Имперский маг II

Глава 13

К полуночи приём начал постепенно затихать. Вино закончилось, музыканты играли всё реже, а гости один за другим начинали откланиваться хозяину. Герцог Равенскрофт был среди первых — высокопоставленные особы не задерживались на провинциальных приёмах дольше необходимого.

— Благодарю за гостеприимство, граф, — сказал он, пожимая руку Вальденку. — И надеюсь на плодотворное сотрудничество с мессиром Крысоловом.

— Конечно, ваша светлость. Всегда рад видеть вас в моём доме.

Следом потянулись остальные. Барон Штернберг, отягощённый ужином и вином, еле держался на ногах, но всё ещё бормотал что-то о поставках дварфов для рудников. Баронесса Монклер томно обмахивалась веером, жалуясь на духоту. Капитан Вайсс отдавал честь направо и налево, а придворный маг Амбросиус таинственно кивал, обещая продолжить разговор об экспериментах.

Но граф Вальденк, провожая гостей, то и дело бросал взгляды на Ольфарию. В его глазах читалось нетерпение — он явно ждал момента, когда останется с ней наедине.

— Мессир Крысолов, — обратился он к Гипериону, когда зал почти опустел, — не спешите ли вы? Ночь ещё молода, а у меня есть прекрасное старое бренди. Могли бы обсудить детали наших будущих сделок.

— С удовольствием, ваша светлость, — ответил Гиперион. — Деловые разговоры лучше вести в спокойной обстановке.

— Превосходно! А леди Элизабет, надеюсь, составит нам компанию? — граф повернулся к Ольфарии с галантным поклоном. — Или, возможно, предпочтёт осмотреть мою библиотеку? У меня есть редкие манускрипты, которые не оставят равнодушной образованную даму.

— Как заманчиво, — ответила Ольфария с лёгкой улыбкой. — Но боюсь, ваша светлость, что такая простая особа, как я, не сумеет оценить по достоинству подобные сокровища.

— Напротив! — воскликнул граф. — Ваша красота говорит о тонком вкусе. Уверен, вы разбираетесь в прекрасном лучше многих учёных мужей.

— Вы слишком добры, — Ольфария изобразила скромное смущение. — Но разве мужчинам не лучше обсуждать дела без дамского присутствия? Мы ведь только отвлекаем своей болтовнёй.

Граф рассмеялся — звук получился самодовольным и неприятным.

— Какая прелесть! Скромность украшает красоту. Но поверьте, милая леди, ваше присутствие только украсит наш разговор.

Последние гости откланивались, и в зале остались только они трое да несколько слуг, убиравших со столов. Граф распорядился принести лучшее бренди в малую гостиную — более уютную комнату для приватных бесед.

По дороге туда он не упускал возможности продемонстрировать своё богатство.

— Эта картина написана самим Леонардо да Винчи, — хвастался он, указывая на полотно в золочёной раме. — Приобрёл у одного разорившегося итальянского князя.

— Поразительно, — отозвалась Ольфария. — Хотя я, признаться, больше разбираюсь в рукоделии, чем в живописи. Не могли бы вы объяснить, что именно делает эту картину столь ценной?

— О, это сложно объяснить непосвящённому, — снисходительно ответил граф. — Но основное — техника, композиция, игра света и тени…

— Как увлекательно! — воскликнула она. — А вот это полотно тоже работы великого мастера?

Она указала на очевидную подделку — грубую копию известной картины, которую любой знаток искусства опознал бы с первого взгляда.

— Разумеется! — с гордостью ответил граф, не заметив подвоха. — Рафаэль собственной персоной!

— Ах, Рафаэль! — Ольфария всплеснула руками. — Тот самый, что жил в… простите, когда именно?

— В… э… в эпоху Ренессанса, конечно, — замялся граф, явно не особо разбираясь в датах.

— Какая я глупышка, — засмеялась Ольфария. — А я думала, он жил во времена древних римлян. Вот уж действительно, женский ум не создан для таких сложностей!

Гиперион с трудом сдерживал улыбку, наблюдая, как она мастерски играет роль наивной красотки, попутно выставляя графа невеждой.

В малой гостиной их ждал сервированный столик с хрустальными бокалами и бутылкой старого бренди. Граф собственноручно разлил напиток и подал Ольфарии бокал.

— За красоту! — провозгласил он тост. — И за новые знакомства, которые, надеюсь, перерастут в нечто большее.

— За гостеприимство хозяина, — дипломатично ответила Ольфария.

Граф выпил залпом, Гиперион отпил немного, а Ольфария лишь пригубила — алкоголь мог помешать ей сохранять ясность мысли.

— Итак, мой дорогой Фелиций, — начал граф, устраиваясь в кресле, — расскажите о ваших возможностях. Какой товар можете поставлять и в каких количествах?

— Это зависит от конкретных потребностей, — ответил Гиперион. — Но сначала позвольте выяснить масштабы ваших операций.

Пока мужчины говорили о делах, граф то и дело переводил взгляд на Ольфарию. Она сидела в изящной позе, время от времени задавая вопросы, демонстрирующие полное непонимание торговых тонкостей.

— Простите моё женское любопытство, — перебила она в какой-то момент, — но что такое «качественный товар»? Вы говорите об этом так, словно речь идёт о скоте.

Граф рассмеялся:

— В каком-то смысле так и есть, милая леди. Рабы ведь тоже бывают разного качества — сильные и слабые, умные и глупые, красивые и уродливые.

— Рабы? — Ольфария округлила глаза, изображая потрясение. — Но я думала, вы торгуете шёлком или пряностями!

— Нет, дорогая, — граф явно наслаждался своей ролью наставника. — Я торгую людьми. Покупаю их у таких поставщиков, как мессир Крысолов, а затем продаю тем, кому нужна рабочая сила.

— Боже мой! — она прижала руку к сердцу. — И это… законно?

— Разумеется! — граф был в восторге от её наивности. — Рабство — основа нашей экономики. Без него невозможно было бы содержать рудники, плантации, мануфактуры.

— Но ведь это живые люди! — воскликнула Ольфария. — У них есть чувства, семьи…

— Милое дитя, — снисходительно сказал граф, — вы рассуждаете как истинная женщина — сердцем, а не разумом. Рабы — это всего лишь инструменты, говорящие инструменты. Не стоит излишне сентиментальничать.

— Ах, вот как, — она наклонила голову, словно обдумывая его слова. — Значит, если кто-то сильнее меня, то может сделать меня своим инструментом?

— Ну… это другое дело, — замялся граф. — Вы же благородная дама…

— А чем я отличаюсь от той эльфийки, которую видела в вашем саду? — невинно спросила Ольфария. — Она тоже красивая, у неё тоже есть глаза и руки…

— Милая леди, — граф начинал терять терпение, — это слишком сложные вопросы для женского ума. Лучше не забивайте ими свою прелестную головку.

— Вы правы, — согласилась Ольфария. — Я ведь всего лишь глупая женщина. Наверное, мне лучше заняться вышиванием, чем рассуждать о таких серьёзных вещах.

— Именно! — обрадовался граф. — Женщины созданы для красоты и украшения жизни, а не для размышлений о торговле.

— Понятно, — кивнула она. — А если женщина всё-таки начинает размышлять о неподобающих вещах, что с ней следует делать?

— Её нужно отвлечь, — граф придвинулся ближе, — подарить ей украшения, красивые платья, показать, что она создана для наслаждений, а не для мыслей.

— Как мудро! — восхитилась Ольфария. — И часто ли вам приходится так… отвлекать дам?

— О да, — самодовольно ответил граф. — У меня большой опыт в обращении с прекрасным полом.

— Наверное, все дамы без ума от такого мудрого и щедрого мужчины?

— Не все сразу понимают своё счастье, — признался граф. — Но в конце концов убеждаются.

— А те, кто не убеждается?

Граф пожал плечами:

— Их мнение перестаёт иметь значение.

Ольфария широко улыбнулась, и в этой улыбке было что-то хищное:

— Какой вы практичный человек, ваша светлость. И как удачно, что мессир Крысолов привёз вам именно то, что вам нужно.

— То есть? — не понял граф.

— Новую игрушку для вашей коллекции, — сладко сказала она. — Разве не об этом вы думали весь вечер?

Граф расхохотался, решив, что она наконец поняла ситуацию:

— Умная девочка! Да, именно об этом. И я готов щедро отблагодарить мессира Крысолова за такой… ценный товар.

— Боюсь, ваша светлость, — мягко вмешался Гиперион, — что здесь произошло недоразумение. Леди Элизабет не товар.

— Всё является товаром, — самоуверенно заявил граф. — Вопрос только в цене.

— А что если цена окажется выше ваших возможностей? — спросила Ольфария, и в голосе впервые прозвучали стальные нотки.

— Милое дитя, — рассмеялся граф, — моих возможностей хватит на что угодно.

— Даже на собственную жизнь? — тихо спросил Гиперион.

И атмосфера в комнате мгновенно изменилась.

Слова Гипериона упали в тишину комнаты как камни в стоячую воду. Граф Вальденк моргнул, не сразу поняв смысл сказанного, а затем нервно рассмеялся.

— Что за странные шутки, мой дорогой Фелиций? — сказал он, допивая бренди. — Конечно, жизнь бесценна, но…

Он не успел закончить фразу. Ольфария поднялась с кресла с грацией хищницы, и воздух вокруг неё начал стремительно холодать. Температура в комнате упала на несколько градусов за секунды.

— Простите, ваша светлость, — сказала она тоном, от которого мороз побежал по коже графа, — но вы ошиблись в расчётах.

Граф попытался встать, но Ольфария взмахнула рукой, и из пола выросли ледяные шипы, мгновенно сомкнувшись вокруг его ног и рук. Кристальные оковы впились в кресло и намертво приморозили графа к нему.

— Что… что происходит? — прохрипел он, пытаясь вырваться. — Что это за колдовство?

— Никакого колдовства, — спокойно ответила Ольфария, подходя ближе. — Просто небольшая медицинская процедура. Я ведь врач, а вы, ваша светлость, серьёзно больны.

Лёд продолжал расти, фиксируя графа в кресле. Шипы были тонкими, но невероятно прочными — попытки освободиться только заставляли их врезаться глубже в мягкие ткани.

— Фелиций! — воззвал граф к Гипериону. — Что это значит? Остановите её!

Но химера стоял неподвижно, скрестив руки на груди. В красных глазах не было ни жалости, ни сочувствия — только холодная решимость судьи, выносящего приговор.

— Мессир Крысолов здесь ни при чём, — сказала Ольфария, формируя в руках тонкую ледяную иглу. — Это сугубо медицинский вопрос. У вас, ваша светлость, запущенная стадия морального разложения.

— Вы сошли с ума! — закричал граф. — Я граф Вальденк! Вы не можете…

Ледяная игла вонзилась ему в шею, точно в нервный узел. Боль была невыносимой — не просто физической, а какой-то всепроникающей, затрагивающей сознание.

— Первая точка, — прокомментировала Ольфария. — Отвечает за способность сочувствовать. У вас там полная атрофия, но попробуем стимулировать.

— Остановитесь! — умолял граф. — Я дам вам всё что угодно! Золото, земли, титулы!

— Мне ничего этого не нужно, — ответила она, формируя вторую иглу. — А вот вам нужно лечение.

Вторая игла вошла в основание черепа. Граф выгнулся в конвульсиях, но ледяные оковы не позволяли ему двигаться.

— Вторая точка, — продолжала Ольфария. — Центр эмпатии. Тоже мёртв. Но я настойчивый врач.

— Что вы хотите? — прохрипел граф сквозь слёзы боли. — Скажите, что вы хотите!

— Справедливости, — просто ответила она и вонзила третью иглу в височную область.

На этот раз граф закричал. Кристалл льда проник точно в болевой центр, и сознание взорвалось белыми вспышками агонии.

— Третья точка, — невозмутимо констатировала Ольфария. — Отвечает за понимание чужой боли. Любопытно, правда? Сейчас вы чувствуете хотя бы малую часть того, что испытывали ваши жертвы.

— Прошу… прошу вас… — хрипел граф. — Я сделаю всё… освобожу рабов… закрою рынки…

— О, это уже прогресс, — одобрила Ольфария. — Лечение начинает действовать. Но мы ещё не закончили.

Четвёртая игла вошла в точку на лбу. Граф потерял способность кричать — боль была настолько интенсивной, что парализовала голосовые связки.

— Центр совести, — пояснила Ольфария. — Полностью заблокирован рубцовой тканью. Придётся применить радикальную терапию.

Она повернулась к Гипериону:

— Не могли бы вы принести со стола брачный контракт? Обычно такие документы хранятся в письменном столе.

Химера молча подошёл к столу графа и действительно обнаружил там стопку заготовленных документов различного содержания, включая брачные контракты.

— Превосходно, — сказала Ольфария, принимая бумаги. — А теперь, ваша светлость, мы оформим некоторые юридические формальности.

Пятая игла вонзилась в основание шеи, и граф почувствовал, как сознание начинает расплываться. Боль была такой, что разум готов был на всё, лишь бы она прекратилась.

— Вы женитесь на мне, — сказала Ольфария, подкладывая контракт к его руке. — Добровольно и по любви. И передадите мне все свои права и владения.

— Да… да… всё что угодно… — простонал граф.

— А потом вы внезапно умрёте от разрыва сердца, — продолжала она. — Очень печально, но врачи ничем не смогут помочь.

Шестая игла проникла в область сердца, но не глубоко — лишь затронув нервные окончания.

— Впрочем, — задумчиво сказала Ольфария, — смерть слишком лёгкое наказание для такого как вы. Лучше пожизненные страдания.

Она внезапно исчезла. Буквально растворилась в воздухе, словно её никогда здесь не было. Остались только ледяные иглы, пронзающие тело графа, и невыносимая боль.

Граф метался в ледяных оковах, не понимая, что происходит. Боль не отступала, а сознание плыло от шока и ужаса.

— Где… где она? — прохрипел он, глядя на Гипериона.

— Рядом, — спокойно ответил химера. — Просто решила не показываться. Слишком отвратительное зрелище.

— Что она со мной сделала?

— Показала истинную природу вашего существования, — Гиперион подошёл к креслу и присел на корточки, глядя графу в глаза. — Каждая игла находится в точке, которая причиняет боль. Ровно такую же боль, какую вы причиняли своим рабам.

— Уберите их! — умолял граф. — Я подпишу что угодно!

— Подпишете, — согласился химера, доставая с письменного стола перо и чернильницу. — Вот брачный контракт. Ставьте подпись.

Дрожащей рукой граф нацарапал своё имя на документе.

— Превосходно, — Гиперион изучил подпись. — А теперь завещание. Всё имущество переходит к вашей супруге в случае вашей смерти.

— Я не умру? — с надеждой спросил граф.

— Это зависит от вашего поведения.

Граф подписал и завещание.

— И наконец, — Гиперион достал ещё один документ, — указ об освобождении всех рабов в ваших владениях. Немедленном и безоговорочном.

— Но… но это разорит меня!

— Лучше разорение, чем смерть, — философски заметил химера.

Граф подписал и этот документ.

Гиперион собрал все бумаги и поднёс их к губам. Тонкая струйка крови потекла по его подбородку и упала на документы. Красные капли растеклись по бумаге и впитались в неё, делая все подписи магически обязательными.

— Контракт скреплён, — объявил он. — Теперь вы не сможете нарушить ни одного пункта. Попытка обмана будет стоить вам жизни.

— А иглы? — простонал граф. — Уберите иглы!

— Иглы останутся, — холодно ответил Гиперион. — Они будут напоминать вам о том, что чувствуют ваши жертвы. Каждый день, каждый час, каждую минуту.

— Это… это пытка!

— Нет, — возразил химера. — Это справедливость. Настоящая пытка — это то, что вы делали с невинными людьми ради развлечения.

Он повернулся и направился к выходу.

— Приятных снов, ваша светлость, — сказал он на прощание. — И помните — мы будем следить за выполнением контракта.

Граф остался один в залитой лунным светом комнате, прикованный ледяными оковами к креслу и пронзённый иглами, которые причиняли постоянную, нескончаемую боль.

Справедливость свершилась. Жестокая, беспощадная, но справедливая.

А где-то в тени коридора стояла Ольфария, наблюдая за результатами своей работы. На её лице не было удовлетворения — только холодная решимость хирурга, удалившего злокачественную опухоль.

— Готово, — тихо сказала она.

— Готово, — согласился Гиперион. — Теперь можно заняться остальными.

Ночь только начиналась. А список работорговцев был длинным.