Интермеццо Лина

Глава 33

К вечеру страсти в посёлке улеглись, улочки опустели, а особо любознательные соседи, не пожелавшие расходиться по домам, так и судачили, сидя у палисадников на скамейках.

У Полянских стояла непривычная тишина. Эла поглядывала на окна соседского дома и немного нервничала. Дядя Эдик пропустил дневной осмотр маленькой пациентки и теперь его ожидали с вечерним визитом. Девочка и сама волновалась: что там у Полянских происходит? Больше всего она жалела тётю Мариночку. Слишком расстроенной выглядела женщина при встрече с сыном.

Ближе к ночи дядя Эдик всё же навестил больную. Мужчина выглядел уставшим и огорчённым, на нём буквально лица не было. Однако, общаясь с Линой, он будто оттаял, по-доброму шутил над «лежебокой», легко втянув в разговор.

Эла была напряжена, но внешне казалась спокойной. Лина замечала загадочный блеск её глаз и нежный румянец, вспыхивающий на щеках при взгляде на Эдуарда. Грустная улыбка трогала её губы, а в голосе проскальзывали нежные интонации, но всё внимание доктора сосредоточилось на девочке, он будто и не замечал переживаний Элы. Завершив осмотр, он дружески подмигнул Лине и вышел из комнаты.

Сестрица-мать тут же ринулась следом. Взрослые спустились на первый этаж и, кажется, прошли на кухню. Недолго думая, Лина выползла из постели и направилась за ними — ей очень хотелось услышать последние новости о семье Полянских. Расположившись на ступеньках лестницы рядом с кухонной дверью, она напрягла слух. Интерес к жизни возвращался.

— Прошу тебя, Эдик, не расстраивайся, — прошептала Эла взволнованно, — Филипп ещё совсем ребёнок. Дурной подросток, они в таком возрасте ещё и не то вытворяют! Уверена, со временем он всё поймёт. Я ведь вижу, ты сам не свой…

— А как по-другому, Эла? Как донести до него, чтобы понял? Замкнулся в себе и молчит, ещё и огрызаться пытался — пришлось взять ремень. Каюсь, я пару раз ударил, и если б не Марина… не знаю, что я бы с ним сделал…

— Может, что-нибудь выпьем? По стаканчику бренди, например? Самое время, — ласково пропела Эла.

— Пожалуй… повод есть, — ответил он с горечью в голосе.

Эла тут же поднялась из-за стола. Лина услышала звуки шагов, скрип дверцы шкафа и звяканье рюмок.

— Шоколад с марципаном, угощайся. Ты любишь марципан?

— Спасибо…

Они помолчали немного. Эла вдруг шумно выдохнула и закашлялась, громко поставив стакан на стол.

— Слишком крепкое для меня, слишком, — сдавленно засмеялась она.

— Рукоприкладство — не мой метод воспитания, — продолжил дядя Эдик, не обратив внимания на её неудобства, — вообще не метод, понимаешь? Но я не сдержался, слишком накипело за эти дни. А что теперь? Как с ним контакты налаживать, ума не приложу…

— Психологи в помощь, — сказала Эла со знанием дела, — всей вашей семье!

— Парадокс, абсолютный нонсенс, вот и не верь в русские пословицы. Сапожник без сапог… Хреновый, выходит, из меня врач и воспитатель.

— Моя мать тоже когда-то так говорила. О себе, конечно. Всё сетовала, в кого я такая уродилась, однако, видишь, я вполне успешна, грамотна и прогнозы по поводу моего будущего, к счастью, не оправдались!

— С Линой предстоит долгая реабилитация — психиатр, психолог, логопед и медикаментозное лечение, конечно, тоже… Я возмещу затраты на лечение.

— Ну, что ты, Эдичка, что ты. Главное, помоги со специалистами, а спонсоров я найду. Меня пугает вот эта её замкнутость и… заикание. Это вообще лечится?

— Будет сложно и… долго, — запнулся мужчина, будто чувствуя вину за собой. — Поэтому не отказывайся от денег.

— Мама говорила, что тётя Эмма зовёт её в Германию, та обеспокоена здоровьем сестры. Выходит, теперь и Линочке нужна реабилитация. Возможно, они уедут на несколько лет, а может, и навсегда…

— В Германии неплохие специалисты, — оживился Эдуард, — наверное, это лучший вариант для Лины. — И после недолгой паузы задумчиво произнёс: — Германия, значит?

— Да-а, — выдохнула Эла, — тётя Варя настропалила маму, такого наговорила, чего и в помине не было, мама теперь и сама хочет ехать. Хорошо ещё, что эта ненормальная не знает всех подробностей про Лину. А мне теперь как рассказать? У матери точно случится шок…

Девочка чуть со ступенек не скатилась. «В Германию⁈» — пролепетала Лина вслух, чуть не выдав своего присутствия. Об этом она слышала впервые. Благо увлечённые беседой взрослые не заметили постороннего шума.

— Что ж, — сказал дядя Эдик, — пожалуй, так будет лучше… для всех…

На кухне вдруг стало тихо. Взрослые с минуту молчали.

— Эла, мне нужно идти, Марина меня заждалась…

Послышался скрип стульев — Эла и дядя Эдик поднимались из-за стола.

Боясь быть настигнутой врасплох, Лина пробежалась по ступенькам вверх, немного отдышалась и направилась к окну, на котором любила сидеть и наблюдать за жизнью посёлка. Вид из него открывался на спортивную площадку и проезжую часть улицы. Она забралась на подоконник и вдохнула ночной прохладный воздух.

Вскоре послышались голоса. Сестрица-мать и дядя Эдик вышли за калитку и остановились у ворот. Эла оживлённо заговорила, негромко, но девочка отчётливо слышала каждое слово. В свете ночного фонаря Лина разглядела лица собеседников: взволнованное — Элы и озадаченное — дяди Эдика. Сестрица-мать пронзительно смотрела на мужчину, в глазах её блестели слёзы. Что же таил её взгляд? Быть может, нежность, отчаяние, признание?

— Как же мне не хочется уезжать, как же не хочется, — зашептала Эла чуть не плача и закрыла лицо ладонями.

Мужчина неотрывно смотрел на девушку и хмурился. Он будто сомневался в чём-то, однако спустя секунды неуверенно шагнул к ней и обнял. Она порывисто вздохнула и обвила его шею руками, прильнула, уткнувшись в плечо. И было в этом жесте что-то интимное, больное, запретное.

— Эла. — Эдуард слегка отстранился. — Нас могут увидеть, Эла, послушай…

— Ты правда ничего не понимаешь, Эдичка? — прошептала сестрица-мать дрожащим голосом. — Совсем ничего не понимаешь? Ну, конечно, конечно, ничего не понимаешь, ведь я для тебя всего лишь глупая девчонка-соседка.

Он тут же напрягся и попытался высвободиться из объятий девушки, но та так и жалась к его груди и что-то тихо нашёптывала. Тогда он по-доброму усмехнулся и утешительно погладил Элу по спине, по волосам.

— Ты просто перенервничала, милая, я понимаю, мы все свихнулись за эти дни. Всё будет хорошо, я обещаю, — прошептал он в её макушку, но девушка словно не слышала этих слов.

— А знаешь, как я завидую ей, вот смотрю и завидую чёрной завистью. Ну почему, Эдик, почему… она?

— Тише, тише, ты, видно, выпила лишнего…

— Нет. — Эла слегка отстранилась и вскинула на друга страдальческий взгляд. — Я ведь всегда мечтала о тебе, только о тебе и грезила, но ты меня совсем не замечал. Помнишь, как мы гуляли в лесу с девчонками и я отстала, поранив ногу? Ты первым нашёл меня и нёс на руках, и я подумала тогда, что ты обязательно будешь моим, только моим. Думаешь, девочка в четырнадцать не умеет любить? Эх ты, Эдик! Да это самые яркие, самые настоящие чувства! А как мне девчонки завидовали, шептались за спиной, когда ты принёс меня в дом. Я верила: как только мне исполнится восемнадцать, ты обязательно посмотришь на меня совсем другими глазами. Но не случилось! Не сбылось! А всё потому, что… она!

— Эла, ты… ты просто пьяна, — раздражённо ответил мужчина, пытаясь разорвать её объятия, — давай я отведу тебя в дом и… покончим с этим недоразумением.

— Нет, уж послушай! — воскликнула Эла. — Ведь в том, что случилось со мной, есть и твоя вина. Мои разбитые мечты и… твоё безразличие… О да, я понимаю, ты ничего не знал, ты был ослеплён Мариной, а я всё надеялась, ждала… Когда же родился Филипп, я поняла, что это конец, что потеряла тебя навсегда. Ну, что же ты молчишь? Скажи что-нибудь!

— Я… — Дядя Эдик качнул головой, будто отмахиваясь от неугодных признаний девушки. — Мне жаль, что всё так вышло, — рассеянно продолжил он, — ведь я действительно не знал, даже не догадывался. Но если бы и знал, то что бы изменилось? Я не свободен! Не свободен с той минуты, как встретил Марину. И это всё!

Эла внезапно сникла, а взгляд, только что сияющий лунным светом, потух, стал грустным, разочарованным.

— Ты даже не хочешь знать, что со мной случилось потом? — Она попыталась высвободиться из утешительных объятий дяди Эдика, но тот почему-то удерживал её, зачем-то вглядывался в её побледневшее лицо и сам казался расстроенным. Потом он глубоко вздохнул и вновь привлёк её к себе. Эла тут же прижалась к мужчине, обвила его руками, уютно пристроив свою бедовую голову у него на груди. И чувствовалось в этих объятиях гораздо больше тепла и участия, чем прежде.

— Расскажи, — тихо сказал дядя Эдик, зарывшись в её волосы.

Какое-то время Эла молчала, прикрыв глаза, будто блаженствовала от близости с ним, балансируя на волнах новых, доселе запретных ощущений.

Потом заговорила еле слышно, с трудом подбирая слова.

— Я думала, что всё давно прошло, «развеялось как дым» — как пишут в стихах Серебряного века… Но ты не представляешь, Эдичка, как я ошибалась. Стоило мне только увидеть тебя, и… всё всколыхнулось вновь. Нет, чувства возродились не сразу, всё это поднималось изо дня в день, со дна. Оказывается, их невозможно победить, и это всё… сильнее меня, сильнее уговоров и убеждений… Никогда не думала, что решусь на подобное… О, боже! Как бы меня осудила мать, как бы была недовольна моим поведением! А я считаю, что за любовь нужно бороться или хотя бы попытаться. Конечно, я знаю: мне ничего не светит, просто хочу сказать… Потому что это важно для меня, Эдичка, важно, чтобы ты знал! Не верь тому, что говорят, что говорили. Я не искала приключений, я не моталась, просто заблудилась, сбилась с пути, выпала из реальности, когда наконец поняла, что ты навсегда потерян. Для меня весь мир перевернулся, понимаешь⁈ А потом случилось то, что случилось.

— Ты имеешь в виду Лину?

— Это было от отчаяния, я никак не предполагала, что один-единственный раз может привести к таким печальным последствиям.

Девочка затаила дыхание, до боли сжав кулаки: «О чём сейчас говорит Эла⁈ Значит ли это, что я её ошибка⁈ Ошибка!..»

— Печальным последствиям⁈ — возмутился дядя Эдик. — Эла, о чём это ты⁈ У тебя замечательная, умная, способная дочь, ты должна гордиться ею!

Лину окатило жаркой волной, к глазам подступили слёзы. «Нужно обязательно спросить, кто мой отец! Ведь папы есть у всех!» — метнулась в голове мысль.

— Я и горжусь, но если б ты знал, через что мне пришлось пройти, — прошептала сестрица-мать.

— Как бы там ни было, ты должна понимать, что между нами ничего не может быть. Я люблю Марину, люблю и… очень боюсь потерять!

Эла судорожно всхлипнула и вырвалась из объятий.

— Зачем, зачем ты позволил мне всё это сказать? Почему не остановил? Ведь я не просто так всё это говорила. Я могла бы довольствоваться и малым, я бы… а теперь… что теперь?

— Довольно, Эла! Я слишком уважаю и ценю свою жену, чтобы искать развлечений на стороне! — Дядя Эдик заговорил каким-то чужим, отстранённым голосом. — Надеюсь, ты наконец уймёшь свои бесплодные мечты, и… не волнуйся, всё это останется между нами.

— Но ты ведь хочешь меня, Эдичка, зачем притворяешься? Ведь я не маленькая, меня не проведёшь, — приглушённо воскликнула Эла и горько усмехнулась.

Дыхание её было сбивчивым, во взгляде появилась решимость.

Она смотрела в ошеломлённое лицо Эдуарда, потом шагнула и порывисто обвила его шею, припав к губам долгим чувственным поцелуем.

Сопротивление дяди Эдика было неубедительным, он подхватил сестрицу-мать за руки, намереваясь оттолкнуть, но вместо этого прильнул к ней сам и сжал её в страстных объятиях. Руки его заскользили по спине девушки, зарылись в волосы.

Лина неосознанно подобралась, чувствуя, как к горлу подступает тошнотворный ком: «Так неправильно… Что происходит? Что всё это значит⁈»

Казалось, поцелуй длился вечно. Эла остановилась первой и, неотрывно глядя на мужчину, отступила на шаг.

— Будь спокоен, Эдичка, это — тоже останется между нами! — произнесла она, переводя дыхание, и, гордо вскинув голову, скрылась за калиткой.

Мужчина прислонился к забору и учащённо дышал, нервно тёр виски, пытаясь стряхнуть наваждение. Вскоре он взял себя в руки и медленно направился к дому, но тут же застыл в изумлении. В нескольких шагах от него стояла тётя Марина. Она потрясённо взирала на мужа и, казалось, вот-вот лишится чувств. Эдуард неуверенно шагнул к жене. В тот миг на лице его отобразилась целая гамма чувств: растерянность, замешательство, стыд и… страх.

— Это… — Он тут же осёкся и отвёл взгляд. — Как давно ты тут, Мари? — взволнованно спросил он, но женщина будто и не слышала его слов.

— У меня ещё есть шанс бороться за тебя, любимый? — прошептала тётя Марина с надрывом, по щеке её скатилась слеза. Зажав ладонями рот, женщина медленно оседала на землю. Дядя Эдик только и успел, что подхватить её на руки — тётя Марина была без сознания…

Лину колотило как в лихорадке, к горлу подступали рыдания. Она не на шутку испугалась за тётю Мариночку. Спустившись с подоконника, девочка решительно направилась на поиски Элы.

«Если бы не сестрица-мать!.. — думала она, борясь с подступающей истерикой и сжимая кулаки. — Нужно найти её и высказать всё, что я думаю!»

Эла сидела в одиночестве за кухонным столом, вцепившись обеими руками в бокал со спиртным.

— Почему ты не спишь? — хрипло спросила девушка, подняв на дочь заплаканные глаза. Кажется, она была пьяна⁈

Лина так и замерла на пороге, вся её бравада вмиг испарилась. Эла выглядела настолько жалкой и опустошённой, что девочка устыдилась своих недавних мыслей. Еле дыша, она устремилась к сестрице-матери и порывисто обняла её. В душе боролись противоречивые чувства — она и осуждала, и понимала сестрицу-мать, ведь Эла тоже страдала — так искренни были её недавние признания…

— Ты всё видела, да? — Эла поставила стакан на стол и усадила дочь на колени. — Не спрашивай меня ни о чём, прошу, — виновато прошептала она, уткнувшись лицом в шею девочки, — мне и так хреново, очень…

Лина молча глотала слёзы и осторожно поглаживала волосы Элы, разметавшиеся по плечам. Чуть позже, когда они поднялись наверх, сестрица-мать позволила дочери уложить себя в постель, вот только руку её не отпускала — Лине пришлось лечь рядом. Крепко обняв девочку, Эла мгновенно уснула, тогда как Лина забылась тревожным сном лишь на рассвете.

А утром раздался телефонный звонок. Сестрица-мать ответила сонно, но тут же подскочила на постели — лицо её побледнело, а глаза округлились от ужаса.

— Как, когда, боже мой, Марина…

По череде бессвязных вопросов и по обрывкам фраз Лина поняла, что тётя Марина потеряла ребёнка. Ранним утром у женщины начались сильные боли и открылось кровотечение, чуть не стоившее ей жизни. Дядя Эдик едва успел отвезти жену в ближайшую больницу — она оказалась в реанимации.

Эла внезапно засобиралась домой, бездумно хватая вещи и кое-как запихивая их в сумку. Руки её тряслись, с губ срывалось невнятное бормотание.

Лина была потрясена, раздавлена последними событиями. Она беспрестанно плакала, стараясь не показываться Эле на глаза — сестрица-мать и без того страдала.

Ей вдруг припомнились ночные кошмары в сторожке. Тётя Марина вымешивала тесто, а потом отдала его умершей матери. Значит ли это, что судьба неродившегося ребёнка была предрешена⁈ А если это так, то что означает сон про взрослого Филиппа? Что означает плывущий домик в вакууме с отголосками великолепного интермеццо? Игра тёти Марины, которая оборвалась… Ладошки Лины похолодели. Если тётя Мариночка погибнет, она не переживёт!

Когда к воротам подъехало такси, Эла без оглядки поспешила к автомобилю. Водитель, молодой паренёк, очарованный красотой девушки, безропотно выполнял все её указания, укладывал вещи в багажник и робко улыбался. Она же была холодна и даже резка, а в выражении лица сквозило высокомерие.

— Лина, быстро садись в машину. Нам нужно ехать, мы и так надолго задержались, — скомандовала Эла со свойственной всем женщинам Альтман строгостью.

Девочка стояла недалеко от такси.

— Я с-сейчас, — пролепетала она, не решаясь сдвинуться с места. Взгляд её против воли тянулся к дому Полянских.

Дом, милый дом. Он стоял, как и прежде обдуваемый ветерком, солнечные лучи играли на стёклах сказочных витражей, а ветви черёмухи, покачиваясь, ласкали его своими лапками.

«Вот и всё, — подумала девочка, с тоской взирая на родные окрестности, — закончились игры уже не маленьких детей. Когда теперь я вернусь сюда? И вернусь ли?»

Её одолевали неясные предчувствия, как будто бы она прощалась со здешними местами на долгий срок, быть может, навсегда…

Сердце её замирало и вновь разгонялось в бешеном ритме. Лина приложила ладони к груди в надежде успокоить разыгравшиеся эмоции — они привычно возвращались. «Разве можно быть равнодушной, разве можно⁈ — подумала девочка, вдыхая прохладный чистый воздух. — Это уж точно не про меня…»

Вдруг распахнулась парадная дверь особняка — из дома вышел Филипп. Недолго думая, парнишка сбежал по ступенькам лестницы и прямиком направился к Лине. При виде бывшего друга девочка застыла на месте — ноги словно к земле приросли. Почему, почему он не уехал с родителями, почему они оставили его здесь⁈

— Лина, постой! — прокричал ей Филипп. Быстрым шагом он направлялся в её сторону.

— Нет, нет, — испуганно прошептала девочка. Она не ждала этой встречи, не хотела. При виде парнишки все чувства разом всколыхнулись: и боль, и обида, и ужас пережитого. Она с трудом отвела глаза, найдя в себе силы отвернуться и зашагать к автомобилю.

— Поехали же! — скомандовала Эла водителю, как только за Линой захлопнулась дверца такси.

Автомобиль покатился мимо ворот и деревьев, мимо одинокой фигуры с поникшими плечами. Филипп так и стоял возле обочины дороги и виновато смотрел исподлобья. В его глазах явственно читалось раскаяние. И Лина не выдержала, обернулась, вгляделась в его осунувшееся лицо. «Прости» — прочитала она по движению его губ…

Вскоре машина выехала на трассу и набрала скорость. Перед Линой проносились придорожные пейзажи, но она видела перед собой лишь образ кающегося Филиппа. В душе вопреки всему просыпались щемящее чувство жалости и тоска по ушедшим счастливым денькам.

Изредка мысли её возвращались в реальность, и тогда Лина ловила своё отражение в зеркале у лобового стекла. За это лето она заметно повзрослела. Быть может, сказались события последних дней? Бледность ещё не сошла с лица, заострившиеся черты напоминали о недавней болезни, но вместе с тем в его выражении теперь угадывались уверенность и твёрдость! «Ведь женщины Альтман способны пережить самые страшные испытания! Так всегда говорили мама Марта и Эла! Так теперь говорю я!..»

Ах, если бы Лина Альтман знала, что судьба уготовила ей новую встречу с семьёй Полянских лишь через семь долгих лет. А Фил… С Филиппом всё будет непросто. Но это уже совсем другая история…

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ