Измена. Вторая семья моего мужа

Глава 13

— Я не буду этого делать!

Зависаю над видом пустой, местами разбитой дороги с высоты пары десятков метров. Не думала, что в Москве еще есть такие заброшенные места. Вокруг ни души. Только Никита радостно уговаривает меня скинуть флаконы с духами с моста.

— Ты боишься, что останутся стекла? Не переживай, я все приберу. И потом, здесь почти никогда не ездят машины.

— Да нет же, я просто не буду этого делать.

Прижимаю сумку прямо к груди. Ближе к сердцу. Ну, нет! Я не смогу оставить свои сокровища в этом… боже, где мы вообще? Бомжатник какой-то!

— Хорошо, — соглашается Ник. — Выкидывай не духи, а то, что тебя бесило в Белом. Мы избавляемся от всего говна, которое ты прошла в браке. — И поймав мой взгляд, кривится. — Только не говори, что у вас все было идеально.

— Помимо измен, воровства денег и обмана?

— Видишь, у всех свои недостатки. А еще он, небось, чай из кружки сербал.

— Никогда. — Я морщусь, как от легкой зубной боли. И нехотя произношу: — Он работал по ночам, и не давал мне спать. За десять лет не было и дня, чтобы я выспалась.

— Отлично. — Я не успеваю моргнуть, как Савранский хватает из сумки стеклянный флакон, и швыряет его на дорогу: — Прощайте бессонные ночи! Да здравствует режим и здоровый цвет лица!

С высоты двадцати метров летят мои Баккара. Мелькает в воздухе вишневая этикетка, а после раздается звон битой посуды. Смотрю вниз, на серый в выбоинах асфальт и крохотное пятно на нем. С такого ракурса не разглядеть, что этот плевок стоит 50 тысяч рублей.

Никита смотрит на меня и его озорной вид будто ластиком стирают с лица. Он испуганно бормочет:

— Черт, Римма, прости! Хочешь, я тебе такие же куплю? Прямо сейчас поедем и куплю? Ты только не расстраивайся!

— Все в порядке, — хриплю я. — Ник, подай мне сумку.

Так же как Сарвнаский секундой раньше засовываю в карман руку и достаю оттуда что-то круглое. По форме Эклат. По вкусу сирень и мед. По ощущению предательство и невысказанные обиды:

— Прощайте фильмы с субтитрами! Кино нужно смотреть, а не читать!

И сиреневая дымка от Ланвэн летит с моста вниз, а рядом с пятидесятитысячной кляксой появляется другая, более бюджетная, но все равно очень ценная.

— Еще, — протягиваю руку, пока Ник достает новый пузырек.

— А ты огонь, — в его глазах неподдельное восхищение. В моих злость, обида, азарт. Я не из тех, кто скидывает чужие вещи с балкона. А вот собственные и с моста — фактурненько!

— Прощайте скучные ужины с коллегами!

На этот раз звенит громче, потому что флакон оказался тяжелее. Что-то восточное, с не выговариваемым названием. Пахло шафраном и жженым сахаром. Стоило целое состояние и радовало меня ровно две секунды. Первую в момент покупки, вторую сейчас, когда я смотрю на бурый след на дороге.

Новый пузырек Никита протягивает молча. Шанель номер пять. Классика. Никогда мне не нравились, а особенно не нравилось, как муж заставлял душиться ими перед выходом куда-то. И не понимал, что от тяжелого пудрового аромата у меня болит голова.

— Идите к черту мигрени! — Кричу я вниз.

— Прощай глажка нижнего белья! — Пирог с корицей от Российского Дома следует за Францией.

— А зачем гладить нижнее белье?

— Чтоб жопа и остальное в тепленьком были. Иначе он трусы надевать отказывался.

— Извращенец.

— А то!

И вслед за этими двумя «ласточками» летит третья, романтичная пахучка от Герлен. За ней Кельнская вода, а потом индийское масло из цветков лотоса.

Если перевести с языка запахов на язык разведенок, то я избавилась от изнурительной работы, бытового инвалида, и десяти забытых годовщин свадьбы. Ни разу он не вспомнил про день, когда мы поженились. Зато даты выхода своих книг отмечал с размахом. Каждый год по десять тупых никчемных праздников!

— Что еще осталось? — Я убираю со лба липкую от пота прядь и выдыхаю. Прощаться с прошлым весело, но я все равно устала. Так я думала, пока мне в руки не легла тяжелая, нераспечатанная коробка. Луи Виттон, чистый унисекс, которым пользуются и мужчины и женщины. Подаренный, но так и не открытый.

Этот парфюм пах розой, инжиром и абрикосами. Желтыми, сочными, только привезенными в огромных коробках с юга плодами. Этот запах навеки осел у меня в памяти — именно абрикосы ела соседка по палате в день, когда мне сделали чистку. Я плакала, осознавая страшный диагноз, а она скидывала косточки в пакет и без конца жрала душно пахнущие фрукты.

Ненавижу!

Абрикосы и Филиппа.

— Прощай, — крикнула высоко в небо, и только Бог знает, что прощалась я не с Белым, а с моей не родившейся малышкой, с невозможностью иметь детей, с прошлой, слабой Риммой, той, кого из меня вылепил мой муж.

Еще с минуту я стою на мосту и тупо смотрю вниз, на огромное как озеро, пятно — кляксы моих обид и воспоминаний. Никита не торопит, ждет. И только когда я сама протягиваю руку, ведет меня вниз.

Он сгребает крупные осколки в сторону, и только потом просит:

— А теперь закрой глаза. Я покажу тебе чудо.

Я слишком устала, чтобы спорить. Слушаюсь этого странного мальчика, но уже не верю, что что-то может меня удивить. И оттого удивляюсь особенно ярко. Сейчас, без света и без вида серого моста, дроги, пустыря за ней, остается только запах. Новый, пугающий, но такой сладкий запах всех моих любимых парфюмов. Он как чистый концентрат счастья окутывает, обволакивает изнутри, и просится наружу. Через улыбку. Через касание пальцев. Через музыку в голове.

Господи, откуда музыка?

Никита берет меня за руку и ведет в танце. Осторожно, едва касаясь спины, поддерживает, чтобы не упала, уводит в сторону, кружит на месте, прижимает к себе так, что я чувствую его сердцебиение. Быстрое, тревожное.

Я дышу, стараясь унять волнение, и с каждым глотком воздуха утопаю в этом аромате. Если не смотреть, если вот так и замереть с закрытыми глазами, то можно поверить, что я в Раю. Потому что весь Ад остался для них, для зрячих.

— Видишь, Римма, — шепчет Никита мне на ухо, — в любом месте, в любое время, даже самое темное, можно найти свое чудо.

— Спасибо, — голос дрожит, а на ресницах чувствуется влага.

— Скажи, чего ты хочешь?

Открываю глаза и смотрю вверх, в спокойное, сосредоточенное лицо Никиты. Кажется, он сделает все и даже невозможное, стоит только попросить. Но мне нужно совсем немного. Одна крохотная услуга…