Интермеццо Лина

Глава 28

Во вторник поздним вечером Марта позвонила из больницы, сообщила, что в пятницу её выписывают. Эла на радостях побежала к Полянским. Договорились с дядей Эдиком, что тот отвезёт немногочисленное семейство Альтман домой днём раньше — нужно было сделать необходимые приготовления в московской квартире к маминому возвращению. Тогда Лине казалось, что до отъезда ещё уйма времени, но дни пролетели как миг, наступил четверг, и на девочку накатила хандра. Завтра, уже завтра… Как же не хотелось уезжать, снова расставаться с тётей Мариночкой, с Филиппом.

Пока Эла хлопотала на кухне, Лина с грустью смотрела в окно, веки так и слипались — сказывалась бессонная ночь накануне.

Недавняя ссора с Юлькой не давала покоя — в голове так и слышался злобный голос подруги, её нешуточные угрозы. Да нет же, Юлька ей вовсе не подруга, теперь уж точно. Выходит, прав был Фил: гнуть свою линию — единственно верное решение! Зря она пошла на уступки, ведь Юлька не оправдала доверия. Но что… что она сделала не так? Где-то в глубине души зрело дурное предчувствие. Лина тряхнула головой, отгоняя назойливые мысли. Она всего лишь хотела заступиться за Филиппа, а получилось…

— Линуся, ты готова, идём? — Эла мельком взглянула на дочь и направилась к выходу.

Вечерние прогулки по посёлку стали обязательным ритуалом перед лёгким ужином, исключение делалось лишь в вечера, проведённые у семьи Полянских. Тогда сестрица-мать тщательно прихорашивалась и сияла холодной красотой — впрочем, она всегда была неотразима, не прилагая к этому особых усилий, даже обычная мужская футболка смотрелась на Эле стильно, будто тренд сезона.

Эла и Лина неспешно бродили по просёлочным дорожкам, выходили к лесу, гуляли на полянках, плели венки из полевых цветов, купались в реке. Сестрица-мать казалась умиротворённой и что-то тихо напевала. Её мечтательный взгляд устремлялся в бескрайнюю даль вечернего неба, скользил по зелёной холмистой долине, по пёстрому цветочному лугу.

— Как долго я уже тут? — Эла прикрыла глаза, мысленно считая в уме. — Две с половиной недели вынужденного спокойствия. Как непривычно. Хотя, признаюсь честно, отпуск оказался не так уж плох. — Она огляделась и блаженно вдохнула душистый аромат полевых трав. — Да, поистине райский уголок!

Лина молча плелась за Элой и горестно вздыхала — ей так не хотелось уезжать.

Сестрица-мать обернулась к дочери и, заметив её потерянный вид, удивлённо произнесла:

— Ты будто и не со мной, Линуся. Что происходит?

На глазах девочки выступили слёзы, и она поспешила отвести взгляд в сторону, даже не пытаясь скрыть своих истинных настроений. Эла понимающе улыбнулась:

— Да… мне тоже когда-то казалось лето коротким, а зима — бесконечно долгой, и также не хотелось возвращаться домой, — протянула она, — но, к счастью, наши желания не всегда совпадают с возможностями, именно к счастью…

Немного помолчав, Эла вновь вернулась к размышлениям вслух, но Лина не вникала в смысл её слов, совсем другие думы одолевали девочку.

Скоро, совсем скоро закончится лето. Как грустно. Единственная радость — маму выпишут из больницы, а Эла?.. Эла снова уедет? Лина задержала вдох — тупая боль отозвалась в груди, она украдкой посмотрела на сестрицу-мать. Та выглядела вполне счастливой, легко приспособилась к сельской жизни, расцвела, словно пышный экзотический цветок среди ромашек и одуванчиков. Лёгкий золотистый загар на лице и руках невероятно шёл ей, гармонировал со светлой копной волос. На фоне летних красок природы её утончённая красота казалась романтичной и загадочной. Девочка невольно залюбовалась ею. Когда же, когда она успела так проникнуться симпатией к ней? Быть может, когда увидела сестрицу-мать в голубом, такую нежную и сказочно-прекрасную? Быть может, когда она рассказывала весёлые истории о детстве и проявляла заботу? Сердце тревожно заколотилось: «Неужели Эла с лёгкостью бросит нас с мамой, уедет в свой далёкий Калининград и забудет на долгие годы о нашем существовании?»

Эла, будто услышав мысли дочери, поймала её встревоженный взгляд:

— И всё же что-то стряслось! — Она коснулась плеча Лины. — Я видела, как вы возвращались из леса с мальчишками. Они обидели тебя? Быть может, Филипп?

— Нет, нет, мне просто грустно, ведь мы уезжаем. — Девочка отчаянно кусала губы, борясь с желанием спросить, а та, растворившись в созерцании ромашкового луга, задумчиво произнесла:

— Помню, когда-то и мы ходили по грибы, объедались лесными ягодами, купались в реке и плавали на лодочке. Было время…

— А почему ты уехала от нас⁈ — на одном дыхании выпалила Лина.

Сестрица-мать на секунду растерялась — вопрос застал её врасплох.

— Так… дедушка заболел, — замялась она, — кому-то же нужно было ухаживать за ним.

— Дедушка заболел⁈ — воскликнула девочка. — А теперь заболела мама Марта. А если бы не заболела, то ты бы не приехала⁈

Эла ощутимо напряглась и нахмурилась:

— Вот скажи, тебе разве плохо с мамой? Разве она не любит тебя, не заботится?

— Но ведь… — Лина так и не смогла произнести те сокровенные, желанные слова, назвать Элу матерью, возразить… Почувствовав её сопротивление, девочка смутилась и осеклась. Сестрица-мать перевела дыхание и медленно двинулась вперёд. Она очень быстро взяла себя в руки, в отличие от Лины, которая с трудом справлялась с нахлынувшими чувствами — глаза её наполнились слезами, а ноги еле переступали. Однако обида снова всколыхнулась в душе, придав девочке сил.

— Значит, ты скоро уедешь? — упрямо спросила она, поравнявшись с Элой.

— Уеду, ведь там мой дом, там теперь моё всё!.. — Эла заговорила мягче, не желая, видимо, обострять ситуацию.

— А как же мы? — Внезапное осознание ненужности захлестнуло девочку, и слёзы против воли покатились по её щекам. — Мы, значит, совсем не твоё?

— Да что с тобой, милая⁈ — Эла внезапно расчувствовалась, прижала дочь к себе. — Быть может, — прошептала она, — я заберу тебя с собой, в Калининград, и если не сейчас, то позже обязательно заберу…

— Но я не хочу уезжать, не могу, — всхлипывала Лина, — хочу, чтоб ты всегда жила со мной, ведь всё моё тут, и мама Марта, и тётя Мариночка, и…

— Филипп… — Эла сильнее сжала дочь в объятиях.

— И Филипп… пожалуйста, не уезжай!

Сестрица-мать молчала, она как будто решала для себя что-то важное, взвешивала, потом не спеша отстранилась и заглянула в глаза дочери:

— Давай не будем загадывать, хорошая моя. Одно я тебе могу обещать точно: мы обязательно вернёмся сюда до моего отъезда. А что будет дальше, подумаем вместе с мамой! Не плачь, Чижик, прошу!

В предпоследнюю пятницу августа Марту выписали из больницы. Эла хлопотала возле матери больше обычного, всё пыталась угодить и разногласий между ними не допускала. В кои-то веки в семье сложилась атмосфера дружелюбия. Однако Марта и сама вполне управлялась по дому, не желая соблюдать постельный режим, правда, быстро утомлялась и то и дело присаживалась отдохнуть. Несгибаемая, неугомонная мама Марта! Лине вдруг подумалось, что эта особенность есть в характере всех женщин Альтман, вот и Эла постоянно в делах, да и в голосе её нет-нет да проявляется жёсткость, хотя куда ей до мамы Марты. Неужели и Лина когда-нибудь станет такой⁈ Марта, видя, что дочери поладили, не скрывала искреннего удовольствия. Она налюбоваться не могла на своих любимых девочек — заботливую Элу и прилежную Лину.

Но всё же девочку мучили сомнения: а так ли искренна Эла? Лина была наблюдательна, от неё не ускользало, как меняется сестрица-мать наедине с собой, как говорит по телефону каким-то чужим раскрепощённым голосом, вплетая в речь жаргонные словечки. Случалось, девочка ловила её с сигаретой в руке. С сигаретой! Возможно ли такое⁈ А мама Марта молчала, не встревала, будто ничего не видела!

Изо дня в день Лина изводилась тоской, считала дни — так сильно ей хотелось поехать на дачу. Как ни странно, Эла тоже посматривала на календарь, планируя перед отъездом вернуться в «тот ностальгический уголок детства», а Лина замечала в Мартином взгляде нечто похожее на упрёк.

Спустя несколько дней мама почувствовала себя достаточно хорошо, и Эла заговорила о поездке в посёлок. Марта сердилась недолго. Заметив сияющий взгляд Лины и волнение Элы, она смирилась, отпустив своих девочек на все выходные. Да и пыл её заметно поубавился — продолжительная болезнь сильно её подкосила.

Сибаса решили оставить в московской квартире. Мальчик соскучился по домику и по хозяйке, так и тёрся у её ног. Да и маме будет не скучно с котом, ведь он известный проказник.

Лина с замиранием сердца ждала встречи с Филиппом, всю дорогу в электричке мечтала, думала. Обрадуется ли он? Так ли всё случится, как она себе представляет? Её внутренний голос настойчиво твердил: «Ну конечно, конечно обрадуется, ведь мы уже почти что целое лето друзья, настоящие друзья!» И тут же вторила другая мысль: «Только бы не выкинул чего этот неугомонный друг. Ведь сколько всего могло произойти за этот огромный срок».

Но все опасения Лины оказались напрасными. Жизнь в посёлке шла своим чередом. По приезде — а это было днём — она уговаривала себя не рваться к соседям, помогала Эле перебирать шкаф с вещами и всё поглядывала в окно в надежде увидеть хоть кого-нибудь из компании Фила. Но после обеда всё же не выдержала, побежала к Полянским. Тётя Марина радостно улыбалась и рассказывала о предстоящей игре, затеянной мальчишками. Женщина показывала атрибуты будущего квеста, среди которых были и загадочные свитки, и флаг с ацтекским орнаментом, так похожим на тату орла со спины рок-музыканта. «Светочка Розина сама рисовала эмблему», — говорила тётя Марина.

Филипп целыми днями пропадал у друзей. Вот уже неделю они готовились к игре, которую в ближайшие дни мечтали воплотить в жизнь. От предвкушения у Лины вспотели ладони, ей так хотелось поучаствовать, ну хоть кем-нибудь!

Вечером напротив дома Альтман собралась шумная тусовка. Лина притаилась за занавеской и ожидала появления Фила, а взгляд настойчиво тянулся к Юльке. Девчонка щеголяла в модных джинсах и новеньких кедах, как всегда деловая и крикливая. Бывшей подруги было настолько много, что у Лины поднялась волна негодования, а потому, отвлекаясь на Юлькины выкрутасы, она не сразу заприметила подошедших ребят — Филиппа и его друзей. От радости у девочки сердце заколотилось, она подпрыгнула и закружилась на месте, чуть не издав вопль ликования. Благо Элы не было рядом.

Компания остановилась прямо напротив окон. В их тесном кругу, в обнимку с Розиным, стояла девочка постарше, лет пятнадцати. Лина пригляделась: симпатичная, темноволосая, ростом чуть выше Фила, но ниже Пашки. Света Розина? Сестрёнка Серёги? Та самая?

Юлька и её подружки расположились на скамейке у ворот Альтман. Они как обычно веселились и галдели.

Лина, позабыв обо всём на свете, бросилась на улицу, пронеслась по лестнице вниз, мимо Элы… Кажется, сестрица-мать ей что-то прокричала вдогонку, да только Лина не расслышала, не обратила внимания, да и до этого ли было, всё потом, потом…

Выскочив за калитку, она остановилась и покосилась на девчонок. Те притихли и подозрительно уставились на неё, а Юлька нагло ухмыльнулась. Никто из них не поздоровался с Линой, наверное, бывшая подруга успела им напеть, насочинять с три короба… настроить против.

Филипп стоял спиной в метрах пяти от Лины и что-то оживлённо рассказывал. Пашка подыгрывал ему, смешно жестикулируя, а Света Розина заразительно смеялась, да чего уж там, вся компания взрывалась от хохота.

— Филипп! — Лина неуверенно окликнула парнишку и снова взглянула на девчонок. Те с любопытством смотрели на неё.

— Филипп! — чуть громче позвала она, но Фил и не думал оборачиваться. Не расслышал?

Под пристальным вниманием девчонок она почувствовала себя будто под дулами автоматов, только и ждущих команды выпустить очередь. Однако, собравшись с духом, шагнула вперёд. Теперь ведь было поздно отступать, хотя, что скрывать — струсила она, очень струсила. И что её дёрнуло выбежать?

Остановившись за спиной парнишки, она коснулась его плеча. Филипп обернулся, скользнув по ней рассеянным взглядом, и подмигнул.

— Привет, — смущённо улыбнулась она и заглянула в его смеющиеся глаза.

— А-а, здАрова! — протянул Филипп и, хлопнув её по плечу, тут же отвернулся к друзьям.

Не в силах сдвинуться с места, она стояла за спинами ребят и сгорала от стыда и унижения. Вроде бы и с ними, но, как сказал бы дядя Эдик: «в качестве аппендикса» — ненужного элемента.

— Вы только посмотрите, как она унижается перед ним, офигеть, — засмеялась Юлька, её злорадный смех заглушал девчоночьи голоса. Те дружно захохотали, заулюлюкали, прогоняя её с позором.

— Да насрать ему на тебя, дура! — не унималась бывшая подруга. — А ещё говорила, что Фил её лучший друг… вот идиотка…

Очнувшись, Лина бросилась бежать и скрылась за калиткой. Ноги внезапно ослабели и подкосились. Упав на колени, она содрогнулась от тошнотворных спазмов, вывернувших желудок наизнанку. Медленно поднявшись и дрожа от слабости и обиды, она побрела обратно в дом. А смех не стихал, гремел за спиной, словно хор скрипучих, несмазанных дверей. Ей даже показалось, что Фил смеётся вместе с ними. Фил… её Фил.

«Какая же я дура… неслась, чтобы увидеть… увидела… и Фил тоже хорош, почему он так со мной? Стыдно, наверное, стало перед мальчиками, разве можно дружить с такой, как я, разве можно?»

Она не помнила, как оказалась в детской, как, обессиленная, упала в кровать и уткнулась в подушку. Тело дрожало как в лихорадке, хотелось плакать и стонать, вот только слёз совсем не осталось — они испарились, словно от засухи в пустыне, запеклись, оставив жгучую соль на щеках… Как же теперь жить⁈

Вдруг на затылок легла тёплая рука Элы. Сестрица-мать опустилась рядом, прижалась к спине, обняла. Лёгкое дыхание защекотало шею, нежные пальцы, словно мягкий шелковый гребень, прошлись по волосам, расслабляя и успокаивая.

— Ох уж эти мальчишки, — прошептала она, а голос её дрожал, — сами не знают, чего хотят. — Уткнувшись в затылок дочери, она прерывисто вздохнула. — Ты не бери в голову, девочка моя, мы это всё проходили, ещё посмотрим, кто кого! Ведь Альтман, они всегда сильнее!

И что-то колыхнулось в душе у Лины от этих слов, как будто вскрылся огромный назревший гнойник. Расплакавшись, она прильнула к Элиной груди совсем как маленькая, совсем не таясь, и рассказала о самом сокровенном: о ссоре с Юлькой, о том, как ненавидела, о Филе и о кукле с фотографией…

— А знаешь, быть может, всё и к лучшему. — Эла обняла её покрепче, прижалась щекой ко лбу. — Не будем никого винить… и… ты прости меня, Линочка, — и еле слышно, одними лишь губами добавила: — доченька моя.

Этим вечером к Полянским не пошли. Смотрели фильмы, пили ароматный чай и говорили, говорили… И от души у Лины отлегло, а горечи осталось, быть может, ну совсем чуточку…