Имперский маг II

Глава 18

День восемьдесят второй, раннее утро. Ольфария стояла во дворе замка, где уже собралась длинная очередь людей всех возрастов и сословий. Весть о том, что новая графиня обладает чудесными целительными способностями, разнеслась по всему графству за несколько дней. Теперь к замку потянулись все, кто нуждался в медицинской помощи.

— Ваша светлость, — обеспокоенно сказал дворецкий Генрих, — может быть, стоит принимать людей порциями? Здесь больше двухсот человек.

— Нет, — твёрдо ответила Ольфария, поправляя белый медицинский халат, который она надела поверх простого платья. — Когда человек болен, каждый день промедления может стоить ему жизни. Примем всех сегодня.

Она окинула взглядом собравшихся. В очереди стояли бывшие рабы с незаживающими ранами от кандалов, крестьяне с хроническими болезнями, которые они не могли лечить из-за бедности, матери с больными детьми, старики, годами терпевшие боль. На лицах всех читалась смесь надежды и недоверия — слишком многие обещания были нарушены в их жизни.

— Первый! — позвала Ольфария.

К ней подошла пожилая женщина, бывшая рабыня, которая еле держалась на ногах. Её правая рука висела неестественно, явно сломанная и неправильно сросшаяся.

— Как тебя зовут? — мягко спросила Ольфария.

— Марта, ваша светлость, — прошептала женщина, не поднимая глаз. — Не смею беспокоить…

— Марта, посмотри на меня, — Ольфария взяла её за подбородок и аккуратно подняла голову. — Ты больше не рабыня. Ты свободная женщина и гражданка этого графства. И ты имеешь право на помощь.

Глаза женщины наполнились слезами.

— Рука… она болит уже два года. С тех пор, как надсмотрщик сломал её железным прутом.

Ольфария осторожно ощупала повреждённую конечность. Кости срослись неправильно, зажав нервы и сосуды. Без хирургического вмешательства рука никогда не будет функционировать нормально.

— Марта, мне нужно будет сломать кость заново и поставить её правильно. Это будет больно, но потом ты сможешь нормально работать рукой. Согласна?

Женщина кивнула, готовая терпеть любую боль ради исцеления.

Ольфария положила руки на повреждённое место и сосредоточилась. Её магия потекла тёплыми волнами, проникая в ткани, находя неправильно сросшиеся кости. Ледяной холод заморозил нервные окончания, обеспечивая анестезию. Затем она осторожно, но решительно переломила кость в нужном месте и начала направлять процесс правильного заживления.

Пот выступил на её лбу от концентрации. Восстановление старых травм требовало гораздо больше энергии, чем лечение свежих ран. Кости, хрящи, мышцы, нервы — всё нужно было реконструировать заново.

Через десять минут Ольфария убрала руки. Марта осторожно пошевелила пальцами, потом согнула руку в локте, потом подняла её над головой. Слезы радости потекли по её щекам.

— Спасибо, ваша светлость! Спасибо! — она упала на колени, но Ольфария поймала её и помогла подняться.

— Никаких коленопреклонений. Иди домой, береги руку несколько дней, а потом можешь работать как обычно.

Следующим был ребёнок лет семи с тяжёлой формой астмы. Его лёгкие были так воспалены, что каждый вдох давался с трудом. Мать, молодая эльфийка, держала сына на руках и плакала.

— Он задыхается по ночам, — всхлипывала она. — Говорят, что скоро… что скоро…

— Никто не умрёт, — спокойно сказала Ольфария, беря ребёнка на руки. — Как тебя зовут, малыш?

— Эрик, — слабо прошептал мальчик.

Ольфария приложила руки к его груди и погрузилась в диагностику. Лёгкие были в ужасном состоянии — хроническое воспаление привело к серьёзным структурным изменениям. Обычными средствами это было неизлечимо.

Она начала работать, направляя целительную магию в повреждённые ткани. Воспаление постепенно спадало, поражённые альвеолы восстанавливались, дыхательные пути очищались. Это потребовало огромного расхода энергии — фактически, она заново выращивала здоровые лёгкие.

Через полчаса мальчик сделал первый за много месяцев глубокий, свободный вдох. Его губы из синеватых стали розовыми, а глаза засияли.

— Мама, я могу дышать! — воскликнул он, спрыгнув с рук Ольфарии и побежав кругами по двору.

Мать рыдала от счастья, пытаясь поблагодарить свою спасительницу.

— Береги его от холода и сырости ещё неделю, — наставляла Ольфария. — Потом он сможет играть и бегать, как любой здоровый ребёнок.

Так продолжалось весь день. Ольфария лечила сломанные кости, хронические болезни, врождённые уродства, последствия пыток и истязаний. Каждое исцеление требовало всё больше усилий, но она не останавливалась.

В полдень к ней принесли молодую женщину, которая не могла ходить после перелома позвоночника. Её муж, бывший раб, нёс жену на руках, а глаза его были полны отчаяния.

— Это моя Анна, — сказал он. — Полгода назад на неё упала балка в мастерской. С тех пор ноги не чувствует.

Ольфария осмотрела пациентку. Повреждение спинного мозга — одна из самых сложных травм для лечения даже магическими методами. Нужно было восстановить нервные связи, которые считались невосстановимыми.

— Анна, это будет очень сложно, — честно предупредила она. — И очень больно. Но есть шанс вернуть тебе способность ходить.

— Попробуйте, пожалуйста, — прошептала женщина. — Я хочу снова танцевать с мужем.

Ольфария положила руки на позвоночник пациентки и начала самое сложное исцеление в своей жизни. Она буквально выращивала новые нервные волокна, восстанавливала повреждённые участки спинного мозга, воссоздавала утраченные связи между мозгом и конечностями.

Магия текла из неё мощным потоком, но и расход энергии был колоссальным. Она чувствовала, как силы покидают её, но продолжала работать. Час, два, три… Пот заливал её лицо, руки дрожали от напряжения.

Наконец, она почувствовала, как восстанавливается последняя нервная связь. Анна внезапно дёрнула ногой, потом другой.

— Я чувствую! — закричала она. — Я чувствую ноги!

Муж помог ей встать. Анна сделала первый шаг, потом второй. Неуверенно, опираясь на руку мужа, но она шла. Собравшиеся люди разразились радостными криками.

Но Ольфария едва держалась на ногах. Восстановление спинного мозга отняло у неё почти всю оставшуюся энергию.

— Ваша светлость, — обеспокоенно сказал дворецкий, — может быть, стоит отдохнуть?

— Нет, — упрямо ответила она, хотя голос её стал слабым. — Ещё много людей ждут помощи.

Она продолжала работать, несмотря на растущее истощение. Лечила катаракту у старого кузнеца, восстанавливала слух у глухонемой девочки, заращивала язвы у бывшего гладиатора. С каждым исцелением её лицо становилось всё бледнее, а руки дрожали сильнее.

К вечеру в очереди оставалось ещё около пятидесяти человек, но Ольфария уже едва стояла на ногах. Когда она закончила лечение ребёнка с заячьей губой, её ноги подкосились.

Гиперион, который всё это время молча наблюдал со стороны, мгновенно оказался рядом. Его алые глаза пылали гневом — не на неё, а на ситуацию, которая довела её до такого состояния.

— Довольно, — сказал он тихо, но так, что все услышали. — Графиня исчерпала свои силы сегодня. Остальные получат помощь завтра.

— Нет, — слабо запротестовала Ольфария, пытаясь встать. — Я могу ещё…

— Ты не можешь, — резко оборвал её Гиперион. — Ты на грани магического истощения. Ещё одно заклинание, и ты можешь умереть.

Не дожидаясь ответа, он подхватил её на руки. Ольфария была слишком слаба, чтобы сопротивляться.

— Простите, — обратился Гиперион к собравшимся людям. — Графиня потратила всю свою энергию, спасая ваших близких. Завтра, когда она восстановится, она продолжит приём. А пока идите домой и молитесь за её здоровье.

Люди расходились неохотно, но понимающе. Многие из них получили исцеление сегодня, и они видели, чего это стоило их спасительнице.

Гиперион внёс Ольфарию в замок и поднялся в её спальню. Комната была уютной и тёплой — горел камин, на кровати лежали мягкие подушки и тёплые покрывала.

Он осторожно уложил её на кровать и сел рядом. Ольфария была бледной как полотно, губы почти белые, дыхание поверхностное.

— Зачем ты это делаешь? — тихо спросил он, поправляя одеяло.

— Что — это? — слабо ответила она.

— Тратишь всю свою энергию на чужих людей. Доводишь себя до истощения ради тех, кто месяц назад даже не знал о твоём существовании.

Ольфария с усилием повернула голову к нему:

— А ты разве не делаешь то же самое? Не помнишь, как Крид учил тебя? Сила даётся не для себя, а для защиты тех, кто слабее.

— Крид учил меня сражаться с демонами и личами, а не лечить каждого хромого крестьянина в округе, — возразил Гиперион.

— Но принцип тот же, — упрямо сказала она. — У меня есть сила исцелять. Значит, я должна её использовать.

— Даже если это убьёт тебя?

— Даже если, — она закрыла глаза. — Видел бы ты лицо той женщины, когда она снова смогла ходить. Или радость матери, чей сын снова может дышать. Ради этого стоит рискнуть.

Гиперион молча смотрел на неё. В её словах была такая убеждённость, такая искренняя готовность к самопожертвованию, что он не знал, восхищаться ей или сердиться.

— Ты невозможна, — наконец сказал он. — Совершенно невозможна.

— Почему?

— Потому что заставляешь меня вспомнить, каким я был триста лет назад. Когда верил в справедливость и был готов умереть за неё.

Ольфария слабо улыбнулась:

— А разве это плохо?

— Плохо то, что я не хочу потерять тебя из-за твоего чрезмерного благородства, — он взял её руку в свои. — Обещай мне, что завтра будешь принимать не больше пятидесяти человек в день.

— Но люди ждут…

— Люди подождут. А мне нужна живая союзница, а не мёртвая святая, — его алые глаза смотрели на неё с нежностью и беспокойством.

— Хорошо, — согласилась она наконец. — Но только если ты поможешь мне организовать госпиталь. Обучим местных лекарей магическому лечению, создадим систему медицинской помощи для всего графства.

— Договорились, — кивнул Гиперион. — А теперь спи. Завтра у нас битва с маркграфом, и мне нужна здоровая партнёрша.

Он поправил одеяло и встал, чтобы уйти, но Ольфария удержала его за руку:

— Останься, — попросила она. — Мне спокойнее, когда ты рядом.

Гиперион улыбнулся и сел в кресло у камина:

— Как скажешь, моя упрямая целительница.

Через несколько минут Ольфария уснула, а он сидел и смотрел на огонь, размышляя о том, как изменилась его жизнь с появлением этой удивительной женщины. Впервые за три века он чувствовал не только уважение к кому-то, но и настоящую заботу. И это одновременно пугало и радовало его.

День восемьдесят третий, предрассветные сумерки. Гиперион стоял на краю Тёмного леса, который начинался в пяти милях к северу от Вальденкграда. Его алые глаза горели в полумраке как угли, а золотистые волосы развевались на холодном ветру. Чёрный боевой камзол из драконьей кожи плотно облегал его фигуру, а на поясе висел древний клинок в ножнах из того же материала.

Ярость всё ещё кипела в его крови после вчерашнего дня. Видеть, как Ольфария доводит себя до истощения ради каждого встречного, как она готова умереть ради людей, которые ещё месяц назад даже не знали о её существовании… Это пробудило в нём что-то первобытное, защитническое. И теперь эта ярость требовала выхода.

Маркграф Карстайл хотел войны? Прекрасно. Он получит войну, но не ту, на которую рассчитывал.

Сквозь утренний туман до него доносились звуки приближающейся армии — стук сотен ног, звон доспехов, фырканье лошадей. Разведчики докладывали, что силы маркграфа движутся тремя колоннами: основной отряд из шестисот пехотинцев по лесной дороге, двести кавалеристов обходят с востока, ещё двести воинов идут западным маршрутом.

Гиперион усмехнулся. Классическая тактика окружения. Жаль, что маркграф не знал, с кем имеет дело.

Он снял перчатки и провёл ладонью по лезвию своего клинка. Капли крови упали на землю, и та тут же почернела, словно выжженная адским пламенем. Кровавая магия пульсировала в его венах, требуя применения.

— Итак, Карстайл, — тихо произнёс он в утренний воздух, — ты хочешь вернуть рабов и проучить «зарвавшуюся авантюристку»? Посмотрим, как тебе понравится урок, который преподам я.

Первые разведчики появились на лесной тропе через полчаса. Трое всадников в лёгких доспехах осторожно продвигались вперёд, высматривая засады. Гиперион позволил им проехать мимо — пусть доложат, что путь свободен.

Ещё через полчаса показалась основная колонна. Впереди ехал сам маркграф Карстайл — мужчина лет пятидесяти в дорогих доспехах, украшенных золотом и драгоценными камнями. Его лицо выражало самодовольную уверенность человека, привыкшего к лёгким победам.

За ним следовали знаменосцы с гербами различных домов — чёрный дуб барона Владислава, железный кулак графа Ульриха, серебряный волк самого Карстайла. Пехотинцы шли ровными рядами, их доспехи поблёскивали в первых лучах солнца.

Гиперион дождался, пока вся колонна войдёт в лес, а затем мягко спрыгнул с дерева прямо на дорогу перед ними. Его появление вызвало мгновенную панику — лошади заржали и встали на дыбы, воины потянулись к оружию.

— Стой! Кто идёт? — выкрикнул один из сержантов.

— Смерть, — спокойно ответил Гиперион, медленно извлекая меч из ножен.

Клинок был произведением тёмного искусства — его лезвие как будто впитывало свет, а по всей длине тянулись кровавые руны, которые начали пульсировать зловещим красным светом, едва оружие оказалось на воздухе.

— Убить его! — рявкнул маркграф, указывая на одинокую фигуру.

Дюжина конных воинов ринулась вперёд, подняв копья. Гиперион не шевельнулся, пока они не приблизились на расстояние удара, а затем взмахнул мечом.

То, что произошло дальше, не укладывалось в рамки человеческого понимания. Кровавое лезвие прорезало воздух, и волна тёмной энергии смела первый ряд атакующих. Люди и лошади буквально разлетелись в стороны, разрубленные пополам невидимой силой.

Но это было только начало. Гиперион произнёс заклинание на древнем языке, и его меч вспыхнул багровым пламенем. Каждый его удар теперь поражал не одного противника, а всех в радиусе нескольких метров.

— Что за демон⁈ — закричал кто-то из воинов.

— Стройся в каре! — приказал один из капитанов. — Окружить его!

Пехотинцы попытались выполнить приказ, но Гиперион не дал им времени. Он врезался в их ряды как живой ураган. Его меч рассекал доспехи словно пергамент, оставляя за собой кровавые борозды в воздухе. Кровь врагов не просто лилась на землю — она поднималась в воздух и кружила вокруг него, образуя защитный барьер из кипящей плазмы.

Стрелы и арбалетные болты, пущенные в него, либо сгорали в этом барьере, либо проходили сквозь, нанося ему ранения, но Гиперион их игнорировал. Каждая капля его крови только усиливала ярость магии.

— В атаку! Все сразу! — завопил маркграф, понимая, что тактика не работает.

Более трёхсот воинов ринулись на одного человека. Казалось, что их количество должно было сокрушить любого противника, но Гиперион встретил их лавину холодной решимостью.

Он закружился в смертельном танце, его меч становился размытым от скорости. С каждым движением падали новые тела. Топор, занесённый над его головой, был перехвачен левой рукой, а правая в то же время пронзала сердце нападавшего. Копейный удар в спину он принял, не оборачиваясь, и тут же провёл обратный удар, снеся голову копейщику.

Кровь врагов и его собственная смешивались в воздухе, создавая всё более мощные магические разряды. Деревья вокруг начали чернеть и увядать от исходящей от него энергии.

— Это невозможно! — кричал барон Владислав, пытаясь пробиться к Гиперину с дюжиной отборных рыцарей. — Никто не может сражаться против такого количества воинов!

— Я не «никто», — отозвался Гиперион, перехватывая удар боевого молота и проводя контратаку, которая разнесла барона в клочья вместе с его конём.

Бой продолжался больше часа. Гиперион получил десятки ранений — мечи вспарывали ему кожу, копья пронзали мышцы, стрелы застревали в плече и бедре. Его чёрный камзол превратился в кровавые лохмотья, а золотистые волосы слиплись от крови.

Но он продолжал убивать. Методично, безжалостно, с механической точностью. Каждый удар его меча уносил жизнь, каждое заклинание кровавой магии превращало группу воинов в месиво из плоти и металла.

Постепенно звуки боя стихли. Из шестисот воинов в живых остались лишь маркграф и два десятка его личной охраны. Они сбились в кучу, прижавшись спинами друг к другу, и смотрели на приближающегося Гипериона с ужасом в глазах.

— Что ты такое? — прохрипел маркграф, подняв меч дрожащими руками.

— Я тот, кто защищает то, что мне дорого, — ответил Гиперион, медленно приближаясь. Его голос звучал абсолютно спокойно, словно он не провёл последний час, вырезая целую армию. — А ты угрожал ей. Это была твоя последняя ошибка.

— Я маркграф! — выкрикнул Карстайл. — У меня есть права! Связи при дворе! Ты не можешь просто…

— Могу, — перебил его Гиперион и взмахнул мечом.

Последние охранники пали за несколько секунд. Их доспехи и оружие не могли противостоять клинку, напитанному кровью сотен врагов. Теперь в лесу остались только они двое — маркграф и его палач.

Карстайл попытался нанести отчаянный удар, но Гиперион легко парировал его и ударом левой руки отправил меч противника в кусты. Затем он схватил маркграфа за горло и поднял над землёй.

— Прежде чем ты умрёшь, — сказал он, глядя в расширенные от ужаса глаза, — знай: графиня Ольфария находится под моей защитой. Любой, кто попытается причинить ей вред, разделит твою участь.

— Пощады… — захрипел маркграф.

— Пощады? — Гиперион усмехнулся. — Ты собирался превратить освобождённых людей обратно в рабов. Ты хотел «проучить» женщину, которая исцеляет больных и защищает слабых. Какой пощады ты ждёшь?

Он убрал меч в ножны и вонзил правую руку в грудь маркграфа. Пальцы прошли сквозь доспех и плоть словно сквозь воду — одно из преимуществ кровавой магии. Карстайл закричал от боли, но крик оборвался, когда Гиперион сжал его сердце.

— Не так быстро, — пробормотал он и извлёк из кармана один из кристаллов-ловушек душ. Кроваво-красный камень размером с куриное яйцо тускло пульсировал в его руке.

Он направил кристалл на умирающего маркграфа и произнёс заклинание. Душа Карстайла, вырванная из разлагающегося тела, была втянута в ловушку, где ей предстояло провести вечность в осознанных мучениях.

— Теперь ты будешь страдать столько, сколько страдали твои рабы, — сказал Гиперион, убирая кристалл. — И это справедливо.

Он осмотрелся. Лес вокруг него превратился в кошмар. Сотни изуродованных тел лежали среди поваленных и почерневших деревьев. Земля была пропитана кровью настолько, что превратилась в багровую грязь. В воздухе висел тяжёлый запах смерти и магии.

Гиперион почувствовал, как адреналин постепенно покидает его, а ярость сменяется усталостью. Только теперь он начал ощущать все полученные раны. Его тело было изрезано и проколото в десятках мест, левая рука плохо слушалась, а из глубокого пореза на бедре сочилась кровь.

Но главное было сделано. Угроза графству устранена, а потенциальные враги получили ясное послание: нападать на земли графини Ольфарии смертельно опасно.

Он направился обратно к дороге, ведущей в Вальденкград. Путь предстоял неблизкий, а раны требовали лечения. Хорошо, что у него была спутница, способная исцелить любые повреждения.

Через полчаса он наткнулся на отряд восточной кавалерии маркграфа. Двести всадников как раз выходили на дорогу, намереваясь соединиться с основными силами. Их командир, молодой рыцарь в серебряных доспехах, увидел окровавленную фигуру и поднял руку, останавливая отряд.

— Эй, ты! — крикнул он. — Что случилось? Где армия маркграфа?

— Мертва, — коротко ответил Гиперион, не останавливаясь.

— Что⁈ — рыцарь не поверил своим ушам. — Что ты сказал?

— Я сказал, что ваша армия мертва. Маркграф мёртв. Весь этот поход закончен, — Гиперион обернулся, и всадники увидели его алые глаза, горящие в окровавленном лице. — Советую вам развернуться и убираться домой, пока я не передумал оставить кого-то в живых.

Некоторые из кавалеристов начали нервно переглядываться. Они видели, что этот человек тяжело ранен, но в его голосе и взгляде было что-то такое, что заставляло верить каждому его слову.

— Ты блефуешь! — выкрикнул командир, но его голос дрожал. — Один человек не может уничтожить целую армию!

— Хотите проверить? — Гиперион положил руку на рукоять меча.

Даже через ножны кавалеристы почувствовали исходящую от оружия тёмную энергию. Их лошади начали беспокойно фыркать и пятиться.

— Сир Родерик, — тихо сказал один из старших сержантов, — может быть, стоит послать разведчиков к основным силам?

— Можете послать, — кивнул Гиперион. — Но предупреждаю: то, что они увидят, может свести их с ума. Я оставил там не очень приятное зрелище.

Командир колебался ещё несколько секунд, а затем жестом приказал двум всадникам разведать обстановку. Те поскакали по лесной дороге, а остальные остались ждать.

Через полчаса разведчики вернулись бледные как полотно. Один из них не выдержал и стошнил прямо в седле.

— Сир Родерик, — прохрипел старший разведчик, — там… там бойня. Сотни тел. Маркграф мёртв. Все мертвы.

Командир посмотрел на Гипериона новыми глазами. Теперь в них был только ужас.

— Кто… кто ты такой? — прошептал он.

— Защитник графини Ольфарии, — ответил Гиперион. — И если вы не хотите присоединиться к своим товарищам в загробном мире, советую немедленно покинуть эти земли и больше никогда не возвращаться.

— Отступаем! — приказал командир. — Всем отступать!

Кавалеристы развернулись и поскакали прочь, не оглядываясь. Никто из них не хотел проверять на себе способности человека, который в одиночку уничтожил армию из шестисот воинов.

Гиперион удовлетворённо кивнул и продолжил путь домой. Западная колонна, узнав о судьбе основных сил, тоже предпочтёт ретироваться. Война закончилась, не успев толком начаться.

К вечеру он добрался до замка. Стражники-орки встретили его с облегчением — они видели кровь и раны, но главное, что их командир вернулся живым и невредимым.

— Гиперион! — Ольфария выбежала ему навстречу, едва он вошёл во двор. Она уже восстановилась после вчерашнего истощения и выглядела обеспокоенной. — Что случилось? Ты весь в крови!

— Всё в порядке, — успокоил он её, обнимая одной рукой. — Маркграф больше не проблема. Как и его армия.

— Ты их победил?

— Я их уничтожил, — поправил Гиперион. — Полностью. До последнего человека.

Ольфария осмотрела его раны и нахмурилась:

— Тебе нужна медицинская помощь. Немедленно.

— Согласен. Но сначала позволь мне принести извинения за вчерашний гнев. Я был не прав, срываясь на тебя.

— Ты не срывался на меня, — мягко сказала она. — Ты беспокоился обо мне. И я это ценю.

Она помогла ему дойти до их покоев, где начала лечить раны. Её прохладные руки скользили по его изрезанному телу, заращивая порезы и останавливая кровотечения.

— Знаешь, — сказала она, работая над особенно глубокой раной на плече, — я понимаю, почему ты разозлился. Но помощь людям — это моя природа. Я не могу иначе.

— Знаю, — кивнул Гиперион. — И я не хочу тебя менять. Просто… будь осторожнее. Ты слишком дорога мне, чтобы я мог позволить тебе убить себя из-за чрезмерного альтруизма.

— Договорились, — улыбнулась она. — А теперь расскажи, что именно произошло в лесу.

Пока она заканчивала лечение, Гиперион подробно рассказал о сражении. Ольфария слушала молча, лишь изредка качая головой, когда он описывал особенно жестокие моменты.

— Шестьсот человек, — повторила она, когда он закончил. — Один против шестисот.

— Против тысячи, если считать кавалерию, которая сбежала, — уточнил он. — Но главное не количество. Главное, что теперь все знают: нападать на наши земли означает верную смерть.

— И как ты себя чувствуешь? После всего этого убийства?

Гиперион задумался:

— Удовлетворённо. Они угрожали тебе, нашим людям, нашему делу. Теперь эта угроза устранена.

— Никаких сожалений?

— Никаких, — твёрдо ответил он. — А если кто-то ещё попытается причинить тебе вред, я поступлю точно так же.

Ольфария закончила лечение и поцеловала его в лоб:

— Мой защитник, — прошептала она. — Мой прекрасный, страшный защитник.

В её голосе не было ни страха, ни осуждения. Только благодарность и нежность. И Гиперион понял, что именно это делало их союз таким особенным — она принимала его таким, какой он есть, со всей его тёмной силой и готовностью к насилию ради защиты дорогого.