Чужая кровь

Глава 25

Вот-вот, буквально через минуту должен прийти Максим, а она еще не одета. Ужас, позор, трагедия. Кармелита в отчаянии зарылась в гору вещей, выброшенных из шкафа. Земфира с сочувствием наблюдала за ней.

Девушка достала блузку и юбку, приложила их по очереди к себе:

— Ну как?

— М-м-м… — непонятно ответила добрая мачеха. Кармелита с отчаяньем бросила последний наряд туда, где уже валялись все примерянные прежде.

— Да? Понятно. Значит, не подходит. Ну все, я не знаю, что мне надеть!

— Так ты хоть объясни, куда собираешься?

— Я никуда не собираюсь… А вот к нам сегодня кое-кто собрался и вот-вот придет!

— Угу, — глубокомысленно заключила Земфира. — Максим!

— Да! Сказал, что придет просить моей руки!

— Да ты что! — восхищенно воскликнула Земфира. — Ну тогда совсем другое дело. Здесь нужен особый наряд!

— Ну, так а я про что тебе уже полчаса говорю?

— Ты сначала определись, что ты хочешь: европейский наряд или цыганский?

Кармелита рассмеялась:

— Так вот же я и думаю уже целый час. То решаю, то сомневаюсь, а решиться ни на что не могу. А что, если… Знаешь, что я сделаю… Вот это вот платье надену.

— Ничего. Неплохо.

— "Неплохо"! А должно быть — восхитительно! Смотри внимательно.

Откуда-то из самого дальнего закутка шкафа Кармелита достала цыганскую шаль, накинула ее на себя.

— И вот последний штрих. Как тебе?!

— Мне нравится… По-моему, как ты и хотела — восхитительно!

— Вот то-то же.

Внизу раздался какой-то шум.

— Все, Максим пришел. Земфирочка, иди к нему, встречай, а я к вам чуть позже спущусь.

Земфира открыла дверь. На пороге действительно стоял Максим в нарядном костюме и с букетом цветов.

— Здравствуйте, Земфира…

— Добрый день.

— А где Кармелита?

— У себя… Хозяйничает. С самого утра. Такая умница…

— А ее можно как-то увидеть? — Максим с ужасом понял, что говорит с трудом, вымученные фразы идут вкривь и вкось. — Вы хотя бы не могли б ее позвать?

— Я позову, — одобрительно улыбнулась Земфира. Но звать Кармелиту не пришлось. Она сама вышла из комнаты и стала неторопливо спускаться по лестнице.

— А вот и я!

Ей-Богу, это было как сошествие Олимпийской богини со своей священной горы. Наконец девушка царственно спустилась с последней ступеньки и остановилась перед Максом, церемонно поздоровалась:

— Здравствуйте.

— Здрасьте. Вот это вам. — Максим протянул ей цветы.

— Спасибо большое…

— Да чтобы…

Земфира с доброй улыбкой наблюдала за этой уморительной картиной.

— Ну что вы, ребята, тут застыли, в комнату проходите…

— Скажите, а я могу с господином Зарецким переговорить?

— Можете. Только он занят сейчас, а как освободится, я ему скажу, что вы пришли.

— Ну, замечательно.

— Проходите, проходите…

— Пойдем.

Кармелита взяла Максима за руку и, как маленького мальчика, повела его в гостиную.

Снова, в который уж раз заговорили Люцита и Рыч все о том же…

— Самое главное, что мы теперь вместе… Люцита, девочка моя, я обязательно что-нибудь придумаю.

— Что же тут можно придумать? Такое ощущение, что мы не заслужили счастья! Слишком много зла вок руг нас!

— Мудрецы говорят: хочешь изменить мир — измени себя!

— Думаешь, это и про нас тоже?

— Конечно, мы можем все исправить… Прежние грехи отмолить, а новые — не совершать.

— Думаешь, еще не поздно?

— Конечно, нет. Я увезу тебя отсюда… Мы уедем вместе. Вот увидишь, все еще будет хорошо! Я сделай тебя счастливой!

— Как ты сможешь увезти меня с собой, если Удав знает, что я стреляла в Миро…

Рыч тяжело вздохнул.

— Ничего… Я с тобой, а, значит, он тебя не тронет. Только вот…

Придется… Другого выхода нет… Я последний раз сделаю то, что он хочет, и тогда…

— Что тогда?

— У меня будут деньги. А еще его обещание не трогать тебя. Да и меня оставить в покое.

— Ты думаешь, он сдержит свое слово? Или только пообещает? Это же Удав!

Ты не боишься, что он будет шантажировать нас снова и снова?

— Вот именно поэтому при первой же возможности нам надо бы уйти из табора и вдвоем уехать из города.

Люцита прижалась к Рычу.

— Но я не могу уйти из табора без разрешения Миро!

— Почему?!

— Таков закон: теперь он — главный в таборе, и только он может отпустить меня!

— Что нам закон? Мы — вольные. Сами себе хозяева!

— Молчи! — перебила Люцита, приложив свой палец к его губам. — И у Миро нужно спросить разрешения. И с матерью нужно попрощаться. Если мы хотим начать новую жизнь, то должны делать все по закону. Мы и так столько с тобой набедокурили… Хватит. Теперь я хочу жить по-новому. Правильно!

Выпроводив Форса, Баро принял нового гостя, куда приятнее прежнего.

— Максим! Рад тебя видеть! Да ты с цветами! Интересно, зачем пришел?

— Папа, он пришел, чтобы… — начала было Кармелита, но Максим ее остановил.

— Ну подожди, не подсказывай, я должен сам…

— Что, Максим, волнуешься? — спросил, хитро улыбнувшись, Баро.

— Есть немного…Чуть-чуть…

— Ну ничего! Ничего! Это пройдет. Ты главное — начни.

Максим собрался с духом и начал:

— Вы меня простите, ну, я там ваших традиций цыганских не знаю… То есть, может, где-то… Чуть-чуть знаю. Сейчас, сейчас скажу. Я от всей руки… — и поняв, что ляпнул не то, стушевался.

А все рассмеялись.

— Я прошу руки вашей дочери, — наконец-то героически выговорил Максим.

— Ну что, дочка, ты согласна выйти замуж за него? Кармелита быстренько, пока отец не передумал и настроение у него не ухудшилось, встала рядом с Максимом.

— Па! Ты меня еще спрашиваешь?

— Спрашиваю. Потому что так положено. Ты согласна выйти замуж за Максима?

Кармелита и Максим переглянулись.

— Согласна.

— Ну что ж… Значит, так тому и быть!

Дочка бросилась на шею Баро, зацеловала его. И закричала, как в школьные годы чудесные:

— Ура!

— Максим, береги ее! — строго сказал Баро.

— Да уж я… уж. Нуда!

— Вот-вот, береги меня!

— Сберегу! — сказал Максим, тоже очень серьезно и строго.

Баро повернулся к Кармелите:

— А теперь, доченька, иди, пожалуйста, к Земфи-ре. Мне нужно поговорить с Максимом по-мужски.

С нежданно вспыхнувшей тревогой Кармелита посмотрела на отца. Но тот успокоил ее доброй улыбкой:

— Иди-иди, у вас же, у женщин, часто бывают свои разговоры. Вот и мы тоже должны поговорить наедине.

— Знаешь, Максим, — сказал Баро, когда дочка ушла. — Честно говоря, я и сам от себя не ожидал, что сумею поставить счастье моейдочери выше наших традиций!

Максим внимательно слушал.

— Но сейчас не об этом. У меня к тебе есть несколько вопросов… Ты не обижайся, но это традиционный вопрос всех отцов. Где и на что вы собираетесь жить?

Парень улыбнулся. Он ждал куда худших вопросов.

— До сих пор я работал у Астахова и получал довольно-таки прилично. Но сейчас у Николая Андреевича возникли некоторые проблемы…

— Я слышал. У меня вот тоже проблемы. С Астаховым…

— Да? Извините, но могу ли я узнать, какие?

— Я взял у него кредит под закладную своего имущества, и теперь он не хочет мне ее возвращать.

— То есть вы ему возвращаете кредит, а он вам не отдает закладную, так, что ли? — спросил Максим с недоумением.

— Именно.

— Вы знаете, это на него совсем не похоже. Здесь что-то не то.

Наверняка есть какие-то дополнительные обстоятельства. Я думаю, вскоре вы все выясните, и с вашей закладной все будет в порядке.

— Спасибо за экспертное мнение. Дополнительные обстоятельства действительно имеются… А вот что ты думаешь делать в связи с проблемами Астахова? Уйдешь от него?

— Нет. Ну как… этот человек столько для меня сделал! Как я могу его бросить в трудную минуту?

— А как же невеста, Кармелита? Деньги нужно зарабатывать…

— Да, конечно. Но согласитесь, я же не могу так просто оставить такого человека. А Кармелита… У меня есть некоторые сбережения. И если она меня любит, то поймет, поживем какое-то время чуть скромнее.

— Молодец, парень! — радостно крикнул Баро. — Ты не предаешь друзей и не врешь, чтобы казаться лучше, чем ты есть. И это все мне в тебе нравится!

Трудно в двадцать с небольшим остаться без отца. После смерти Бейбута Миро часто разговаривал с отцовской фотографией, которую заправил в рамочку и поставил на стол. И когда кто-то входил к нему, он едва успевал отойти от фотографии — не хотел, чтобы кто-то заметил его горе. Но на этот раз Люцита вошла так тихо, что даже успела расслышать последние слова, обращенные к изображению Бейбута.

— …Мне тебя очень не хватает, отец. Девушка так и застыла на пороге:

— Ой, прости, Миро! Кажется, я не вовремя? Миро отошел от стола:

— Нет-нет, ничего, проходи! Говори, с чем пришла. Люцита прошла в глубь трейлера, присела.

— Скажи, наш замечательный новый вожак… Скажи, если я попрошу тебя отпустить меня из табора, что ты мне на это ответишь?

— Не знаю… Это так неожиданно. А ты собралась уходить? Почему? Не веришь, что со мной будет так же хорошо и спокойно, как было с Бейбутом?

— Что тебе сказать, Миро… Наши дороги не всегда совпадают с теми, которые выбирает табор.

— Витиевато говоришь! Но красиво… А тсчнее йельзя?

Люцита гордо вскинула голову:

— Наши с тобой дороги не совпали, как я ни старалась. Поэтому теперь нам лучше идти разными путями!

— Да, Люцита… характер у тебя… Крепкий.

— Такая уж родилась…

— Ты пойми, я ведь не из простого любопытства спрашиваю. Я теперь в ответе за табор. И мне будет обидно, если цыгане будут уходить просто так!

— Не будут, ты — хороший вожак!

— Тогда почему же ты принимаешь такое решение? И именно сейчас?

— Так уж совпало, Миро. Просто я встретила другого человека…

Лицо Миро стало еще серьезнее.

— Понятно… И когда же ты хочешь уйти?

— Об этом только Богу известно… Может, мне вообще не придется никуда уходить, а может быть, придется уйти внезапно, никому ничего не сказав…

Поэтому я и пришла сейчас.

— Что ж… Не буду тебя ни о чем расспрашивать. И тем более не собираюсь задерживать. Ты можешь уйти, когда захочешь.

— Спасибо. Знаешь, еще недавно я сошла бы с ума оттого, что ты не пытаешься меня удержать!

— А сейчас?

— Сейчас я благодарна тебе за это!

Люцита ушла. А Миро даже не знал, радоваться ему или огорчаться. С одной стороны, как не радоваться за Люциту, которая, наконец, нашла своего человека, свою судьбу. Но, с другой стороны, жаль, что она может уйти, ведь он действительно относился к ней, как к сестре. И к тому же что это за человек, которого она "встретила"? Почему ничего не сказала о нем? Как бы этот неизвестный не обманул ее, не обидел…

Обычно на такие разговоры трудно настраиваться. А еще труднее окончательно на них решиться. Но, видно, столько усталости накопилось в Астахове, что беседы с женой и сыном он ждал, как чуда, как избавления.

И вот, собрав у себя всех вместе, встал в центре своего кабинета и заговорил. Не как с родственниками, а как с деловыми партнерами. Только — бывшими.

— Итак, прежде всего я должен сказать следующее: у меня больше нет семьи, нет жены, нет сына…

— Коля, — воскликнула Тамара. — Послушай меня. Может, не нужно начинать сразу так резко? Давай я спокойно тебе все объясню.

— Нет-нет-нет, — прервал ее Астахов. — Спасибо, Тамара, но не надо мне ничего объяснять. Мой сын пытался меня обокрасть, а ты, как любящая мать, ему в этом помогала. Как видишь, я все знаю. Поэтому хочу поставить вас в известность, я решил начать новую жизнь.

— Коля, и все-таки давай поговорим. Сейчас самое главное — не спешить.

— Ошибаешься, Тамара. Сейчас самое главное то, что теперь в моей жизни нет места для вас.

— Как? Нет! Это невозможно! Коля, мы с тобой прожили больше двадцати лет, мы сына с тобой воспитали, а ты хочешь вот так разом все перечеркнуть!

Изтза одной ошибки…

Астахов понял: блицкрига не будет, бой будет не таким быстрым, как думалось вначале. Поэтому вернулся к своему столу и плюхнулся в свое любимое рабочее кресло.

— Ребята, неужели же это непонятно? Я не могу жить под одной крышей с предателями.

— П-ф-ф, конечно, не можешь! — возмущенно фыркнул не вполне протрезвевший Антон. — Чего с нами жить. Удобней и приятней житье красивой, точнее, смазливой молоденькой горничной.

— Не смей так говорить об Олесе! — вспыхнул Астахов. Видит Бог, он хотел, чтоб разговор был спокойный, мирный, деловой; но что делать, если собеседники сами все портят.

Антон же не унимался:

— Прости, прости, я забыл. Извини, она ж уже не горничная, а бухгалтерша. Ой, и снова прости. Она ж даже не бухгалтерша, миллионерша и владеет теперь всем твоим капиталом.

Астахов привстал из кресла с намерениями самыми угрожающими. Тамара тут же поспешила к Антону:

— Сынок! Перестань. Держи себя в руках, — с некоторым усилием она усадила Антона на диван. — Пожалуйста, я прошу тебя!

Астахов плюхнулся обратно в кресло.

— Значит, так, Антон, если ты еще раз хоть слово скажешь об Олесе в таком тоне, я за себя не ручаюсь.

Эк, он ее защищает. Тамаре стало обидно:

— Оставь ребенка в покое! В конце концов, он в чем-то прав!

— Да, он всегда у тебя прав! Это твое воспитание. Ты его воспитала таким придурком и жуликом.

— А может быть, таким меня сделало твое безразличие?

— Неправда! Я всегда любил тебя, Антон.

— Ох-ох-ох… Что ты говоришь, а? Когда ты меня любил? Когда я был маленький, вот такой, в детстве, да? Когда меня на велосипеде катал? Так я вырос, только ты этого не заметил, папочка. Да, я вырос, стал большой уже.

Ты меня все время только попрекал. Да еще с этой, о которой нельзя говорить, связался. Ты меня сам вынудил так с тобой поступить. Ты, папаша! Сам!

— Все? — переспросил Астахов. — Все. Так… Я не желаю сейчас ни ругаться, ни спорить. Мы отвлеклись от сути. Повторяю, семьи у нас больше нет. Теперь, что касается дома: пока вы можете жить здесь…

— Что значит — пока? Ты что, нас гонишь? — возмутилась Тамара.

— В том-то и дело, что пока не гоню. А потом я продам этот дом, и куплю два других. Один из них для вас.

Антон вскочил и начал заламывать руки в лучших мхатовских традициях:

— О, какое благородство! Как же мы сможем выразить всю благодарность, переполняющую нас! Мамочка, пока он будет сюда водить свою эту., как ее… швабру с веником…

Астахов встал с кресла:

— Все. Я сказал! А ну пшел вон отсюда! И чтобы я тебя здесь больше не видел! Понял?

Антон встал и, слегка покачиваясь, направился к выходу.

— Сынок, ты куда? — спросила вдогонку Тамара.

— Вещи собирать!