Измена. Вторая семья моего мужа

Глава 9

— Я могу еще чем-то помочь?

Вежливая улыбка сотрудника банка не может меня обмануть. Он устал от этой бесполезной беседы. Что ж. Я тоже устала.

— Очевидно, не можете.

— Спасибо, что обратились в наше отделение…

Да-да, дальше пара вежливых фраз и прощание, которое я решаю пропустить.

То, что сказал мне этот очаровательный юноша, было понятно и так, однако хотелось услышать все лично. Несколько недель назад муж снял наши накопления со сберегательного счета. Так же он поступил и со своей картой. И пока я не предоставила бумаги об опекунстве над Филиппом, мне не могут сообщить, где находятся его деньги. Его. Его, мать вашу! Возможно, он вшил эти пару миллионов в матрац. Возможно, открыл счет в другом банке. Или же накрутил из пятитысячных купюр самолетики и пустил их с крыши вон того небоскреба.

Скажи мне об этом неделю назад — не поверила. А сейчас легко допускаю самые бредовые варианты.

Пока еду в издательство, в голове крутится слишком много мыслей. По привычке, оставшейся после работы, когда приходится собирать воедино несколько сюжетных веток, каждая из которых имеет смысл, я рисую сценарий собственной жизни.

Итого. Муж в коме. Его беременная любовница вернулась к родителям, но я не могу гарантировать, что это надолго. Нюра как бомба с отложенным действием и не понятно, когда она рванет. Так же не ясно, что с работой, так как редактировать мне приходилось только книги Белого. И из-за специфики наших взаимодействий, мы решили нигде не афишировать мое имя. То есть, я классный специалист с огромным опытом и нулем рекомендаций. До кучи выяснилось, что деньги, которые мы откладывали вместе, чудесным образом исчезли. Не хватает кометы, которая сейчас влетит в кузов моей машины и разорвет меня на куски. Или это недостаточно эпично?

В который раз напоминаю себе, что здесь не российский сериал, где на скромную и положительную клушу сыплятся все беды и напасти мира. Ну, чтоб домохозяйки, которые смотрят этот ужас, растрогались посильнее.

Нет. Я не героиня мыльной оперы и буду бороться за себя и свое благополучие.

Помимо общего счета у меня есть личная карта, с моими личными деньгами. Сумма не Бог весть какая, но на пару месяцев депрессии, если вдруг та случится, хватит.

Еще у меня есть квартира. Моя собственная. Да, на окраине Москвы. Помню, как Белый кривил свой аристократический нос, когда я оформляла сделку.

«Милая, ну зачем тебе этот мещанский уголок? Давай лучше слетаем в Мексику, как ты и хотела?»

Я человек старой закалки и не смогла потратить наследство родителей на отпуск. Пусть даже такой, о котором всегда мечтала. Вместо этого оформила в ипотеку небольшую однокомнатную квартиру в очередном разросшемся ЖК. Минусов у недвижимости было куча, плюс всего один — она полностью моя.

Сделав там скромный ремонт, я сдала квартиру молодой женщине с ребенком. Цену не задирала, с проверками не беспокоила, да и жильцы мне попались чудесные. За пару лет я смогла закрыть ипотеку досрочно. Так что помимо машины, коллекции нишевого парфюма и красного диплома, у меня имелась недвижимость.

Продавать ее я не хочу. Тем более не хочу выгонять своих арендаторов на улицу, чтобы самой переехать туда. Но знать, что мне в принципе есть куда ехать, и есть что продать — очень приятно.

Поэтому я даже улыбаюсь, когда захожу в здание издательского дома «Лестницы и Змеи», в котором печатался мой муж. Чтобы уже через четверть часа Фомичев Антон стер с лица мою первую за этот день улыбку.

Разумеется, Антон занял кабинет со стеклянными стенами, чтобы наблюдать за каждой подопытной крыской этой лаборатории. Все они трудятся, шуршат страницами, не отрывают глаз от мониторов. Я прохожу через весь офис, но никто не обращают на меня внимания.

И это понятно. Мое имя, и тем более мое лицо почти нигде не мелькает. Для всех остальных я тень, и даже Антон не знает, мою настоящую роль в книгах Белого.

И потому Фомичев теряется, когда я с порога озвучиваю, зачем пришла:

— Я хочу пересмотреть условия своего контракта.

На стуле перед ним высится кипа книг, и приходится убрать их, чтобы сесть.

— Контракт, Антон. Я хочу перезаключить его на новых для себя условиях.

— Я думал, сначала принято здороваться.

— Здравствуй, Антон, — легко киваю я и напоминаю, — контракт. Я хочу повышение своего процента на новинку.

— Только это?

— И чай. Новый контракт и чай.

— Что ж, сейчас посмотрю, что можно сделать.

Антон тянется к кнопке селектора и через несколько минут секретарь приносит нам поднос с чаем, кофе и тарелочкой с конфетами. Не знаю, отчего мне так холодно, но руки сами хватают большую пузатую кружку, которую можно прижать к щеке. От чашки исходит слабый синтетический запах малины. Наверное, здесь заваривают пакетированный чай, при том, не самого лучшего качества.

Какой-то симулятор. Ненастоящий писатель, ненастоящий редактор и чай тоже… ненастоящий.

Фомичев ждет, пока я согреюсь, и только потом спрашивает, медленно растягивая слова:

— Почему ты думаешь, что я пересмотрю условия твоего договора?

— Потому что иначе я прекращу свое сотрудничество с твоим издательским домом.

— Даже так? И куда же ты пойдешь?

— Для начала к твоим прямым конкурентам, — честно отвечаю я. Мне нет смысла юлить и Антон это знает. Знает, но не желает мириться с реальностью.

— С нулевым опытом и отсутствием рекомендаций? Римма, детка, твоя фамилия вписана в книги только в качестве второго корректора, а Филипп, когда, наконец, придет в себя, будет отрицать, что ты когда-либо работала с ним.

— Последняя рукопись все еще у меня, Антон.

— Ага, а у меня расписка с конскими штрафами в случае, если Белый задержит книгу хоть на день. Ну, что ты сделаешь? Удалишь ее с компа? У меня есть копия. Откажешься работать? Так Фил нашел отличный Риммозаменитель. Правда, она миленькая? И такая молодая…

Он откидывается на спинку широкого кожаного кресла и берет со стола золотой паркер с гравировкой — подарок от нашей семьи на Новый год. Ручка вращается между пальцев, как лопасти мельницы. Он крутит ею так долго, что меня начинает мутить.

— Наш с Филиппом, — наконец произносит этот гад, — договор действует еще год, сегодня утром я проверил документацию, на случай такого вот разговора. А ты, милая моя, всего лишь дополнение к гению своего мужа. И ради тебя одной я не буду ничего менять.

Говоря это, Антон рассчитывает на какую-то реакцию, но меня не задевают его слова. Я ставлю чашку обратно на столик и произношу ровным, металлическим голосом:

— Скажи, ты ведь в курсе, как выглядела моя работа над романами Белого?

— В общих чертах.

Киваю:

— А как ты отнесешься, если все остальные, помимо нас с тобой, в самых общих чертах узнают, как именно Белый писал свои книги.

— Положительно, — губы Антона расплываются в самодовольной улыбке. — Доказать ты ничего не сможешь, вы супруги, работали часто с одного компьютера, Фил рассказывал. Даже если журналисты заинтересуется твоей истории… при всем уважении, Римусик, жизнь писателя не так увлекательна, как развод какой-нибудь певицы или наркоманский приход сериального актера третьей величины. Толпа погудит и забудет, но даже этого мне хватит, чтобы настругать бабла на вашем скандале еще на пару мультов. Я делец и кое-что смыслю в рекламе. Например, что черный пиар работает куда лучше рекомендаций и хвалебных отзывов.

Несколько секунд мы молча изучаем друг друга. Странно, я знаю Антона пару лет, но впервые заметила, какой же он урод. И судя по кривой ухмылке на круглом как шайба лице, Фомичев тоже не считает меня красавицей. В своей голове он явно рифмует к моему имени пару слов позабористей.

Что ж, я ему помогу. Моя девичья фамилия — Фука.

Римма Фука — та еще сука.

И на правах последней твари, я произношу:

— Спасибо за честность, Антон. И за то, что сэкономил мое время, сразу объяснив, что здесь меня никакие перспективы не ждут.

Фомичев делает вид, что снимает шляпу и низко кланяется над столом. Его длинная грязная челка почти опускается в пустую чашку.

— Всегда рад интересной беседе. Я попрошу, чтобы тебя проводили.

— Не стоит. — Я встаю, беру с кресла сумочку, и медленно, стараясь держать спину прямо, иду к выходу. Только дойдя до двери, поворачиваюсь назад: — Вот только…

— Что «только» — смеется Антон. Он заинтересован, что может сказать загнанная в ловушку зверушка.

— Только ты забыл, что Белый в коме. В очень плохом состоянии. И хоть я желаю долгих лет жизни, мучительной и полной боли, этому мерзавцу, мы оба понимаем, что случись что — единственным наследником его интеллектуальной собственности стану я. На ближайшие пятьдесят лет. А я, как потерявшая разум вдова, не могу гарантировать, что не сделаю глупостей.

Глаза Антона изумленно округляются, и впервые в них появляются живые эмоции. Заинтересованность? Предвкушение? Азарт?

Он потирает руки, как карточный игрок при хорошей раздаче:

— Красиво уделала. Не зря говорят, что с тебя написана Черная княгиня, Римма.

— Разумеется, с меня, — обернувшись, я смотрю в его пока еще довольное лицо. — Ведь я сама ее и написала.