доверчивыми, открытыми, согласными познавать его напрямую, всеми собой. Только тогда мы сможем увидеть истинное лицо мира.

— И что нам делать для этого? — вновь спросил кто-то. — Как это сделать?

— Быть чуточку менее серьезными, — отозвалась Эрис. — И чуточку больше смеяться.

Всем казалось, что она говорит загадками, что специально водит за нос своих учениц, скрывая от них истинное знание. Лиара не раз слышала, как шепчутся об этом разведчицы после занятий, и порой чувствовала горечь, сама не понимая отчего. То ли потому, что была с ними согласна, то ли потому, что такие слова шли вразрез со всем, ради чего она вообще пришла сюда, со всем, что она думала об анай.

А бывали моменты, когда она вдруг понимала, глубоко и сильно, всей собой. Что не может быть никакой системы обучения, которая подошла бы всем, что не может быть никакого ответа на вопрос «как». Эрис добивалась от них искренности во всем и детского любопытства, Эрис призывала их играть, а разве дети думают, когда играют?

Бродя с Радой под сводами криптомерий в те дни, когда занятий у Держащей Щит не было, Лиара закрывала глаза и чувствовала. Она помнила, как была ребенком, пусть и не самым счастливым, не самым спокойным ребенком на свете. Она помнила запах леса, что казался ей таинственным, полным загадок, волшебным. Помнила, как утопают босые ступни в мягкой влажной от росы траве, как пахнет теплая земля под солнцем, как сладко на языке от спелой ягодки земляники. Она помнила дворцы, сияющие солнечными лучами в бесконечных гранях хрусталя, что строили ее фантазии вместо несуразных кособоких домиков из палок и листьев, что рождались под ее пальцами. Она помнила, как проплывающие над ее головой облака превращались в диковинных рыб и крылатых коней, в огнедышащих драконов и ветви цветов, во все самое невиданное, самое странное, что только может придумать ребенок. Она помнила ощущение мира: таинственность, дрожащая важность, густая насыщенность каждого мига бытия, значимость каждого мгновения. Ведь в этом мире все было волшебно. Ведь он и сам был волшебным. Разве не так?

И сейчас они с Радой как будто заново открывали для себя это волшебство. Сердце в груди Лиары замирало, и она молча смотрела огромными глазами на тихие закаты, полные осеннего холодка и пылающего огнем неба, полные глубоких синих теней, что отбрасывали деревья, полные шуршащих листьев под ногами и пара дыхания, и туманов, и чьего-то странного зовущего взгляда. Кто-то смотрел на нее отовсюду, из каждого листочка, каждой травинки, каждого соцветия и лужи, в которой отражалось небо. Кто-то любопытно и молчаливо глядел и тянул к ней руки, словно сам больше всего на свете хотел, чтобы Лиара наконец-то уже разглядела его вплотную.

— Вы почувствуете, — мягко звучал в полном густой тишины помещении голос Эрис. — Это так просто, гораздо проще, чем вы думаете. Стоит вам только захотеть этого, стоит сделать лишь крохотный шажок навстречу, и дорога сама ляжет вам под ноги. Весь мир развернется к вам, будто бутон цветка к солнцу, он осыплет вас щедростью с ног до головы, все само сложится, чтобы вы шли. Вы почувствуете, как сильно все окружающее хочет этого, хочет, чтобы вы шагнули ему навстречу. Ведь мир создан для человека ровно в той же степени, сколько и человек для мира. Мы отличаемся от него лишь своей искаженностью — возможностью размышлять и строить теории, которая чаще всего и является причиной всех наших бед. Стоит лишь на миг отбросить все это и взглянуть, взглянуть по-настоящему, и весь мир будет помогать вам, лишь бы вы вернулись туда, ради чего были созданы.

— Туда, ради чего созданы? — заморгала сидящая подле Рады Иштум. — Разве причина и цель совпадают, Держащая Щит? Как такое может быть?

— В семени одновременно заложено все: и росток, и дерево, и даже пень, на котором прорастут мхи и цветы. Ведь если бы это не было там заложено, разве оно смогло бы появиться? — Эрис улыбалась. Глаза ее загадочно мерцали, почти как звезды на небосводе за окном. С каждым днем дни становились все короче, вечера — все длиннее. — Мир представляет собой ежесекундное постоянное развертывание всех его потенциальных возможностей, и природа демонстрирует это нам во всей полноте. Каждое живое существо стремится максимально реализовать заложенный в него потенциал. Цветы испускают аромат, привлекая пчел, чтобы те опылили соцветия и позволили им разрастись. То же самое с деревьями, что тянутся к солнцу, чтобы впитать как можно больше его лучей, разрастись как можно шире, дать сильное потомство. Животные сражаются друг с другом на смерть, чтобы оставить свое потомство в мире, чтобы защитить его и расширить свой ареал обитания. То же самое и с нами. Разница лишь в том, что помимо животных потребностей выжить, хорошо питаться, отвоевать место под солнцем и оставить потомство, у нас есть и потребности более высокого порядка: потребность обучаться и получать информацию, потребность завоевать славу и почет, потребность чувствовать свое единение с другими разумными существами, занять среди них подобающее нам место. Есть и потребность гораздо более глубокая, которая и не дает нам дышать свободно. Что-то глубоко внутри нас, что гложет и гложет, ни на миг не ослабляя хватки. Смутное предчувствие, что мы рождены для судьбы более великой, чем дарована нам. Ощущение некоей тайны, вопроса, стремления к чему-то, чему мы даже не можем дать названия. — Эрис обвела глазами собравшихся. — Именно это ощущение по-настоящему и отличает нас от животных. Мы предчувствуем то, как мы были созданы, то, чем мы однажды станем. Человек — единственное существо, способное ощутить эту связь с первоначальным замыслом самого себя, с целью, которой он в итоге должен добиться. Мы вечные странники на звездном пути между «вчера» и «завтра», которые на самом деле составляют лишь одно бесконечное «сейчас». И для того, чтобы стать целью нашего долгого пути в это туманное «завтра», нам нужно лишь захотеть этого прямо сейчас. Потому что все здесь, все уже здесь, как дерево в семечке.

— Но ведь семечку нужно время, чтобы превратиться в дерево! — нахмурила брови Рада, глядя на Держащую Щит. — Много времени.

— Да, потому что семечко лишь слепо подчиняется законам мира, в котором оно существует, — ответила ей Держащая Щит. — Семечко — почти бессознательная материя, которая развивается медленно и трудно, не обладает сознанием в должной мере, чтобы ускорить собственный прогресс. Больше того, семечку нужны условия, в которых его прорастание осуществится: тепло, вода, земля. Человек отличается от него тем, что обладает волей, духом, стремлением. Он уже не зависит от внешних обстоятельств, он в состоянии некоторым образом даже влиять на внешние обстоятельства, изменяя их в свою пользу. Именно поэтому в отличие от семечка он может сам содействовать собственному росту и совершить то, ради чего растительной природе понадобятся тысячелетия, за несколько мгновений. В этом человек и вправду подобен Богине, потому что Богиня открывает Свои глаза в его груди, чтобы однажды слиться с ним воедино.

Время в Роще текло странно. Порой Лиаре казалось, что оно и вовсе не движется, порой, что летит стремительнее выпущенной из лука стрелы. Дни проходили в тренировках, вечера — в беседах или молчаливом взгляде, которым она окидывала окружающий себя мир. Сейчас, после бесед с Эрис, все становилось иным, все виделось ей иным. Лиара всю свою жизнь сливалась сознанием с природой, растворялась в ней, чувствовала великий ритм, но никогда еще — так полно, так глубоко, всей собой. Словно ее первым неуклюжим шагам и опытам Эрис придала уверенности и силы, новый смысл, казавшийся таким простым, но не видимый ранее.

— Весь вопрос в угле зрения, — тихо говорила Держащая Щит. — Вы можете смотреть так, — ее ладонь встала на ребро с креном вправо, — и мир будет видеться вам одним. А можете смотреть так, — ладонь ушла в крен влево, — и он станет совершенно другим. Лишь угол зрения отличает то, что вы называете правдой, от того, что зовете ложью. Разница только в том, какую позицию вы занимаете в данный момент.

Лиара училась, схватывая каждое слово, вслушиваясь в каждую ноту голоса Держащей Щит. Иногда ей хватало всего четверти часа вечерней «беседы», чтобы чувствовать себя наполненной буквально до предела, когда уже просто невозможно было вместить ни каплей больше. Иногда она ощущала лютый голод и после недели занятий, страстно желая услышать еще хоть слово, еще хоть один ответ на вопрос, что мучили и терзали ее, даже не сформировываясь в слова при этом. Казалось, в груди ее разгорается и разгорается белое пламя, в которое Эрис только подкидывала дрова, загадочно улыбаясь своими темными глазами. И чем больше дров она кидала, чем больше говорила, тем сильнее Лиаре хотелось еще.

Шли недели, крепли ее крылья, ее золотые крылья, сотканные из нитей солнечного света, казавшихся Лиаре прочнее стали. Ее тело тоже стало гораздо сильнее, гораздо выносливее, чем было. Теперь уже четырехчасовая тренировка переносилась более-менее легко, и она даже не падала замертво после обеда без возможности шевельнуть хотя бы пальцем. Да и на вечернюю тренировку шла с некоторой долей бодрости, быстро исчезавшей, но все-таки изначально имевшей место. Теперь ей было уже не так стыдно и неловко в присутствии Рады, состоявшей, кажется, из одних только мышц и сухожилий.

Вот она-то точно не уставала и в дополнительном отдыхе не нуждалась. Каждый день после обеда они с Тиеной занимались, упорно, постоянно, не давая друг другу поблажек. Если в самом начале этих тренировок Тиена скорее развлекалась, позволяя себе комментировать действия Рады, шутить, держаться расслаблено и легко, будто это и не бой был вовсе, а простой танец на поляне в честь Дня Солнца, то теперь уже все изменилось. С каждым днем Тиена все реже отвлекалась от поединка, чтобы сделать Раде замечание. Все больше влажнел ее лоб и грудь, все серьезнее и собраннее становился взгляд и движения. Теперь уже почти все их поединки заканчивались ничьей, а пару раз за последние недели Раде даже удалось достать Тиену мечом, что вызвало у нее довольное ворчание. Черный Ветер быстро училась, и теперь уже их поединки стали по-настоящему занятным и азартным делом для них обеих.

Также внимательно, как присматривалась к окружающему миру, Лиара смотрела и на Раду. В ней тоже день ото дня происходило все больше перемен. После того, как пал ее блок, что-то незримо переключилось внутри нее, хоть Рада и сама, похоже, не могла понять, что же случилось. Намеренно она ничем таким не занималась, особых вопросов касательно природы эльфийской силы Лиаре не задавала, но та начала замечать, что Рада меньше спит, да и сон ее стал гораздо спокойнее и не таким глубоким. Словно она медленно переходила к иному способу отдыха — грезам, которые были больше привычны эльфам.

Теперь Рада все больше молчала, пристально вглядываясь во все окружающее. Порой Лиара замечала, как она замирает, поднимая руку перед собой и перебирая пальцами в воздухе. Со стороны это могло показаться странным, но эльфийское зрение позволяло Лиаре видеть потоки энергий, которые та трогала самыми кончиками пальцев, и глубокая задумчивость отражалась при этом на ее лице. Теперь она видела, она наконец-то ощущала мир также, как ощущала его и сама Лиара, и это можно было считать еще одной победой для них обеих.

Мы пришли сюда, чтобы учиться, Великая Мани. Но, наверное, мы обе не были готовы к тому, что встретим здесь. Потому что вовсе не так я представляла себе эту учебу. Лиара тихонько улыбалась, и вечерние туманы несли с собой еще более глубокую, осеннюю тишь.