Чужая кровь

Глава 2

Кармелита шла по лесу. И сама не замечала того, где она и что происходит вокруг. Слишком много всего бурлило и кипело внутри, чтобы девушка могла обращать внимание на происходящее снаружи.

Слез уже не было — слезы кончились, как кончилась и вся ее прошлая жизнь. Что она сделала с самыми близкими своими людьми, и что они сделали с ней? Миро — человек, который ее любил и которого она… Ну, не любила, но уважала за благородство — этого человека она обманула: по своей воле согласилась стать его женой и накануне свадьбы изменила с другим. Отец, вырастивший ее один, без матери, и любивший больше жизни — что же должен чувствовать он теперь к ней, своей дочери, опозорившей себя и его перед всем родом?

Нелюбимый — любимый ли? — Максим… Максим, от которого она отказалась, не разобравшись в самой себе; в объятия которого потом снова бросилась, как в омут, в ночь перед собственной свадьбой, и который теперь обручился с ее лучшей подругой Светой… Ее Максим… Впрочем, нет — зачем этот самообман?

Максим уже совсем не ее. И еще эти взгляды цыган, ее родни. Взгляды, которые она чувствовала и во дворе своего дома, и в своей комнате сквозь стены, и в этом лесу, хотя и была тут совершенно одна.

Что дальше? Ничего… Тогда зачем, зачем же дальше?!. Тогда уже ничего и не нужно.

Сашка вел коней к озеру. А по дороге думал о том, что в доме Зарецкого образовалась какая-то звенящая, напряженная пустота, которую, казалось, можно почувствовать даже на ощупь. После всего, что там произошло, после свадьбы, на которой никто так и не погулял, Сашка еще больше разочаровался в людях (Маргоша составляла приятное исключение). И еще больше убедился в том, что лошади — они как-то честнее и лучше. Можно даже сказать, чище. Особенно после того, как Сашка их в озере помоет…

Спускаясь по пологому склону, он случайно бросил взгляд на озеро — и остолбенел: в воде стояла Кармелита. Нет, не стояла — она заходила все глубже и глубже. Вода уже доходила ей до груди, а она все шла и шла.

Сашку как парализовало.

Наконец он крикнул: "Кармелита!" Но та ничего не слышала и продолжала идти. Крикнул еще и еще раз. Кармелита была уже по шею в воде и даже не повернула головы. Все это казалось чем-то нереальным, словно эпизод из современного кинотриллера, которые Сашка недолюбливал.

Поняв бесполезность криков, Сашка бросил коней, опрометью скатился со склона, не раздеваясь, кинулся в воду и поплыл туда, где уже скрывалась под водой голова Кармелиты — дочки Баро, выросшей, можно сказать, у него — Сашки — на руках.

Дальнейшее Сашка запомнил только фрагментами. Вот он подплывает, ныряет и обхватывает Кармелиту за плечи. Вот он еле-еле плывет с ней обратно к берегу. Вот уже кони, так и не добравшиеся до водопоя, принимают на себя драгоценную мокрую ношу, и он хлещет их, как никогда, подгоняя, торопит домой. Вот к ним бросается охранник Баро, помогает снять Кармелиту, и они заводят ее в дом…

Увидев мокрую до нитки Кармелиту, Земфира вскрикнула:

— Бог мой, что с тобой случилось?!

Но Кармелита молчала. Она, казалось, вообще не обращала внимания на суету вокруг. На крик Земфиры выбежал Баро и кинулся к дочке с расспросами, но Земфира его остановила:

— Постой, Рамир, сначала — горячая ванна, пока она не заболела. Потом обо всем поговорите.

Земфира увела покорную Кармелиту, а Баро бросился к Сашке:

— Где ты ее нашел?

— На озере, Баро. Точнее, в озере.

— Ничего не понимаю — она что, купалась там одетая?

— Нет, Баро. Прости, но мне показалось, что она хотела утопиться…

Всего несколько минут спустя Кармелита уже сидела в своей постели, согретая и сухая, — и только глаза ее оставались такими же холодными и непроницаемыми, как гладь озера.

Вокруг нее суетились Баро и Земфира, Рубина и Груша. Но Кармелита все смотрела и смотрела куда-то мимо них.

— Доченька, что с тобой случилось? Зачем ты пошла на озеро?

— Я хотела туда, где много воды, — Почему?

— Потому что в воде можно быть счастливой. Замолчал Баро. Не знал, что и сказать.

— Что с тобой, Кармелита? — спросила Земфира.

— Мне воды не хватает.

Груша метнулась к кувшину, налила воды, передала стакан Баро, тот протянул его дочери.

— Возьми, Кармелита, попей. Кармелита взяла стакан, но пить не стала.

— А я пить не хочу. Я счастливой быть хочу. Вот так: пить не хочу, а счастья хочу.

Кармелита наклонила стакан и из него пролилась тонкая струйка. Вдруг лицо Кармелиты просветлело.

— О! Смотрите! Течет! Вот счастье-то.

И Кармелита залилась смехом. Никогда еще Зарецкий не слышал от дочери такого смеха, от которого бы у него холодело все внутри, — и Баро схватился за голову. Не было прежде случая, чтоб цыганский барон растерялся, но вот же — случилось такое.

Рубина, сидевшая все это время в углу, горько покачала головой, встала, уложила внучку на подушку и выгнала всех из комнаты — девочке нужно уснуть.

Проснется — лучше станет.

Максим дозвонился Миро. Тот назначил встречу в театре.

И вот в который уже раз — эти двое рядом. Теперь они встречались — в пустом театре. Максим и Миро. Непримиримые друзья. Верные враги.

Максим начал с места в карьер и сразу спросил Миро, почему не состоялась их свадьба? В ответ Миро почему-то попросил Максима встать к щиту на сцене…

И как только Максим туда встал, Миро метнул нож. Нож вонзился прямо над головой Максима. Волосы чувствовали лезвие и рукоять.

— Смелый, — с иронией протянул Миро. — Не испугался.

Максим молчал. Конечно, он испугался, как и всякий нормальный человек, чья смерть только что прошла и остановилась в нескольких миллиметрах от него.

— Так что ты там спрашивал?

Максим очень старался, чтобы его голос не дрожал:

— Скажи, пожалуйста, Миро, почему сорвалась ваша свадьба с Кармелитой?

Миро бросил второй нож. В щит он вошел у самого уха Максима.

— И кто же тебе сказал, что свадьба сорвалась?

— Ко мне приходила Кармелита.

Третий нож впился в дерево щита впритирку с другим ухом, — Значит, она опять сразу же побежала к тебе? Максим подался вперед, но Миро не дал ему ответить.

— Ты не двигайся, Максим, а то я ведь с непривычки и промазать могу.

И Миро метнул еще один нож.

— Почему сорвалась наша свадьба? Ты спрашиваешь почему? Ты?! Накануне свадьбы ты приглашаешь мою невесту на озеро… И там… — Миро непросто было это сказать. — И там вы с ней…

Следующий нож вонзился у самого бедра. Но Максим ножа уже не испугался.

Точнее, испугался, но уже не ножа. Откуда Миро все знает? Неужели Кармелита сама ему во всем призналась? Что тут скажешь, Миро можно понять, а он, Максим, сам заслужил положение, в котором сейчас оказался.

— И после этого ты спрашиваешь меня, почему наша свадьба не состоялась?! — Миро бросил последний нож так, что тот уже не давал Максиму повернуть голову.

— Тебе Кармелита все рассказала? — выдавил из себя Максим.

— Нет. Я сам видел ночью вас там, на озере.

— Так что мне теперь — просить у тебя прощения? Миро рванулся к Максиму и схватил его за грудки.

— Да не у меня ты должен прощения просить, а у нее! Это из-за тебя я от нее отказался, ты ее обесчестил!

— А ты — опозорил!

— Да, я опозорил ее перед всем табором для того, чтобы спасти от еще большего позора…

— О чем ты говоришь?

— Слушай внимательно, парень: на каждой цыганской свадьбе после первой брачной ночи гостям показывают простыню, на которой спали молодые… И когда бы оказалось, что Кармелита нечиста, ей бы остригли волосы и с позором вышвырнули из табора!

Максим с трудом пытался все это себе представить, а Миро проговаривал каждое слово, как будто бы теперь метал слова вместо ножей:

— И вот тогда бы я в тебя метать ножи не стал. Я бы тебя точно прирезал!

Миро рывком вытащил нож и приставил его Максиму к горлу.

— Я бы и сейчас тебя убил, если б не знал, как она тебя любит!..

Максим молчал, пытаясь осознать и переварить все, что сейчас услышал, увидел и даже кожей почувствовал. А Миро отошел в сторону, сел на край сцены и продолжил неожиданно тихо и грустно:

— Мы с табором уходим из Управска. А ты остаешься здесь, с ней… Раз уж так сложилось… Прошу тебя, сделай ее счастливой! — И тут Миро вновь резко обернулся к Максиму: — Но если ты хоть когда-нибудь, хоть чем-нибудь, хоть как-то обидишь ее, знай — я вернусь!

И Миро с силой всадил нож рядом с собой — в дощатую сцену.

Сколько раз уже Груша заходила к Кармелите с завтраком и пыталась ее покормить, но та отказывалась и все время смотрела в одну точку, что-то тихо бормоча про себя. Груша проследила за ее взглядом и увидела портрет Рады.

— Кармелиточка, что ты делаешь?

— Я с мамой разговариваю. Если бы я умерла, мы б сейчас были вместе, и нам было бы хорошо…

Груша тихо вышла из спальни и тут же бросилась к Земфире с Рубиной. Три цыганки крепко задумались…

— Может быть, просто температура — вода в озере холодная, вот и заболела девочка… — робко предположила Земфира.

Но Рубина только покачала головой.

— Нет, Земфира, это другое. Это душа у Кармелиты заболела, душа…

И все втроем цыганки на цыпочках снова зашли в спальню Кармелиты.

— Кармелита! — позвала Рубина, но та даже не повернулась.

— У тебя что-нибудь болит? — заботливо спросила Земфира.

— Нет, у меня ничего не болит.

— Тогда почему же ты не встаешь, не кушаешь?

— Не хочу.

— А чего же ты хочешь, солнышко?

— Спать. Отойди от мамы, — безучастно сказала больная Земфире, заслонившей портрет Рады.

— Кармелита, день такой хороший, давай сходим, погуляем!

— Нет, я буду спать. Только спать. — Но взгляд ее был так неподвижен, что казалось, глаза просто разучились закрываться.

Форс вошел в кабинет Баро, вежливо поприветствовал хозяина.

— Ну что, Леонид? — спросил его Зарецкий. — Ты поможешь мне достать эти деньги?

— Все оказалось не так-то просто, дорогой Баро. Я поговорил со всеми в городе, кто мог бы помочь вам собрать нужную сумму. Но…

— Ты хочешь сказать, что в Управске невозможно взять кредит под серьезный залог?!

— Возможно… Но только у Астахова.

— Нет! — Баро резко откинулся на спинку кресла.

— Но, с другой стороны, тут нет ничего ненормального: сегодня — он вам, завтра — вы ему. По-моему, это только укрепит ваши деловые отношения.

Аи да Форс! Впервые он мог поуговаривать Зарецкого сотрудничать с Астаховым, поскольку по реакции Баро уже твердо видел, что тот откажется.

— Нет, это исключено! Одно дело — взаимный экономический интерес, и совсем другое — если я буду ему чем-то обязан.

— Но единственное, чем вы будете ему обязаны — это необходимостью вернуть деньги в срок…

Форс рассчитал все верно. Баро оценил профессионализм его доводов, но от астаховского кредита отказался.

Леонид Вячеславович ушел, а Баро остался в кабинете. В который уж раз он — не последний на Волге бизнесмен Рамир Зарецкий — стал перебирать в уме все возможные и невозможные финансовые источники для выкупа цыганского золота…

Но его размышления были прерваны. В кабинет вошли Земфира и Рубина.

— Ну что, как там она? — бросился к ним Баро.

— Кармелита не в себе, — с трудом проговорила Земфира.

— Как это — не в себе?

— Она как во сне, — постаралась объяснить Рубина. — Душа у нее надломилась от всего, что было…

— Как ей помочь? Что надо делать, скажи? Но Рубина только покачала головой:

— Самые лучшие помощники для нее сейчас — это время, забота и любовь…

— Бедная моя девочка! — И Зарецкий кинулся в спальню дочери.

— Рамир! — крикнула ему вдогонку Рубина, но, увидев страдальческое лицо обернувшегося Баро, сказала только бесполезное — то, что он и сам знал: — Будь с ней поласковее… Ей это сейчас очень нужно.

Дома Форс обнаружил Свету в весьма обширном обществе. Тут были и зайцы, и медведи, и собаки всех цветов и размеров, расположившиеся на диване и вокруг новой коляски.

— А я смотрю, ты готовишься, — сказал он дочери с улыбкой.

— Да нет, папа, это Антон постарался. Привез вот… Форс взял в руки жирафа, надавил, игрушка запищала.

— Его, кстати, Антоном зовут, — заметила Света.

— Кого?

— А жирафика.

Форс повертел игрушку в руках.

— Похож. Если хорошо нажать — пищит так же, — отметил он про себя. — Ну что ж, молодец — значит, он тоже хочет этого ребенка, — продолжил Форс уже вслух, обращаясь к дочери.

— Не знаю, папа, не знаю. После всего, что было, я не знаю, можно ли доверять этому человеку.

— Должен тебе сказать, что в последнее время Антон сильно изменился.

— Правда? — Свете очень хотелось в это поверить.

— А ты сама ему позвони, поговори. Встретьтесь еще раз. В конце концов, пусть ребенок слышит рядом голос отца — ему нужна не только мама, но и папа.

Не лишай его этого права, будь умницей! — В отличие от Антона, Форса не надо было учить, как разговаривать со Светой.

Отец ушел. А Света походила по студии, не зная, что делать. Взяла карандаш, но рисовать не стала, положила его обратно. Потом взяла телефон и набрала номер Антона.

Рычу уже надоело прятаться и не выходить из квартиры, на которую отправил его Удав. В конце концов, он — цыган, и против сидения в четырех стенах протестовала его душа и рвалась на волю. Но что делать, работа важнее…

И тут наконец-то позвонил Удав. Сказал, что пора уже всем цыганам узнать о том, что их Баро не уберег священную реликвию; а позаботиться об этом должен он, Рыч.

Молодец! Здорово придумал!!!

Вот уж действительно… Именно Рыч должен это сделать! Это когда его и так все цыгане ищут.

Но Удав не захотел слушать никаких объяснений.

И, скрепя сердце, цыган вынужден был согласиться с таким заданием. Что поделаешь, раз уж так жизнь его повязала.

Возле Кармелиты собрались родные. Но на все вопросы отца она отвечала все так же безучастно, односложно и отрешенно. "Как ты себя чувствуешь?" — "Хорошо".

Наконец, Баро отважился спросить дочку о том, зачем она пошла на озеро.

И вдруг вместо ответа Кармелита почему-то сказала:

— Папа, а лошадям свадьбу устраивают? Давай поженим Торнадо и Звездочку.

Баро — сильный духом человек, вожак рода — окончательно растерялся.

Тогда Рубина выгнала всех из комнаты, сказав, что ей нужно побыть вдвоем с внучкой. Как только они остались одни, Кармелита бросилась к бабушке на грудь. Рубина как будто ждала этого. Поглаживая внучку, она говорила и говорила нежным, мягким, добрым, успокаивающим голосом одни и те же заговорные слова:

— Все прошло, все ушло… Все хорошо, все хорошо. Что будет, то будет.

А все плохое прошло, все будет хорошо, все будет хорошо…

И глаза Кармелиты впервые спокойно закрылись.