Измена. Вторая семья моего мужа

Глава 16

— Это было…

— … восхитительно! — Заканчивает за меня Никита и, целуя меня в нос, улыбается: Я сделаю тебе кофе!

Ну, да. Я хотела сказать почти то же самое. Правда, вместо «восхитительно» я бы использовала слово «ошибка». А вместо кофе предложила кое-кому убраться из моей спальни.

Он и убрался.

Голая подтянутая задница (как из самых смелых фантазий) мелькает перед глазами, пока Никита идет по коридору. Он что, меня совсем не стесняется? Видимо, нет.

Оставшись наедине, я привожу себя в порядок под непонятный реп. Это Никита включил колонку и настроил ее на свои предпочтения. Когда из кухни стал доноситься запах жареного бекона, я услышала полный радости клич:

— Римма, завтракать!

На завтрак иду как на заклание. Ноги дрожат и во рту сухо. Мамочки, неужели мы сделали это?! Судя по ломоте в мышцах и сладко тянущей боли в низу живота — сделали. И не один раз.

На пороге комнаты возвышается двухметровый мужчина. Голый, если не считать фартука, повязанного на мускулистых бедрах.

— Боже, ты такая красивая! — Ник целует меня в макушку, и, подхватив на руки, уносит к столу. Здесь все сервировано как для торжественного приема. Праздничный хрусталь, бокалы с соком, почти не подгоревшая яичница.

Я смотрю в тарелку, пока Никита смотрит на меня. Он делает это так нагло и открыто, что я начинаю краснеть.

— Тебе очень идет румянец, — улыбается он.

«А тебе очень идет уйти из моего дома» — проносится у меня в голове, но молчу. Не хочу обидеть человека, тем более… Никиту! Ковыряюсь в своей тарелке ножом и гадаю, почему неловко здесь только мне одной? А ведь кое-кто, по его словам, вчера невинности лишился! И ничего, бодр и весел, как обычно.

Неужели ему не стыдно?

Поднимаю глаза, напарываюсь на холодный насмешливый взгляд, и понимаю — нисколечко.

Вздрагиваю, когда Никита обхватывает мою ладонь рукой. Его кожа такая горячая, что инстинктивно хочется прижаться к нему сильней, но нельзя. Как мотыльку нельзя приближаться к свету! Сгорю и пепла не останется.

— Я налью тебе еще сок, — медленно произносит он.

Может, не надо? Пока он сидит, я не вижу его задницу. Очень красивую, аппетитную и совершенно… голую! После такого, моим антикварным стульям понадобится психиатр — слишком много они пережили за это утро.

Когда Ник отворачивается, произношу:

— Слушай, это была ошибка, которая никогда больше не повторится. Предлагаю обо всем забыть.

Вот так. Говорить об этом проще, когда не вижу его лица. Его удивленно вскинутые брови, четкую линию скул, изогнутые, как у капризного ребенка, губы.

Красивый парень. Очень на Настю похож.

От последней мысли хочется выть в голос, но Никита не оставляет мне времени на страдания.

— Почему не повториться? Мне показалось, все было… идеально?

На самом деле да. Но нет!

Смотрю в стол и мычу что-то нечленораздельное. Не буду же я опускаться до банальностей и рассказывать про разницу в возрасте, отсутствие перспектив и прочее. Кажется, это и так все понимают.

Все, но не Никита.

— Тебя смущает мой возраст? Так я подрасту. И вообще, молодой любовник как конструктор — собери себе все что хочешь. Тем более, я младше, а значит смогу досматривать тебя в старости, а ты не застанешь мой кризис среднего возраста. Одни плюсы.

Стараюсь убить Никиту взглядом, но молчу.

— И у нас гораздо больше общего, чем ты думаешь. К примеру, мы оба любим, когда тебе приятно.

Краснею как помидорина, но снова молчу.

— И про маму не беспокойся, я ей все сам скажу. Уверен, она будет в восторге. — И после крохотной паузы, добавляет: — Хочешь, я ей прямо сейчас позвоню?

— Не смей!!!

Цепляюсь руками за его фартук, чтобы усадить Никиту обратно на свой многострадальный стул. Этот дурак всерьез собрался звонить Насте? Гляжу в его жадно горящие глаза и понимаю — он сможет.

Спокойно, Римма. Дыши и… для начала хватит. Дышать в такой ситуации уже подвиг!

Савранский кладет руки мне на бедра и подталкивает меня к себе, обнимает, и смотрит так, будто душу через трубочку высасывает. Никогда раньше и не видела таких открытых, пронзительных глаз. Большой и сильный, Никита все равно похож на ласкового котенка. Поневоле чувствую зависть к женщине, которой достанется этот роскошный повзрослевший котяра.

Когда-нибудь. Не сейчас. Сейчас Ник так уязвим, его так легко обидеть, что я уже ненавижу человека, который это сделает.

То есть себя.

Никита всегда был упрямым, но сейчас, из-за своего ослиного уперства может сидеть здесь и доказывать, как хорошо нам было ночью, и если не получится, то он повторит на БИС, чтоб уж наверняка.

Такие вот Никиты головой стены прошибают.

Но вместе с фирменным упрямством, он приобрёл очень редкое по нашим временам качество — благородство. Да, Никита не уйдет. Но если убедить его, что так будет лучше для меня…

Застенчиво смотрю в сторону и горестно вздыхаю:

— Никит, прости, но никакого продолжения не будет. Все было отлично, но… боюсь, ты мне не подходишь.

— Допустим, — серьезно кивает тот, но рук с моей талии не убирает. Наоборот, еще крепче впивается пальцами, как ребенок, у которого вот-вот заберут любимую игрушку.

Чувствую, что должна объясниться, но язык прилипает к небу. Совершенно не хочется продолжать этот разговор, разум уплывает вслед за пальцами, которые гладят обнаженную кожу. Хоть бы задержаться в этом мгновении еще на секунду. Но нельзя.

— Никит, — стараюсь звучать строго, а голос дрожит как у девчонки, — я взросла женщина.

— Знаю.

— Я замужем.

— Тоже в курсе. Про сына подруги можешь даже не начинать, — резко обрубает он.

Вздыхаю. Ладно, мальчик, сам напросился. Приходится быть грубой, но иначе ты не поймешь:

— Хорошо, давай прямо. Что ты можешь мне дать? Не кривись, у нас честные торгово-рыночные отношения, я красива и пока еще молода, у меня есть образование, работа, квартира, житейский опыт. У тебя — брошенный университет и армия. И еще пять увольнений за последний год. Никита, мы сейчас на разных полюсах, понимаешь? Я хочу встретить мужчину, способного меня заинтересовать, удивить. Самодостаточного, цельного.

— Я могу тебя удивить.

— Сомневаюсь, милый, — торможу. Хотела назвать его так, чтобы подчеркнуть разницу в возрасте, но язык упирается в зубы и замирает, заставляя смаковать новое для меня слово. Ведь Никита и правда «милый». И мне действительно хочется его так называть.

— Да, милая, — нахал улыбается, будто раскусил мой тупой план. А я дрожу, потому что его ответная «милая» выбивает из под ног опору. Я даже не помню, о чем хотела сказать и потому тупо мямлю.

— Я… объездила все страны… и была в… так что вряд ли… вряд ли ты сможешь меня удивить.

Говорю и не свожу взгляда с его губ. Таких пухлых, что, кажется, если укусить, брызнет сок. Я напрягаюсь, жду поцелуя, почти мечтаю о нем, как вдруг Никита отстраняется и встает.

— Куда? — Не понимающе шепчу.

— Собирать вещи, ты была очень убедительна, Римма, меня проняло.

Когда он уходит, я чувствую себя глупо. Идиотка великовозрастная! Все думала, как бы не расстроить молодого мальчика, а теперь осталась одна и… грустишь?! По нему, что ли?! Да нет, бред какой-то!

Пока на кухне тихо, доедаю завтрак и даже успеваю помыть посуду. Никиты все нет. Жду еще немного, но из спальни не доносится ни звука, а потому, не выдержав, иду за Савранским. Может, он заснул? Или… плачет?!

Толкаю дверь и...

— О Боже.

Прямо передо мной стоит двухметровый лось, по-прежнему голый, если не считать моих красных колготок. Тех самых, из авангардного прошлого. Чтобы хоть как-то их натянуть, Никите пришлось сделать надрезы по низу и теперь он шевелит растопыренными пальцами, торчащими из капроновых дырок. Туда-сюда. Сюда-туда.

— Удивлена? — Он вскидывает на меня совершенно шальной в своем безумстве взгляд.

— Никит, ты в себе?

— Лучше бы конечно в тебе, но нельзя!

Облокачиваюсь о дверной косяк, кажется, тут нужна опора, иначе упаду. И вовремя, потому что в следующую секунду краснопопый лось поворачивается ко мне боком, и, сделав стойку как у боди билдеров, начинает играть мышцами. В такой позе я вижу все, даже то, что он не надел трусы под мои колготки.

— А теперь удивлена?

Фыркаю. Скрещиваю руки на груди и качаю головой. Мальчик, я была в голландском порнографическом театре, что мне твой натюрморт с яйцами в мелкую сеточку?

— Что ж. К этому я был готов. Алиса, музыку, — орет этот дурень и колонка отвечает на всю свою мощь Лебединым Озером. Господи, как хорошо, что Чайковский уже умер и не видит эту роскошь. Потому что «роскошь» сложила руки лодочкой, скрестила ноги иксиком и принялась очень натурально играть умирающего лебедя у меня в спальне, выписывая круги вокруг сброшенных в кучу вещей.

— А теперь удивлена?

— Я бы даже сказала в ахуе, — честно признаюсь Савранскому. Такого шоу даже в голландском театре не показывают.

Никита весело хватает меня под мышки и волочет обратно в кровать, пока я пытаюсь пихнуть его в грудь. Куда там, он так силен, что не чувствует моих ударов, а просто смеется. Раскатисто, как Зевс — Бог Грома и Молний. И я смеюсь вместе с ним, гораздо тише, но очень искренне. Слезы брызгают из глаз, и, заметив это, Ник вытирает их пальцами. Руки у него шершавые, в мозолях, но я льну щекой к грубой коже, чтобы еще раз коснуться чего-то живого.

Вот нужное слово! Живой! Он первый живой человек в этом антикварном музее, в котором я и сама стала экспонатом. И я так не хочу его отпускать.

Никита будто считывает мои мысли. Наклоняется и шепчет прямо в губы:

— Не бери в голову, нам просто хорошо вместе. Это только про секс, никаких чувств, никаких обязательств. Наш с тобой секрет, о котором никто не узнает.

— Надолго?

— Не знаю, — он жмет плечами, — пока не встретим кого-нибудь стоящего, тогда просто разойдемся и забудем. А пока, разреши себе веселье.

И я разрешаю. Впиваюсь в его губы поцелуем, который накрывает меня новым, непонятным чувством своей «нужности». Сейчас я нужна Никите, но это не идет ни в какое сравнение с тем, как сильно он нужен мне! Как воздух! Как тепло! Как Жизнь!

Мы жадно ласкаем друг друга. Трогаем, кусаем, облизываем, и почти растворяемся в этом чувстве, выпадаем из реальности, оставив только кусочек себя здесь. И именно этот кусочек первым реагирует на шум в коридоре:

— Римма Григорьевна, это я, Нюра.

Затем звук оплеухи и чей-то грубый голос:

— Молчать, дура. Это и твой дом тоже, так что раздевайся и все.