Интермеццо Лина

Глава 31

Грохот входной двери, труха, падающая с потолка, лязганье ключа в навесном замке — всё это доходило до Лины будто в замедленной съёмке. Голоса… голоса ребят возле дома… они о чём-то спорили, перекрикивая друг друга, и громче всех выступала бывшая подруга.

— Ни за что! — кричала Юлька, — я сказала — нет!

— Да! — напирали Серёга и кто-то из мальчиков.

— Я не вернусь, — взвизгнула девчонка.

Топот ног отдалялся, а вместе с ним и словесная перепалка.

Лина медленно приходила в себя. Потрясённая недавними событиями, она пребывала в каком-то странном ступоре.

«Что это значит? — думала девочка, оглядываясь вокруг, — меня закрыли? Тут? Одну? Нет… нет… Этого не может быть… Что же делать?»

На Лину вновь накатила паника, вытеснила все обиды и лишила возможности мыслить здраво. Она метнулась к двери и с силой толкнулась в неё.

— Фили-и-и-ипп, не уходи-и, выслушай меня, прошу, — задохнулась она от крика, забарабанила кулаками, сдирая кожу о сучки и шероховатости ссохшейся древесины. Дверь ходила ходуном, но при каждом рывке нарывалась на препятствие. Однако мольбы девочки никого не тронули: в лесу было тихо, лишь слышался шелест листвы и щебетание птиц. Кажется, ребята ушли…

Мысли, эмоции, страхи… всё смешалось в бесконечный, обжигающий клубок нервов. «Нет… нет… Это не может быть правдой». Отчаянный вопль сменился бессвязным бормотанием.

— Почему, Филипп, почему ты поверил Юльке? — Лина без сил опустилась на колени и упёрлась лбом в дверь. — Мне нужно тебе сказать, объяснить, выслушай меня, пожалуйста! — шептала она в пустоту, а по щекам катились горячие слёзы.

— Как же так⁈ За что? — вновь и вновь повторяла девочка.

Безысходная тоска охватила её. Лина на миг застыла, с трудом поднялась и добрела до лавки у стены. В висках ныла боль, недобрые мысли роились в голове.

«И сколько тут сидеть? Час, два, а может быть, целую вечность⁈ А вдруг за мной никто не придёт⁈ Вдруг я останусь тут навсегда? Ну что ж, пусть будет так, пусть! Ведь я виновата!.. Сама…»

Страхи вновь овладели её сознанием. Как же она боялась заброшенных домов, их пугающую мертвенную тишину и призраков прошлого.

Вспомнить хотя бы тот старый соседский дом Полянских с унылыми окнами, зловеще взирающими из глубины заросшего сада. Лине казалось, будто тёмная душа вселилась в него и только и ждала момента, чтобы завлечь в свою ловушку. А ещё она до одури, до омерзения, до дрожи в коленках боялась мышей, насекомых, клопов и прочей живности, коих наверняка здесь целое полчище. Лина поёжилась, обхватив себя руками. Даже час, проведённый в таком мрачном месте, был для неё смерти подобен!

«Тётя Мариночка, любимая, разве я могла сказать о вас плохо? Филипп, как же ты мог подумать такое? — всхлипывала Лина, — и что теперь с Элой? Наверное, ищет меня, волнуется!»

Внезапная мысль осенила её, взгляд потянулся к окну. Она устремилась к раме, с силой подёргала оконную ручку, но створки оказались забитыми наглухо. Она не сможет выбраться через небольшие проёмы, даже если разобьёт стекло, а взломать-то и подавно не сможет… Её идеи не осуществимы. Она словно узник в темнице, каторжник. Теперь остаётся только ждать! Быть может, Филипп вернётся? Даже страшно представить, что может быть, если… Лина ужаснулась внезапно нагрянувшим мыслям, вернулась на лавку. Она старалась не плакать — что толку лить слёзы — они изнурят, обессилят, подорвут. Однако попытки успокоить себя оказались напрасными. Сидеть на месте она не смогла, так и рвалась куда-то — нетерпеливо ходила взад и вперёд по скрипучим половицам, будто мерила шагами время, и выла, выла от обиды и тоски. Сердце отчаянно билось, рвалось на части. А перед глазами проплывали недавние события: опустошённый взгляд Филиппа, его искажённое злобой лицо и боль.

Фил, Фил, как же ты мог поверить⁈

Лина припала к окну: в лесу стремительно темнело, сквозь него почти не проникал свет. Может, застарелая грязь на стёклах скрывает солнце⁈

Лина старалась не думать — в душе всё ещё теплилась надежда, что скоро этот невероятный кошмар закончится! Быть может, Юлька расскажет взрослым и её освободят? Нельзя же быть настолько жестокой! А Филипп? Как он мог так поступить? Страшно подумать, что творится дома. Тётя Мариночка! Эла! Филипп!

Она залезла на лавку, всхлипывала и вслушивалась в шум ветра, в скрежет веток по крыше, в приглушённые шорохи дома, надеясь на чудесное спасение. Ведь не могут же её оставить здесь на всю ночь?

Постепенно дом погрузился в беспроглядную тьму. Из ниши возле печи донёсся тихий хруст. Что это? Мыши, насекомые?

Ей почудились шаги за окном, и она обратилась в слух, на ощупь подкралась к окну — единственному, что связывало её с внешним миром, — вгляделась в лесную тьму, но всё неожиданно стихло. Показалось⁈

— Эй, э-э-эй! — закричала Лина срывающимся голосом и застучала обеими руками в стёкла, но ночь отозвалась тишиной.

«А вдруг это дух лесника? — внезапно осенило её. — Говорят, он умер в сторожке и теперь его душа возвращается на ночлег!..»

Ледяной страх сковал горло, на лбу проступили капельки пота. Лина отпрянула от окна и поспешила вернуться на лавку. Её пробирал озноб, зубы отстукивали чечётку, мышцы до боли напряглись и закаменели. Забравшись с ногами на ложе, она пыталась уловить нечто необычное, потустороннее, боялась сделать вдох и пошевелиться, но время шло и всё было тихо, однако ощущение чьего-то присутствия не отпускало. Страх изнурял, ел изнутри, изматывал…

Постепенно силы её иссякли, веки отяжелели и сомкнулись, нестерпимо клонило в сон. «Сколько же времени прошло?» — подумала Лина, приваливаясь к старому тряпью и постепенно отключаясь…

…Гибкие руки вымешивают тесто, сеют белоснежную муку, покрывая пушистым слоем податливый ком, умело выкатывают скалкой мягкую массу и снова месят, формируя полукруг, так похожий на сырой хлеб, украшают ёлочкой-косичкой. Тётя Мариночка…

— Мама, возьмите тесто, его бы в духовке испечь! — Она протягивает противень с заготовкой женщине, стоящей рядом — довольно молодой, улыбчивой и доброй. В углах её глаз лучатся морщинки, она смеётся и смотрит на дочь с любовью, да так, словно насмотреться не может.

— Зачем, Мариночка, в духовку? Нам и такой сойдёт, — ласково приговаривает она, — Нам и такой сойдёт!..

Слова доносятся эхом, возвращая Лину в реальность. Что это⁈ Сон? Странный сон. Девочка вынырнула из забытья, вгляделась в беспроглядную тьму с тем, чтобы вскоре вновь погрузиться в его глубину…

Тёмные коридоры, вычурные надписи на грязных стенах, абстрактные картины, двери, бесконечные двери, ступени старой чердачной лестницы, ведущие наверх, в неизвестность. Лина осторожно поднимается, продирается сквозь череду уродливых тел, всматривается в лица людей — они провожают её мутными взглядами, обращёнными в себя. Тяжёлые гитарные риффы несутся вдогонку и постепенно стихают. На самом верху дверь распахивается настежь — операционный прожектор ослепляет, но вскоре яркий свет рассеивается.

Больничная койка, на ней человек — безмолвный и жалкий. Однако глаза его оживают, впиваются в Лину — в них явственно читается мольба: «Не уходи, прошу, останься…»

Флакон с прозрачной жидкостью, закреплённый на капельнице-штативе. Тонкая трубка тянется к руке, игла углубляется в вену. Капельки скатываются одна за другой, переливая жидкость из сосуда в сосуд. Лина видит бледное осунувшееся лицо, острые скулы, рыжие спутанные волосы. Фил⁈ Такой взрослый Фил! Интересно, он действительно будет таким, каким я вижу его сейчас? И будет ли⁈ Она хватает бледную ладонь парня, и пальцы его судорожно сжимаются, не желая отпускать её… «Я же обещала, ты помнишь? Я тебя никогда…»

Лина внезапно очнулась, присела на лавке. Сердце выпрыгивало из груди, будто от долгой пробежки. Что же это такое? Что с ней творится? Она ведь не спит или всё же спит? Девочка прижалась к стене и постепенно отдышалась. «Лучше вообще не смыкать глаз!» — решила она. Так и замерла, глядя в чернеющую бездну.

Сколько это продолжалось? Неизвестно. Всё слилось в бесконечный поток оглушительной яви. А потому, когда её взгляд уловил ползущее по полу сизое нечто, она ничуть не удивилась, лишь приглушённо ахнула и подалась вперёд. Мгла отчего-то не пугала её, а свет манил прикоснуться. Туман постепенно заполнял пространство прихожей до самого потолка, клубился паром у пола, стелился до самой лавки, на которой ютилась Лина. Белёсый с примесью серебристого. Вверху он искрился, словно снег в свете далёкой луны. В комнатке воцарился полумрак. Стали видны и стол, и лавки, и старая печь с облупившимися белилами…

Девочка потянулась к облаку, коснулась рукой. Оно оказалось тёплым и шелковистым, будто парное молоко. Как обманчиво первое впечатление!.. Влажная мягкость так и стелилась вокруг, так и манила окунуться, и Лина поддалась, осторожно нырнула ногами вниз. Ступни оказались босыми, и она, утопая по самую щиколотку, побрела до двери и оказалась на перекошенном от времени крыльце.

Домик плыл по бескрайнему озеру, по гладкой прозрачно-льдистой поверхности. Ни ветерка, ни ряби на воде. Тусклый свет рассеивался в лёгкой дымке, будто стояло раннее-раннее утро. Можно было пойти по тёмному глянцу, но куда? Слышался звон капели, будто сосульки по весне плакали, роняя слёзы в воду. Вдруг откуда-то извне просочились звуки фортепиано, едва различимые переливы знакомой грустной мелодии, с каждой нотой обрастающей оттенками и набирающей силу. Интермеццо⁈ Это интермеццо!!! Любимая музыка из детства! «Тётя Мариночка, где вы?» — прокричала Лина одними лишь губами, но голос поглотился пространством, а мелодия стихла, будто её и не существовало.

Пробуждение было внезапным, словно толчок изнутри, предупреждающий об опасности. Лина распахнула глаза, окунувшись в могильную тьму.

Что-то шевельнулось у ног, завозилось, и девочка, вскрикнув, подобралась. Нечто плюхнулось на дощатый пол — тут же послышался писк дерущихся тварей. Что это? Крысы?

Это же крысы, крысы!!! Лина вскарабкалась на стол, только бы не достали! Впотьмах отыскала керосинку. Зачем? Сама не знала. От ужаса дыхание перехватило. Бездумно метнула лампу туда, откуда слышались визги и грызня. Что эти гады не поделили? Неужели её? Звуки разбитого стекла и едкий запах керосина, ударившего в нос, спугнули диких зверюг. Наступило затишье. Кажется, она попала в цель — крысы закопошились где-то под полом, заскрежетали когтями, ушли… Лина облегчённо вздохнула…

Внезапная вспышка молнии осветила комнату. Крупные капли дождя застучали по крыше. Шелест его усиливался с каждой секундой. Ветер истошно выл, рвал листву на деревьях, рокочущий гром прокатился над головой, сотрясая и без того пугающую реальность. Дождь полил стеной, промочив местами дырявую кровлю, по стене побежала струйка воды, и в комнатке стало сыро, запахло мокрой землёй. Лина прижалась к стене, сотрясаясь от холода и страха. Так и сидела, мысленно считая секунды. Вскоре дождь стал стихать, ветер слабел, теряясь в листве деревьев, и девочка прикрыла глаза — что толку взирать во тьму… Скорее бы, скорее бы утро…

Вдруг заскрипела входная дверь, будто кто-то открыл её медленно, неторопливо. В звенящей тишине послышались шаркающие шаги и стук деревянной палки о пол.

Лина ущипнула себя в надежде очнуться, но всё было тщетно, она не спала!!! Её сковал жуткий страх, липкий пот проступил на коже, ноги онемели. Неожиданно сверкнула молния, явив в просвете коридора сгорбленную фигуру старца. Прогремел гром. Старик оказался в самом центре комнатки. Лина обезумела от страха, волосы зашевелились на голове, пот стекал по лбу и вискам, холод инеем осел в груди. В домике снова стало черно, и Лина различила едва уловимое свечение, окутывающее движущийся силуэт — его золотистый ореол. Теперь она отчётливо могла его разглядеть. Глаза старика блуждали во тьме, горели адским огнём. Выставив руку, он будто шарил ею, чувствовал, осязал… Когда же костлявая конечность почти прикоснулась к Лининой голове, она, не сдержавшись, громко вскрикнула. И тут же рассеянный взгляд старика вцепился в неё, глаза смотрели точно в цель, он потянулся и замычал утробным голосом: «М-м-молч-чи», и девочку овеяло ледяным смрадом сырой могилы. Задохнувшись от ужаса, она провалилась в беспамятство.