Искаженное соглашение

Ашер

ВЫПУСКНОЙ ГОД

Родительский день. Худший гребаный день в году. Для остальных моих одноклассников, у которых был хотя бы один родитель, готовый приехать в школу, он был нормальным. Для меня же это был самый одинокий день в году.

У Евы, моей сестры, такой проблемы не было. В тех случаях, когда мама могла приехать, она уходила с Евой, по моему настоянию. Я мог смириться с тем, что я единственный ученик без родителя. Иви не должна была проходить через это.

День тянулся бесконечно долго, пока все играли в дурацкие игры для укрепления семейных уз и хвастались своими детьми.

Вместо этого я обычно зависал на заднем дворе школы, куда ученики ходили курить. Скрытое от посторонних глаз место, где можно затеряться. Что делало его идеальным, за исключением одного.

На этот раз там уже кто-то был.

— Эй, тебе нельзя сюда. Это мое укрытие, — объявила девушка, откидывая свою белокурую голову в ту сторону, откуда я пришел.

— Уверен, тут хватит места нам обоим. — Я засунул руки в карманы, наблюдая за ней.

Уинтер ДеЛори. Конечно, я ее знал. Школа Хэйд Харбор Хай была не настолько большой, чтобы я мог не знать о чирлидерше из одной из самых старых и богатых семей в городе. Тем не менее мы никогда не общались напрямую.

— На самом деле нет, — возразила она, наблюдая, как я опускаюсь на пару старых ящиков. Я захватил с собой альбом для рисования, чтобы скоротать время, так что сейчас проигнорировал ее и открыл чистую страницу.

Через несколько минут я почувствовал, что она нависает надо мной.

— Что ты рисуешь?

— Я думал, ты не хочешь разговаривать? — напомнил я ей.

Уинтер с громким щелчком захлопнула рот и вернулась на свое место. Она скрестила руки на груди и уставилась в стену в упрямом молчании. Меня это вполне устраивало. Я тоже пришел не для того, чтобы разговаривать.

Пока карандаш скользил по странице, я позволил своим мыслям блуждать.

— Так, значит, у тебя сегодня тоже нет родительской фигуры, которой можно было бы похвастаться? — спросила Уинтер после непродолжительного молчания.

— Какое проницательное наблюдение, — протянул я в ответ.

Она мило покраснела, хотя ее глаза горели огнем.

— Откуда мне знать? Может, ты не обделен родителями, просто они не любят тебя настолько, чтобы отпроситься с работы.

Скорее, мой отец не любит меня настолько, чтобы присутствовать в моей жизни, точка.

— Разве терапевты не называют это «проецированием»? — предположил я.

Уинтер дернулась, как от пощечины, ее щеки покраснели еще больше. В яблочко. Похоже, у избалованной маленькой принцессы все-таки было слабое место, и это оказалась ее печально известная семья. Интересно.

Она пожала плечами.

— Ты ничего не знаешь о моей семье.

Я кивнул в знак согласия.

— Не знаю, и ты ничего не знаешь о моей... но одно очевидно. Мы здесь, одни, в родительский день, прячемся от вынужденного веселья и создания теплых воспоминаний. Это чертовски депрессивно.

Она моргнула, глядя на меня, один раз, второй, а затем кивнула.

— Ага, депрессивно. — Ледяное выражение лица немного оттаяло. Это сделало ее еще красивее. — Ты часто здесь бываешь? — спросила она.

Напряжение между нами немного ослабло.

Я склонил голову набок.

— Ты ко мне клеишься?

— Что? Нет! — Ее бледные щеки тут же порозовели. Румянец. Настоящий, живой, неподдельный румянец. Я едва ли ожидал такой чистой невинности от девушки, сидящей напротив меня, но она меня удивила.

— Мне просто стало интересно, как часто ты приходишь сюда, — она замолчала, обводя изящным жестом исписанные граффити стены и опрокинутые ящики, которые выполняли функцию сидений.

— Если ты спрашиваешь, как часто я пропускаю родительский день, то ответ — каждый чертов год. Жить без полного комплекта родителей для меня — стиль жизни. Что насчет тебя?

Она вскинула голову, и между ее золотистыми бровями пролегла небольшая линия, пока она вспоминала прошлое.

— Мой отец приезжал один раз. Это было в первом классе. Он пробыл около часа.

Я кивнул ей.

— Поздравляю.

Она недоуменно моргнула, а затем рассмеялась. Смех оказался на удивление низким и хриплым.

— Спасибо.

После этого я вернулся к своему наброску. Теперь, когда я увидел, как она смеется, у меня появилось больше характеристик, которые можно было добавить к ее идеальному профилю.

— Что ты рисуешь? — спросила она через некоторое время.

— Тебя.

— Что? Правда? — она подалась вперед, пытаясь заглянуть в мой альбом.

Я отвел его подальше от ее любопытных глаз.

— Он еще не закончен.

— Почему меня? — спросила она, ее глаза встретились с моими. Они были чистыми, ярко-голубыми, и потребовалась бы целая вечность, чтобы правильно передать их цвет.

— Либо ты, либо мусорный бак.

Она тихо фыркнула.

— Какой комплимент.

— А ты его ждала? — спросил я.

Она сглотнула и покачала головой.

— Нет, с чего бы?

Через несколько минут я вспомнил о перекусе, лежащем у меня в рюкзаке. Я достал контейнер с эмпанадас, которые мама с любовью приготовила дома и упаковала для меня утром. Сладкие пирожки с корицей и тушеным яблоком. Моя мать была выдающимся кулинаром. Быстро съев половину, я запихнул остаток обратно в контейнер и протянул его Уинтер.

— Угощайся, — предложил я. Она встала, подошла ко мне и осторожно взяла емкость. — Это не яд. Это еда, — сказал я ей.

Уинтер с недоверием уставилась на пирожки.

— Кто это сделал? — поинтересовалась она.

— Моя мама, и это, блядь, лучшее, что ты когда-либо ела. Отдай обратно, если собираешься быть придирчивой, — ответил я ей, мое веселье перешло в раздражение, пока она с подозрением изучала мамину еду.

Уинтер прижала контейнер к груди.

— Нет. Я съем это. Чуть позже, — быстро сказала она, забрала эмпанадас и поспешила обратно на свое место.

Я не знал, почему решил поделиться с ней своей едой, только то, что мне не понравилась мысль оставлять ее голодной, поскольку она явно не хотела идти в кафетерий.

В конце концов, мы были не такими уж разными.

В тот день, спрятавшись от всего мира, я почувствовал связь с девушкой напротив меня, хотя наши миры и были полными противоположностями.

Мы сидели в уютной тишине. Я рисовал ее, а она наблюдала.

Это был первый родительский день, который я не возненавидел.

Я увидел ее снова в конце дня, когда мама и Ева бросились ко мне. Они отлично провели время, и я был рад этому. Я мог смириться с чем угодно, лишь бы они были довольны.

Мы стояли на автобусной остановке, пока мимо проезжала процессия дорогих машин, развозящих богатых детей из ХХХ по домам. Блестящий черный лимузин с тонированными стеклами остановился недалеко от автобусной остановки, и из него выскочил водитель. Да, в Хэйд Харбор Хай были дети, которых водители возили в школу и обратно. В руке у него что-то было. Знакомый на вид контейнер. Мужчина обошел машину, направился к мусорному баку на тротуаре и бросил его туда. Мне не нужно было проверять, что это за контейнер.

Я знал, что это тот самый, который я отдал Уинтер. Ноги понеслись вперед, прежде чем я смог остановить себя. Лимузин тронулся с места, а я преодолел расстояние до мусорного бака. Мне хватило одного взгляда, чтобы увидеть, что тщательно приготовленная мамой еда лежала на дне бака, нетронутая. Наверное, я должен быть благодарен ей за то, что она не выбросила набросок, который я подарил ей после того, как закончил. Избалованная девчонка выкинула даже пластиковую емкость. Я протянул руку и достал теперь уже пустой контейнер. Мама расстроится, если я не принесу его домой.

Я был неправ.

Мы были совершенно разными.

Мир Уинтер и мой мир даже не находились в одной вселенной. Верить во что-то другое было пустой тратой времени, и я бы не стал совершать ту же ошибку дважды.