Интермеццо Лина

Глава 11

Близилась осень. Воздух наполнился ароматами спелых фруктов, душистых трав и сена. Розовые хризантемы и пёстрые астры нежились в лучах августовского солнца. Отголоски жарких деньков ещё слышались в пении птиц и жужжании шмеля, но к вечеру заметно холодало, с отцветающих речных вод тянуло солоновато-пряным букетом гниющих водорослей и ила. Запахи костров и дымков из печных труб навевали тёплые думы о домашнем уюте. Картины природы умиротворяли и вместе с тем наводили тоску, созвучную с сонатой фа минор Доминико Скарлатти. Именно её наигрывала тётя Марина тихими дождливыми вечерами.

У Полянских наступило затишье. Впервые в жизни Филиппа наказали со всей строгостью, и теперь он сидел под домашним арестом, выполняя задания отца. Трудотерапия включала уборку дома, прополку грядок и даже мытьё полов. Чтение книг из стопки на журнальном столике было самым важным пунктом из длинного перечня поручений.

Испытание действительно оказалось суровым. Мальчишки целыми днями носились возле ворот в ожидании Полянского-младшего, дразня его дикими визгами и шалостями. Даже Пашка Потапов заглядывал, однако Филипп, копаясь в огороде, напускал на себя столько важности, будто ему на самом деле доставляло удовольствие это занятие. Лина вспоминала сцену из «Тома Сойера», как мальчишка красил забор возле дома. И теперь книжный герой представлялся ей Филиппом — таким же упрямым рыжеволосым озорником.

Каждый день мальчишка брал в руки книгу и неохотно читал, но вскоре увлекался и выпадал из окружающего мира на долгое время. Лину он в упор не замечал, и девочке выпадала возможность понаблюдать за его неподдельными эмоциями. Филипп не желал расставаться с книгой даже во время ужина, и Лине становилось любопытно, что же так увлекло его. «Серебряные коньки», читала девочка на одной из потёртых корок. Втайне она изучила всю стопку и обязательно решила познакомиться с этими историями сама.

Вечера коротали все вместе. Тишину дома нарушали лишь треск поленьев в камине и лёгкая музыка из магнитолы. Женщины пили чай, согревались глинтвейном и говорили по душам. Лина сидела поблизости и грустила. Последние деньки омрачались мыслями о предстоящей разлуке. Вот закончится лето и не увидит она ни тётю Мариночку, ни Филиппа.

«Ну почему… почему так бывает в жизни? Встречаешь людей, прикипаешь к ним всем сердцем, и они становятся почти что семьёй, такими близкими и родными, и вдруг — расставание на целый год, непозволительно долгий год жизни!» Лина смахнула набежавшую слезу.

'Тётя Мариночка… Ну как же без неё, без ежедневных встреч, без пианино⁈ Одним своим присутствием она наполняет дом теплом и светом, а от её звонкого смеха трепещет душа. Солнечная, необыкновенная, самая лучшая…

Филипп… Скоро, совсем скоро мы разъедемся по московским квартирам, и закончится этот кошмар с бесконечными волнениями и опасностями. Не нужно будет вертеть головой и пугаться шорохов в ожидании пакостей мальчишки. Жизнь войдёт в привычное русло до следующего лета, будто и не было несносного рыжеволосого соседа. Только почему, почему же так горестно?'

Лина совсем приуныла, вспоминая недавние события. Даже последнее казалось ей удивительным приключением. О нём взрослые старались не упоминать, и если бы не ранки от укуса на пальце — два точечных багряных следа, то и Лине всё случившееся показалось бы сном. В душе оставался какой-то неясный осадок, однако она не держала зла на Филиппа и обвиняла в глупости лишь себя.

Занятия музыкой пришлось отложить. Лина слушала великолепную игру тёти Марины. Накануне женщине позвонили из филармонии, и теперь та готовилась к предстоящему выступлению, обложившись нотами и разучивая сложнейшие фортепианные партии. Девочка и сама тянулась к инструменту — открывала крышку и нежно гладила клавиатуру. Вот и сейчас она присела на вертящийся стульчик и попыталась наиграть тоскливую мелодию левой рукой. Глаза защипало от слёз, и солёные дорожки скатились по щекам.

Тетя Марина, будто почувствовав настроение девочки, незаметно подошла и обняла её, прислонившись щекой к мокрой щеке.

— Линочка, ну что ты загрустила, родная? Придёшь ко мне в гости? — Во взгляде её таилось столько нежности и обещания, что Лина, оставив грустные мысли, улыбнулась сквозь набегающие слёзы.

— Конечно приду, тётя Мариночка, — ответила она.

— И на концерт ко мне придёшь?

— Концерт? Настоящий большой концерт? Обязательно приду!..

Всю неделю тётя Марина казалась поникшей, видимо, и её угнетали безрадостные мысли о скором отъезде. В один из совместных вечеров Лина случайно услышала, как мама Марта и тётя Марина откровенничали, потягивая подогретое вино из бокалов.

— Как же не хочется возвращаться, — тревожилась женщина, — ведь я почти отпустила прошлое, поверила, что могу быть рядом с семьёй, с Филиппом. Да только Тамерлан обрёк меня на одиночество. Ушёл в небытие, оставив мне свой дом, холодный и пустой. Одиночество — моя карма, как осеннее обострение — дышит в спину, скулит. Мне кажется, что я обречена!

— А что же, Мариночка, с вами и раньше такое бывало? — намекнула мать на недавний приступ тёти Марины.

— О… — Женщина оставила бокал на столе и приложила к щекам ладони, будто пыталась унять внутренний жар. — Бывало раньше, и нередко. Впервые это случилось на репетиции за год до встречи с Эдиком. Тамерлан… он был таким требовательным и строгим, а я… так боялась сбиться с ритма и подвести… — Глаза тёти Марины расширились, а взгляд стал рассеянным, будто она вернулась в прошлое. — Однажды паника нахлынула перед концертом. Тогда мне казалось, что я умираю, внезапный спазм в горле, и руки свело до боли. И если бы не Эдик… к счастью, он оказался рядом… молодой психиатр — врач, он спас меня, он был моим поклонником, а я стала его пациенткой, зависимой пациенткой, я стала нуждаться в нём как в воздухе. Ведь только он мог привести меня в норму. Достаточно было одного его взгляда, присутствия, и силы вновь возвращались ко мне. Я шла и играла! Вот только теперь мои якоря слетели.

— Якоря? Что за якоря? — удивилась Марта.

— Методика якорей. Эдик установил на мои запястья «якоря счастья». Ему лишь стоило притронуться к ним, и руки становились свободными и лёгкими.

В тот момент Марта заметила любопытную Лину и выпроводила её в гостиную. Девочка неторопливо побрела к камину, раздумывая над словами женщины. Она не могла понять всей сути сказанного, но отчего-то ей стало зябко и тоскливо.

Вдруг со второго этажа послышался негромкий шум, больше похожий на приглушённый удар тупого предмета. Лина вскинула голову, будто могла увидеть происходящее сквозь стены и потолок, но внезапная догадка заставила её обернуться. Диван, на котором недавно сидел Филип, оказался пуст. Раскрытая книга одиноко лежала у изголовья. Лина, крадучись, поднялась на второй этаж, прошлась по длинному коридору и обнаружила Филиппа на балконе мансарды.

Мальчишка разглядывал в бинокль какой-то загадочный объект, сосредоточенно наводя фокус и блуждая объективами по ночному небу. Внезапно он развернулся к Лине и устремил бинокль прямо на неё. Девочка почувствовала себя неуютно, совсем как при первой встрече. Она засмущалась и, ухватившись за перила, быстро отвела взгляд. Стояла тихая ночь. На синем небе, сплошь усыпанном горящими звёздами, висела огромная оранжевая луна. Она источала на окрестности мягкий золотистый свет. У Лины даже дух захватило от такой красоты — сияющий небосвод напомнил ей плотную ткань с блестящим люрексом. Мама Марта берегла её для особого случая, и она казалась девочке невообразимо прекрасной.

— Круто, да? — Филипп вернулся к созерцанию неба. — Вот бы сюда телескоп!

Лина недоверчиво покосилась на мальчишку, а тот продолжал как ни в чём не бывало:

— Я тут подумал как-то, а сколько весит небо?

На секунду Лине казалось, что он разговаривает не с ней, а с каким-то отчаянным другом, незаметно прокравшимся на балкон. Однако Филипп, внезапно убрав прибор, в упор посмотрел на неё. В ночи глаза его хитро блестели, будто в них отражался далёкий свет луны.

— А что, если вдруг небо рухнет на нас? — Филипп понизил голос до зловещего шёпота, и Лина, представив страшную картину, вздрогнула.

— Аха-ха, — рассмеялся он и протянул ей бинокль. — Такое невозможно. Хочешь?

Лина пожала плечами, с опаской глядя на мальчика.

— Ну бери, не бойся. Если долго смотреть в небо, то можно увидеть падающую звезду. Бабушка говорит, что это к счастью.

Лина робко протянула руку и тут же отдёрнула. На балкон ворвалась запыхавшаяся Марта и недобро глянула на мальчишку:

— Вот вы где, Линочка! Дочка, пора домой, уже поздно!

Филипп усмехнулся и тут же вернулся к своему занятию, а Лина, увлекаемая матерью, удивлённо оглядывалась. «Что это было?» — думала она.

А следующий день принёс с собой новые впечатления. Лина поминутно вспоминала, как перед самым отъездом к ним в дом явился Филипп.

Причём он вошёл в калитку, следуя правилам хорошего тона, громко поздоровался и спросил разрешения увидеть Лину. Марта с прищуром изучала мальчишку: «Что он там за спиной прячет? От такого можно ожидать чего угодно».

— Ну, покажи, что там у тебя? — Она со строгим видом вышла на ступеньки и подтолкнула любопытную дочь в дом.

— Это подарок. — Филипп так и стоял, не трогаясь с места, и сверлил маму Марту взглядом.

Немного поразмыслив, та согласилась:

— Только попробуй выкинуть что-нибудь. — Пригрозила она пальцем и, подозрительно оглядываясь, удалилась.

— Вот, это тебе, папа привёз. — Мальчишка протянул Лине белого пушистого котёнка с приплюснутой мордочкой и короткими ушками. — Подарок. Его Сибас зовут.

— Сибас! Какой лапочка! — Лина звонко засмеялась и с трепетом взяла его в руки. Он, хоть и маленький, но с трудом умещался в её ладонях. — А почему Сибас?

— Папа сказал, что лучший транквилизатор — Сибазон. Сибас, в общем.

Лина не понимала, что это за тран… кли… затор такой, но раз дядя Эдик сказал, значит это важно.

— Спасибо. — Лина засмущалась, уткнувшись в кошачью мордочку, а когда подняла взгляд, Филиппа как ветром сдуло.

Счастью Лины не было предела, и верилось в случившееся с трудом. Белоснежный пушистик оказался игривым, пил молочко из блюдца, тыкался влажным носиком, путался под ногами. Забот у девочки прибавилось, и не до мыслей тоскливых стало.

Дядя Эдик приезжал на дачу всего лишь дважды: утром, после злополучного застолья, и в день, когда забирал Филиппа домой. Мальчишки с самого завтрака толпились на даче, уговаривая родителей закадычного друга не увозить его в город. Филипп с неохотой садился в машину, и шумная компания провожала его до самого поворота. После отъезда Полянского-младшего дача сразу опустела, стихло всё вокруг, и нестерпимая тоска накатила на Лину.

Она не выпускала из рук котёнка — живое подтверждение невероятного события, случившегося накануне. И если бы не это чудо, теребившее лапками хозяйку, девочка совсем бы сникла.

Этим же вечером Лина и тётя Марина возобновили занятия. Всего через несколько часов после отъезда Филиппа Лину потянуло в дом Полянских.

«А как же там тётя Мариночка?» — волновалась девочка.

Женщина уже спешила навстречу, словно услышав её призыв. Разбирали новый этюд — и учительница, и ученица забывались музыкой, заполняя пустоту души и пространства. Марта ушла заниматься хозяйством, чувствуя себя лишней и чужой. Час занятий пролетел как миг, а тётя Марина с Линой не собирались заканчивать.

Вдруг хлопнула входная дверь. Лина вздрогнула, предчувствуя что-то неладное. С недавних пор хлопающие двери стали ассоциироваться у девочки с началом раздора.

Послышались торопливые шаги, и в следующее мгновение в гостиную влетела разъярённая Наташа. Девушка как фурия надвигалась на хозяйку дома и учащённо дышала. От неожиданности тётя Марина растерялась, но, быстро опомнившись, невозмутимо встала перед соперницей. Внешне она была совершенно спокойной, однако от Лины не укрылись лихорадочный блеск бирюзовых глаз и бьющаяся венка на шее.

— Ты! — истерично прокричала Наташа. — Тихой сапой, да? Молчаливая и покорная. Окопалась тут… подобралась к нему хитростью⁈ Свила уютное гнёздышко, как мышь полёвка, змея! Да по тебе психушка плачет! Надо было настоять… упечь тебя на год… А он-то, хорош! Использовал профессорскую дочку, защитил свою докторскую и свалил! В тридцать три года стать доктором наук нехило, да⁈ На завкафедрой метит? Ну уж нет, я всё сделаю, чтобы он… чтобы никогда! — С этими словами Наташа упала на диван и разрыдалась.

Тётя Марина заметно побледнела и потрясённо взирала на девушку, а та неожиданно сменила тактику.

— Ну, зачем он тебе, Марин, — жалобно заныла Наташа, — отпусти его, ну пожалуйста! Отдай его мне! Ты ведь сама ушла, бросила, ну что тебе нужно, а? Ну уйди уже куда-нибудь! Сгинь! Ну хочешь, я на колени встану, хочешь, руки твои целовать буду? — Девушка была невменяемой. Её причитания постепенно перешли в визг. Лина в ужасе закрыла уши, так неприятна ей была Наташина истерика.

Тётя Марина держалась на удивление ровно, однако во взгляде её бушевали гнев и безжалостная решимость.

— Вы, видимо, не понимаете, о чём просите! — Ледяной тон женщины отрезвил. Лина замерла от страха, не подозревая, что она может быть такой неприступной и суровой. Наташа затихла, ошеломлённо уставившись на соперницу, а та, устремив свой испепеляющий взгляд на девушку, невозмутимо продолжала:

— Эдуард мой муж! И я не намерена отдавать его никому! Я ведь предупреждала вас, помните? Последнее слово всегда за ним! А теперь пойдите прочь! Вон!

Слова тёти Марины подействовали на девушку словно удар током. Наташа дёрнулась, вскочила с дивана. Выглядела она при этом жалкой и надломленной. Куда подевались былые наглость и спесь? Она попятилась, натыкаясь на предметы, и, неожиданно столкнувшись с напольной вазой, с силой пнула её. Ваза с треском рассыпалась на осколки, и девушка истерически засмеялась:

— Я этого так не оставлю, слышишь, не оставлю! — С этими словами она вылетела из дома, хлопнув дверью, а тётя Марина обмякла на стуле и исступлённо разрыдалась.

Тут же и Марта на шум пожаловала, сетуя, что не успела в самое сердце скандала.

— Ну что вы, Мариночка? — Марта от волнения едва не плакала сама. — Тут ведь дело-то какое, тут радоваться надо, а не убиваться. Вот же змея подколодная, явилась… Кажется, Эдуард ей дал отставку. Лёд тронулся, дорогая моя, — подвела итог возбуждённая женщина.