Интермеццо Лина

Глава 10

Лина так и стояла ступеньках, провожая взглядом удаляющийся силуэт тёти Марины. Он таял в вечерних сумерках и казался тонкой фарфоровой статуэткой.

Внешне спокойная, но внутри снедаемая эмоциями женщина. Лина чувствовала, Лина знала наверняка, точно птица буревестник, ожидающая приближение шторма. В груди шевельнулось что-то недоброе, колкое.

Вдруг накатила удушливая волна, липкий страх окутал всё естество, сковал до боли пальцы рук, поселился в каждой клеточке сознания и замер, задрожал, словно пойманный в капкан зверь, дыхание вмиг перехватило до спазма в горле, до истерики. «Я твоя ошибка, ошибка, ошибка!» — метнулась в голове мысль. Девочка вздрогнула, и наваждение словно рукой сняло, лишь чувство тоски не отступало — тлело, ныло, скребло где-то глубоко под ложечкой. «Что это⁈» — подумала Лина. Она, всё ещё взволнованная жутким кошмаром, вдохнула и огляделась вокруг.

Близилась ночь. Небо привычно хмурилось, натянув вуаль причудливых облаков. Жёлтый глаз луны проглядывал мутным пятном сквозь пелену вечернего тумана. Ветер шелестел листвой, покачивая ветви молодой черёмухи. Где-то в кустах возле дома завёл свою песнь одинокий сверчок, монотонным свистом нарушая гармонию гитарных переборов, льющихся из летней беседки.

В доме Полянских разыгрались нешуточные страсти. Разгневанная Марта отчитывала Эдуарда, не стесняясь в выражениях. И кем только не был со слов распалённой женщины хозяин дома — и жестоким предателем, и бессовестным лгуном, и бесчувственным негодяем. Изредка он отбивался невнятными репликами, но вскоре взорвался, наговорив «бесцеремонной подруге» жены кучу колкостей, обозвав пронырливой и вездесущей бабой, на что взбешённая мать разразилась новым потоком брани. Скандал продолжался.

Наташа так и валялась на скамейке, издевательски дирижируя сигаретой Мартину партию. Девушка с каким-то алчным интересом прислушивалась к голосам. На самодовольном лице застыла ехидная усмешка, осоловевший взгляд, слегка прикрытый веками, лениво блуждал. Неожиданно голоса затихли, и Наташа встрепенулась, подалась вперёд в надежде рассмотреть происходящее за окнами гостиной, а потом, прищёлкнув пальцами, с лёгкостью поднялась на ноги и, совсем не хромая, прошлась по зелёной травке газона.

Лина изумлённо захлопала глазами. Весь вечер эта бессовестная разыгрывала из себя больную, а сама…

— Вы! — только и смогла произнести девочка, глядя на неё снизу вверх.

— Что⁈ — дерзко вскинулась Наташа. — Хватит тут уши греть, иди отсюда, иди, —прошипела она, взмахнув сигаретой в сторону клумб.

Лина на секунду растерялась, но потом, проглотив обиду, быстро спустилась по ступенькам крыльца. Не в её характере было перечить старшим, даже если они, она… такие вот, как эта Наташа — подлые и противные. Девочка смахнула набежавшие слёзы и добрела до ближайшей клумбы. Вот за что с ней так⁈ Она же сказала правду! Лина погладила шелковистые верхушки цветов, с лёгкостью узнавая каждый из них. Лилии, рыжики, гвОздики. Некоторые названия она придумала сама.

— Эй, Альтман! — прозвучал над ухом голос Филиппа.

От неожиданности девочка ахнула и обернулась, чуть не задев нависшего над ней соседа. Филипп, смеясь, отшатнулся. Мальчишеская компания, развалившаяся на газончике возле клумбы, с любопытством пялилась на неё. И как она их сразу не заметила?

— Даже не верится. Ты чего тут одна? — Филипп осмотрелся по сторонам.

— Я… — пролепетала девочка, не в силах выдавить из себя хоть слово. От волнения все мысли из головы вылетели, а перед глазами всплыли сцены недавнего конфликта.

— Ты это… — Мальчишка замялся, оглядываясь на дружков. — Не обижайся, ладно? Я про жуков. Ты ведь была права, не стоило так с ними. — Он тут же изобразил раскаяние и кротко посмотрел на Лину.

— Правда? — Девочка расслабилась и доверчиво улыбнулась.

— Ну конечно правда! Знаешь, я тут подумал… В общем, есть одно важное дело. — Мальчишка растягивал слова, будто решал, стоит ли продолжать, но потом, напустив на себя загадочный вид, быстро заговорил: — Короче, так. Мы вчера в лесу откопали клад, там ещё крест гнилой торчал, могила старая. Говорят, в посёлке когда-то колдун жил. Его боялись все, после смерти даже на кладбище не схоронили, прямо в лесу закопали и кол в сердце вбили!

— Кол? А зачем? — Лина во все глаза смотрела на рыжеволосого соседа.

— Ну ты даёшь, а вроде начитанная! Всем нечистым кол в сердце вбивают, чтобы покойник не шастал и чтобы дух его… В общем, в могиле мы нашли старинную шкатулку. — Мальчишка заговорщически понизил голос и шагнул к Лине: — Ты должна нам помочь достать из шкатулки одну вещицу!

— А что там такое? — Девочка облизала пересохшие губы и осторожно отступила на шаг.

— Если б я знал. — Филипп продолжал наступать. — Ну, разное может быть у колдуна. Может, там колдовская книга или вещь какая волшебная. Ты чего, не смотрела фильмов про Индиану Джонса?

— Я… нет… Такое — нет, — засмущалась Лина, — а что это — Индиана Джонс?

— Ни что, а кто! Ладно, если хочешь, мы вместе посмотрим фильм, у меня есть диск, но только если поможешь! Ты ведь поможешь? — Филипп терял терпение.

— А-а… что же вы сами не достанете? — Лина подозрительно прищурилась.

— Эй, ты что, не доверяешь нам?

— Не очень. Вы просто боитесь, наверное.

— Боимся⁈ Ты шутишь? Да мы не побоялись могилу раскопать, что нам какая-то шкатулка. Просто есть один важный момент. Если рука дурного человека коснётся вещицы колдуна, она превратится в прах, ну… или мы. Ты ведь знаешь, какие мы! Вон и жуков мучили.

— И медведку, — покачала головой Лина.

— Ты догадалась⁈ — засмеялся Филипп, — пацаны, она всё знает про медведку!

— Так и думала, что это вы! — осмелела Лина, — медведка хоть и противная, но она же живая!

— Ты догадалась и ничего не сказала тёть Марте? Да ты клёвая, не выдала нас!

Мальчишки загоготали и принялись нахваливать Лину. Та засмущалась, а щёки запылали ярко-ярко.

— Не, мы точно возьмём тебя в команду! Ты кремень! — подпевал рыжеволосый сосед, — ну что, ты согласна?

Мальчишки выжидательно притихли, и Лина взволнованно оглядела толпу. Сомнения всё ещё мучили её, однако Филипп был настолько дружелюбен и открыт, что страхи вмиг развеялись. Она смотрела на мальчика и думала, что мечты её наконец-то сбываются.

— Ну что? — прошептал Филипп, ангельски улыбаясь.

— Давайте, — ответила Лина, чувствуя, как земля уплывает из-под ног.

К сарайчику шли все вместе. Филипп нырнул в подсобку — её не успели разобрать после строительства дома. Вскоре он вынес небольшой предмет, завёрнутый в грязное тряпьё.

— Вот видишь, это здесь. — Он встряхнул содержимое, и внутри что-то мягко ударилось о стенки. — А ты не забоишься, неженка? — неожиданно спросил мальчишка, и Лине показалось, что в глазах его промелькнуло сомнение.

— Нет, не забоюсь. — Для уверенности девочка вдохнула побольше воздуха и шагнула навстречу неизвестности.

Под ветошью оказалась резная деревянная шкатулка, довольно большая. В ней с лёгкостью бы уместилась парочка увесистых книжных томов. Филипп щёлкнул замком, и чёрная крышка подалась вверх. Мальчишка задержал её рукой, не дав распахнуться до конца.

— Ну же, — настаивал он, и Лина прошлась по деревянной крышке пальчиками. «Обычная и… ничего волшебного», — подумала девочка.

Мальчишки смотрели на Лину какими-то странными, горящими азартом взглядами. И Лина решилась — погрузила руку в шкатулку, нащупав холодный и упругий жгут.

«Змея?» — метнулась догадка в её голове.

И тут же обжигающая боль пронзила кисть.

Девочка отчаянно вскрикнула и забилась в беззвучной истерике, ноги внезапно ослабли, и она, как подкошенная, рухнула на землю. Мальчишки покатились со смеху, вовсе не веря в страдания Лины. А потом её поглотил мрак… тишина и покой, как сон глубокий и безмятежный…

Дрогнули веки, дёрнулись пальцы, онемевшие и холодные, вдох полной грудью, ещё один вдох…

— Линочка, доченька. — Услышала она рыдающий голос матери, тихий, стонущий, и оттого ещё более пугающий.

— Марта, пожалуйста, не тревожьте её, — строго сказал дядя Эдик, — я сделал всё необходимое, она должна спать.

— Лина, Линочка, скажи что-нибудь. — Рядом присела тётя Марина, захватив ослабевшую детскую руку — вторая рука словно в панцире, неподвижная и ноющая. — Как ты себя чувствуешь, милая?

— Тётя Марина, тётя Мариночка… — только и вымолвила Лина, мысли путались, отяжелевшие веки смыкались.

Марта, не сдержавшись, жалобно заплакала и запричитала:

— Что же нам делать-то? Что теперь делать? Вдруг это повторится?

— Марта, Марина, её жизни ничего не угрожает. Судорожный приступ на фоне стресса. Позже мы всё обсудим, а сейчас… не пугайте девочку! — возмутился дядя Эдик, и Марта, с трудом справляясь с собой, притихла.

Тётя Марина укрыла больную пледом и усадила Марту в кресло возле дивана, на котором лежала девочка. Лина оглядела комнату, заметив угрюмого Филиппа, сидящего за столом.

— Марта, простите меня, Марта, это моя вина, это я и только я во всём виновата. Вы знаете, вы всё прекрасно знаете. — Тётя Марина не находила себе места и нервно заламывала руки. — Филипп, как ты мог? Что за жестокость? — Дыхание женщины было сбивчивым, и голос дрожал. — Я думала, ты хороший, добрый мальчик, как ты мог так поступить⁈ Она ведь такая доверчивая, маленькая. — Голос сорвался на слове «маленькая», и тётя Марина судорожно вздохнула, будто ей не хватило воздуха. — Я вот думаю, что я делаю не так? Мне кажется, из-за меня он стал таким. Марта, пожалуйста, не отворачивайтесь от меня! Филипп, неужели ты не понимаешь всей серьёзности проступка? Ты должен просить прощения, на коленях вымаливать, иначе я…

— Иначе ты! — с надрывом прокричал мальчишка. — Что — ты⁈ Снова уйдёшь⁈ У-хо-ди! Толку с того, что ты вернулась! Всё носишься с Линочкой своей… — Последние слова взвились истерикой и отчаянием, мальчишка всхлипнул и закрыл лицо руками.

Лина, возмутившись словами Филиппа, села на диване и почувствовала, как закружилась голова.

Внезапно всё пришло в движение. Потрясённая словами сына, захваченная врасплох внезапным приступом, тётя Марина шумно задышала и, схватившись за горло, сползла по стенке на пол. Руки её свело судорогой, дыхание перехватило, бледное лицо исказила болезненная гримаса.

Дядя Эдик, подавленный невесёлыми мыслями, мгновенно пришёл в себя и кинулся к жене.

Филипп вскочил из-за стола и подбежал к матери.

— Мы же не знали, — оправдывался он, испуганно всхлипывая и растирая слёзы, — мама, пожалуйста, не надо, это был маленький ужик, и он не кусается… так не должно было быть, мама, пожалуйста…

— Эдик, быть может, я чем-то смогу помочь? — проворковала Наташа. Она незаметно вошла в дом и с мнимым участием наблюдала разыгравшуюся сцену.

Мужчина метнул на девицу суровый взгляд.

— Немедленно выйди вон! — резко сказал он, — всё, что могла, ты уже сделала!

Наташа обиженно фыркнула, однако послушно удалилась, тихо прикрыв за собой дверь.

Эдуард присел напротив жены и, тут же смягчившись, произнёс:

— Мари, посмотри на меня, милая. Дыши глубже, сделай вдох. Ещё вдох. Сейчас ты слушаешь меня, смотришь на меня, дышишь глубоко и ровно, и расслабляешься…

Голос Эдуарда-врача был мягким и бархатистым, словно горячий шоколад, разливающийся по венам и проникающий до самых глубин сознания. Звучал он уверенно и спокойно, но в то же время в нём проскальзывали сильные, повелительные нотки. Монотонная речь мужчины замедлялась, как только тётя Марина начинала входить в транс, и становилась тихой, когда он повторял ключевые слова:

«…твои пальчики дышат, ты можешь представить, что пальчики дышат? Они дышат, Мари. Твои пальчики дышат, ты чувствуешь лёгкость, ты плывёшь в облаках, в белых пушистых облаках. Они едва касаются тебя, и ты ощущаешь прохладу и мягкость лебяжьего пуха, твоё тело лёгкое и невесомое, как пух лебяжьих облаков…» Он обхватил запястья тёти Марины и слегка сжимал их, когда его речь возвращалась к «дыханию пальчиков».

Он словно укротитель в клетке со львом, осторожный и сильный, захватывал в плен сознание жены, поглаживал сведённые пальцы, пока не снял судорогу, и продолжал говорить, казалось, бессмысленные, но такие действенные слова. Дыхание женщины выровнялось. Она расслаблялась и обмякала в его руках, словно тряпичная кукла. А когда окончательно затихла, приникла к плечу и тихо заплакала:

— Я твоя ошибка, ошибка, ошибка… — сипло шептала она.

— Прости меня, Мари. — Дядя Эдик держал в объятиях жену и слегка покачивал. — Я не предполагал, что будет всё так, я не хотел тебя ранить, милая, прости…

Он медленно поднялся, помогая женщине встать, проводил до дивана, осторожно усадил, держа в руке её запястье, считал пульс, не отрывая взгляда от циферблата наручных часов, а затем порылся в кейсе и извлёк пластинку с таблетками.

— Прими лекарство, — вкрадчиво сказал он, выдавливая пилюлю на её ладонь и поднося к губам стакан с водой. Потом он обратился к Марте: — Вы присмотрите за ней, пожалуйста, а я вернусь утром.

Притихшая Марта сидела неподвижно и пристально следила за сеансом Эдуарда. Она и сама чуть не подпала под его влияние — Лина чувствовала на плечах слабеющие руки матери.

Изумлённая девочка поняла, что только что повторила ранее «пережитое»: ночь, луна, сверчок, боль, страх… «Ошибка! Ошибка!» Девочка вжалась в Марту и задрожала.

«Как странно, странно и непонятно, неужели это всё я⁈ — пронеслось в голове у Лины, — прости меня, тётя Мариночка, я не хотела…»

Вскоре гости разъехались, и дом затих. Дядя Эдик, прихватив с собой Филиппа, развозил Вильгельмину и Наташу по домам.

Лине совсем не спалось. Волнительный озноб окутывал мурашками кожу. Марта то и дело измеряла температуру, не отходя от дочери ни на шаг.

Было далеко за полночь, когда женщины уединились на кухне. Марта заварила чай с мелиссой и усадила тётю Марину за стол. Женщина была молчалива и подавлена, сидела неподвижно и смотрела перед собой отсутствующим взглядом.

— А знаете, Марта, — тихо сказала она, — ведь не зря говорят: «Уходя, уходи»! Нужно было уйти… вслед за Тамерланом. Я так жестоко ошибалась, теперь я понимаю, что совершила ошибку. А Эдик, он так настрадался из-за меня.

— Да Бог с вами, Мариночка, ну что вы такое говорите. Вы, конечно, совершили ошибку, но как говорится, не согрешишь — не покаешься. Мы все грешим без исключения.

— В том-то и дело, я не считаю себя грешной, за то и расплачиваюсь! Но иногда я и сама себя не понимаю. Я ведь люблю его, Марта. Сегодня как нельзя остро я ощутила свою любовь к мужу.

— ЛЮбите, тогда боритесь, Мариночка.

— Люблю, и потому желаю счастья, пусть не с Наташей, с другой. А я… не достойна быть рядом с ним. Я всё сломала, разрушила, растоптала его чувства! Вот и Филипп, он так и не простил меня и мстит.

Марта тяжело вздохнула:

— Он любит вас, Мариночка. Да и как ребёнок может не любить мать. Мать ни одна женщина не заменит, а уж эта пигалица!.. Уверена, Эдуард с ней не будет, он слишком умён, чтобы остаться с такой! И вы, Мариночка, бросьте свои сомнения. Займитесь лучше сыном, а то упустите его совсем. И все эти выходки. — В голосе Марты появился металл. — Их нужно пресекать, наказывать! Да так, чтоб неповадно было. Люди, они ведь не игрушки, знаете ли.

— Да как же я могу, Марта? Пусть лучше Эдик его наказывает, он для него авторитет, всегда им был, а я… слабое, испорченное звено в цепи.

— Не говорите так, Марина, муж вас любит, уверяю вас, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы видеть это. А вот сына…

Лина незаметно подкралась к тёте Марине и обняла.

— Линочка, детка, ну зачем же ты встала? — отозвалась она и притянула девочку к себе.

— Тётя Мариночка, пожалуйста, не ругайте Филиппа, — пролепетала девочка, — он ведь и правда не знал, что было в той шкатулке, он мне сам об этом сказал, это была волшебная вещица, правда-правда, вот она и превратилась в маленького ужика. Филипп не виноват, тётя Мариночка!

Женщины изумлённо смотрели друг на друга.

— Боже мой, Марта! — воскликнула тётя Марина и прослезилась, — я этого не вынесу. Какое милосердие, какая наивность! Вы должны, вы просто обязаны отпускать её к детям, иначе, Марта, иначе…