Интермеццо Лина

Глава 26

Наутро Эла и Лина отправились навещать маму Марту в больницу. Дядя Эдик, как обычно, подвозил их до места назначения. Эла в лёгком воздушном платьице и с высоким, забранным наверх, хвостом выглядела юно и легкомысленно. Образ вчерашней школьницы подчёркивал безупречный макияж пастельных тонов. Единственной «кричащей деталью», выбивающейся из общего стиля, были яркие, подведённые чёрной тушью глаза. Непринуждённая беседа завязалась между друзьями детства почти что сразу, как только они тронулись в путь.

Лина разглядывала своё отражение в лобовом зеркале и улыбалась. С утра, во избежание проблем с мамой Мартой, Эла заплела по всей её голове тонкие косички, скрыв следы преступления. «Хохолок Овсянки» был безжалостно вплетён в косы. Афрокосички — именно так назвала эти причудливые пёстрые «шнурки» Эла. Девочка налюбоваться не могла своим новым имиджем, настроение было превосходным. Она с удовольствием слушала Элину болтовню, сестрица-мать увлечённо рассказывала истории из детства и юности.

— Ты даже представить не можешь, Эдичка, какие страсти творились за твоей спиной, — еле сдерживая смех, говорила Эла. Лицо её разрумянилось, ресницы подрагивали. — Я всегда была зачинщицей, несмотря на то что младше Светочки. Помнишь ту белую футболку с Че Геварой? Признаюсь, это моих рук дело, это я разрисовала её разноцветными фломастерами…

— Ещё бы не помнить, мне её друг с Кубы привёз, досталось тогда Светланке, — смеялся дядя Эдик, — она, выходит, за тебя отдувалась? Вот только объясни мне, Эла, зачем?

Девушка кокетливо заправила за ухо выбившийся локон и сделала вид, что внезапно заинтересовалась пролетающими за окном красочными видами.

Наблюдательная Лина замечала, как сияет в присутствии Эдуарда сестрица-мать и как подолгу задерживает взгляд на мужчине. Эла обладала незаурядным даром рассказчика. Её ироничная манера общения могла развеселить любого. Очаровательная улыбка не сходила с лица, глаза казались ярче, будто из их глубины проливался какой-то особенный ласковый свет. Словом, Эла цвела рядом с другом детства и Лина всё чаще задумывалась — «что бы это могло быть?» Кажется, и дядя Эдик подпал под влияние Элы. В начале пути он был скован и молчалив, но потом в нём что-то менялось. Он будто сбрасывал оцепенение и оживал, в открытую смеясь над шутками Элы, а взгляд тянулся к прекрасной спутнице.

Воспоминания о детских проказах и раскрытие давних тайн искренне забавляли обоих. Лина с трепетом внимала каждому слову сестрицы-матери, слушая истории о том, как та украдкой таскала человеческие кости из холщового мешка дяди Эдика. Позвонки, лопатка, грудина и человеческий череп — вот было богатство студента-медика, досконально изучающего анатомию на первых курсах университета.

Юноша частенько пополнял запасы инвентаря на старом сельском кладбище. Однажды, не досчитавшись косточек, он вставил лампочку внутрь черепа и тот внезапно засверкал адским огнём, осветив глазницы и челюсти, насмерть напугав непоседливых девчонок — Элу и Светочку, младшую дочь Полянских. Мужчина искренне потешался, дополняя рассказ Элы недостающими подробностями, и девушка заразительно смеялась.

— А ещё, благодаря тебе, Эдик, я полюбила Scorpions и Smokie, а уж Hotel California — моя пожизненная любовь, помню, как ты наигрывал эту песню на гитаре, как же это было красиво.

И Эла напела на английском слова песни:

— 'There she stood in the doorway

I heard the mission bell

And I was thinking to myself…'

Как сейчас помню тебя, сидящего на крылечке с гитарой в руках, струнные переборы и волнующий голос в прохладе ночного сада… романтично и незабываемо, — прошептала Эла и прикрыла глаза, будто мысленно вернулась в те времена.

Мужчина задумчиво молчал, внезапно став серьёзным, а на лице его промелькнула странная эмоция, скорее, любопытство и на какие-то доли секунды — замешательство.

— Да, юность, канувшая в лету… хорошо там было, беззаботно, — сказал наконец дядя Эдик, глубоко вздохнув.

В машине повисла тишина, и в это мгновение Лине показалось, что между Элой и дядей Эдиком словно протянулась незримая нить, связавшая их.

Однако момент духовного единения прервал внезапный звонок сотового. Мужчина немедля ответил и тут же изменился в лице. Из трубки доносилась громкая отрывистая речь, кажется, в клинике возникли проблемы с больными.

— Форс-мажор, — сказал он Эле, когда закончил недолгий разговор, — сегодня мне нужно остаться в больнице, я не вернусь на дачу, а стало быть, и вас с Линой не смогу отвезти обратно.

— О, тогда мы с Линочкой переночуем в квартире, а завтра…

— Эла, я хотел попросить тебя. Не оставляй Марину одну, прошу, вернитесь с Линой на дачу, электрички ходят каждые полчаса, в принципе, добраться не проблема.

Эла немного помолчала.

— Ну, хорошо, Эдик, мы вернёмся, так и быть.

Когда Эла и Лина вошли в дом Полянских, тётя Марина перебирала ноты на столе гостиной. Женщина выглядела расстроенной, её покрасневшие глаза выдавали недавние слёзы. Она подняла рассеянный взгляд на гостей и натянуто улыбнулась.

— А разве в-вы не… — пробормотала женщина и, тут же расправив плечи, облегчённо вздохнула, — я думала, что вы остались в городе.

— Вообще-то хотели… — снисходительно ответила Эла, намеренно не замечая перемен в женщине, — но Эдик просил вернуться, присмотреть за тобой.

— Ах, не стоило, мне неудобно даже, да и что со мной может случиться?

Тётя Марина отложила ноты и направилась к гостям.

— Ну уж нет, обратно мы не поедем, — с сарказмом ответила Эла. Интонации её голоса заметно отличались от тех, что звучали при муже тёти Марины. — Как представлю, что придётся трястись в этой грязной электричке, в окружении полнейшего неадеквата…

— Это так неожиданно, я рада, что вы вернулись, значит, будем пить чай и общаться. — Женщина неторопливо направилась на кухню ставить чайник.

Разговор не складывался. Тётя Марина немного нервничала и бросала настороженные взгляды в сторону Элы, которая, впрочем, чувствовала себя намного свободнее. Она прохаживалась вдоль стеллажей и с интересом изучала убранство гостиной — статуэтки, картинки и прочие причудливые вещицы.

— Какая прелесть, — протянула Эла, покручивая в руках фигурки чертят различной величины и формы, — да у вас тут целый музей!

— О, да, когда мы были в Каунасе, Эдик накупил целую коллекцию этих бестий. Музей чертей его впечатлил. — Тётя Марина оживилась и, кажется, в ней проснулся былой задор. — Держать это дома — плохая примета, но Эдик не верит во всю эту чушь, вот и решил разнообразить домашнюю коллекцию.

— Не знала, что Эдик такой знаток искусства, — вздохнула девушка, переключаясь на гравюры с пейзажами.

— Быть может, и не такой знаток, но он умеет чувствовать и… у него есть интуиция, — ответила тётя Марина с нежностью в голосе.

— А знаешь, я совсем не удивлена, он и в юности был особенным, не таким как все, на голову выше сверстников и выдумщик ещё тот…

— Да, Эдик — личность, и я очень ценю это…

Неожиданно послышались звуки фортепиано. Это Лина, приоткрыв крышку, общалась с инструментом, бережно касаясь клавиш.

— Линочка, а сыграй нам что-нибудь из своего репертуара, пусть Эла послушает. — Тётя Марина направилась к пианино и, сняв со стопки нот первый попавшийся сборник, поставила на пюпитр.

— А что сыграть, тётя Мариночка? — Девочку охватило приятное волнение.

— Только недолго, давай что-нибудь короткое, — отозвалась Эла, зевнув и прикрывая рот изящным жестом, — дорога оказалась слишком утомительной. Да и не терплю я слишком заунывных мелодий, того и гляди усну сейчас.

Тётя Марина с упрёком посмотрела на Элу и обернулась к Лине.

— Григ. Поэтическая картинка, — предложила она, полистав страницы нот и отыскивая нужную пьесу, — только не торопись, мягко и уверенно.

И девочка заиграла. Мелодия так и полилась из-под Лининых пальчиков, зазвучав неожиданно проникновенно и певуче. В ней слышались и порывы ветра, и бушующее море, и брызги волн. Пьеса, сыгранная со всеми тематическими оттенками, вызывала душевный трепет и настраивала на лирический лад.

Эла неожиданно расчувствовалась. Она сидела, не шелохнувшись, и задумчиво улыбалась.

— Это было очень красиво, признаться, я удивлена! — прошептала она, но потом, словно очнувшись, потёрла виски и прикрыла глаза, — в нашей семье не было музыкантов. — Но не будем сейчас о грустном, кажется, мы собирались пить чай.

Вскоре гости и хозяйка расположились за столом. Тётя Марина неустанно нахваливала таланты Лины.

— Удивительная девочка! Тонкая, мечтательная натура, сейчас такие дети — редкость.

Эла рассеянно слушала и, казалось, думала о своём. Во время чаепития тётя Марина потянулась к сахарнице и, нечаянно задев чашку, опрокинула её на платье.

— Какая я неуклюжая, — посетовала женщина. — Я сейчас… только переоденусь. — Она поспешила подняться наверх.

— Не переживай, это бывает в беременность, — усмехнулась Эла ей вдогонку.

Вскоре тётя Марина, переодетая в свой любимый сарафан свободного покроя из зелёной бязи, вернулась к гостям.

— А мне нравится, — манерно произнесла Эла, оглядывая её наряд цепким взглядом.

— Что? — настороженно спросила женщина, поправляя платье.

— В тебе столько натурального, естественных красок, не нужно никакой косметики, природа распорядилась сама. Это тот самый редкий случай. И стиль. Тебе бы подошёл стиль эко-бохо или хиппи-бохо или даже неогранж. Это просто и красиво. Вот только нести с достоинством его не каждый сможет.

— О, я совсем не разбираюсь, — засмущалась тётя Марина, — люблю простоту и комфорт.

— Вот и люби, только подчеркни это, например. — Эла быстро поднялась из-за стола и, разглядев на вешалке пёстрый платок и кожаный ремень с массивной медной пряжкой, направилась за аксессуарами, а затем подвела тётю Марину к зеркалу и умело дополнила задуманный образ — поверх зелёного платья накинула лёгкую цветастую шаль и перетянула ремнём. — Вот так! Сюда б ещё этнические серьги, вообще был бы шик!

— Ну надо же, никогда бы не подумала, — посмеялась тётя Марина, оглядывая себя в зеркале, — но я вряд ли решусь на такое, да и Эдику не понравится.

— А я люблю удивлять и экспериментировать. Жить однообразно — скучно.

— Наверное, ты права, но мне здесь это ни к чему…

Внезапный шум прервал разговор женщин. Филипп как вихрь ворвался на кухню и, залпом выпив два стакана воды, обратился к Лине:

— Там тебя Юлька спрашивает, ты выйдешь?

Лина вопросительно взглянула на сестрицу-мать.

— Иди, иди, гуляй, нечего тут уши греть, — усмехнулась Эла, и Лина, подорвавшись с места, побежала на улицу.