Измена. Вторая семья моего мужа

Глава 36

Савранский улыбается в ответ, широко и искренне — от уха до уха. Со стороны кажется, что ему вообще все происходящее нормально, и что он наслаждается беседой, пока я еложу на стуле и мечтаю, чтобы все скорее закончилось.

— Я, мамуля, отрабатываю отцовскую генетику. Но вы скажите, если я мешаю, я вот, себе компанию поинтересней найду. Вик, дай Серого, я с ним погуляю, пока вы нам, красивым холостым мужчинам все кости перемоете?

Он встает с диванчика и подхватывает у ошалевшей Вики курточку и шапочку сына. Пока Настя держит Сережу на руках, Никита обувает того в кроссовки, и когда с одеванием покончено, уводит малыша на улицу. Перед этим, чтобы нам и правда было кому мыть кости, Никита целует меня в нос и шепчет что-то из серии:

«Будут обижать — зови».

Первое что говорит Настя, когда ее сын, наконец, уходит из кафе:

— Слава Богу, это больше не моя проблема.

И очень красноречиво смотрит в мою сторону.

А я? А я завороженно наблюдаю за тем, как большой мужчина выгуливает под руку крохотного, похожего на пупса, мальчика. И не слышу ни голосов подруг, ни бряцанья посуды, ни звона дверного колокольчика, полностью завороженная этой картиной. Никита был бы великолепным отцом. Таким, о котором может мечтать каждый ребенок. Он обожает детей, потому что сам еще не до конца повзрослел, и дети чувствуют эту связь, а потому сами тянутся к Никите. Савранский что-то рассказывает Сережке, тот слушает внимательно, кивает и даже отвечает на своем, на детском, не сводя с большого дяди очарованного взгляда. Они ходят по мокрым после дождя тропинкам, кормят голубей семечками, катаются на карусели, пока Сережка не начинает захлебываться от смеха. Они счастливы.

А я… умираю. Потому что мне очень больно видеть все это и понимать — со мной Никита никогда не станет папой. Другом, любовником, мужем, да кем угодно, вот только не отцом. И ладно бы он не хотел, но ведь нет, хочет! Мечтает о большой семье и трех дочках, он ведь мне сам говорил! О трех нежных девочках, которых будет наряжать в пышные платья, потому что они его принцессы, и учить хуку с левой, потому что каждая принцесса должна уметь за себя постоять.

Хочется плакать от того, насколько все это нереально. Со мной. Я не смогу дать Никите ничего из того, что он хочет. И пока я думала, что он просто проводит со мной время, скидывает напряжение и все прочее, пока я старалась не замечать, что это давно переросло в настоящее чувство, мне было легко обманываться.

Сейчас же врать себе не получалось.

Никита прекрасен. И он не заслуживает расплачиваться всю жизнь за мои ошибки.

— Ты, наверное, очень гордишься Никитой, — подперев щеку рукой, Вика, тоже смотрит в окно.

— Очень, — не сговариваемся, произносим мы с Настей в ответ. Замолкаем и добавляем, снова хором: — извини, думала, она это мне…

— Девчонки, вы что репетировали, — прыскает Вика в кулак.

А вот нам не смешно. А очень неловко и хочется провалиться под землю от стыда! Но Настя не дает мне времени на страдания, вместо этого, она сжимает мою руку и произносит:

— Ничего, к этому мы с тобой тоже сможем привыкнуть.

И улыбнувшись своей фирменной, «все-под-контролем» улыбкой, принимается расспрашивать Вику о ее здоровье. Та охотно переключается на интересную для себя тему, и они вдвоем щебечут, пока я таращусь в окно. На Никиту, который, сам не зная того, подтолкнул меня к решению.

Самому сложному в моей жизни и самому правильному для нормальной жизни другого человека.

Прощаясь, Настя крепко прижимает меня к себе.

— Римм, — она смотрит на меня долго, будто хочет сказать что-то важное. Но замолкает, натолкнувшись на мои блестящие от слез глаза. И молча кивает. Настя умная. Она все поняла и так.

Моргаю. Нельзя плакать, не при подругах. И, конечно, не при Никите. Он ждет меня на улице, и еще ни о чем не подозревает.

Когда мы остаемся вдвоем, рассадив Вику и Настю по такси, Никита кажется абсолютно счастливым. В его синих, безмятежных глазах, играет солнце, способное растопить самый толстый в мире лед.

— Все, этап пройден? Подружки одобрили твоего нового хахаля?

Он порывисто обнимает меня и целует в макушку. Задерживается на секунду, чтобы вдохнуть запах моих волос, как делает каждый раз в приливы нежности.

— Я вызвал такси, — шепчет на ушко. По коже разбегаются мурашки, но не от неожиданной ласки, а от ужаса, что ласка эта последняя, и я не успею сохранить ее на память.

— Давай лучше пешком?

Наш разговор не для посторонних и при водителе я ни за что не решусь сказать, то, что должна. Мне и без того трудно, я всегда была трусихой, а сейчас от мысли, что будет дальше, коленки дрожат. Я с трудом соображаю и не понимаю, что говорить, и потому просто иду за Никитой по широкой как река, Тверской и узким, словно ленты, проспектам. Спотыкаюсь о бордюр, бьюсь о прохожих, и вообще не смотрю по сторонам. Никита замечает, что я отстала, и берет меня под локоть. Мягко, но как-то очень надежно.

— Слушай, мне кажется, все прошло отлично. И мама не против, и отец… смирится. Ба вообще от тебя в восторге будет!

Молчу. Цепляюсь пальцами за ладонь Никиты, будто боюсь, что он меня отпустит и тихо иду рядом. Вслед за ним.

— Сережка у Вики богатырь такой, — Савранский, кажется, не замечает моего состояния. И все говорит, и говорит. — И смешной, я чуть не выпал с его рож. Такие гримасы мне корчил, ты бы видела. Постой, я же фоткал для тебя, вот.

Никита отпускает мою руку, и та безвольно падает вниз. Я стою, замерев, пока он что-то ищет в телефоне и тычет мне в лицо яркий экран. На всех снимках Сережка. Чудесный, невероятно сладкий малыш, которому повезло родиться в любящей семье. У Никиты горит взгляд, когда он рассказывает мне о мальчике. И с каждым словом, с каждым восторженным вздохом, я понимаю, что должна отпустить любимого. Что со мной эти яркие, как два маяка, глаза погаснут. Не сразу, а постепенно, как гасли мои рядом с неподходящим человеком.

Неужели я хочу Никите такой же судьбы? Ни за что на свете! Я не буду держать его при себе, перестраивать, воспитывать. Я ведь сама прошла все это и знаю, чем обернутся такие отношения. И чтобы Никита был счастлив завтра, я должна прогнать его сегодня, прямо сейчас. И именно прогнать, потому что начни я что-то объяснять, доказывать, Савранский десять раз меня переспорит и переубедит. И я соглашусь, потому что не железная и тоже хочу любить.

— Слушай, раз сегодня встретились с твоими подругами, может на следующих выходных я познакомлю тебя со своими друзьями? Ты им понравишься.

Тут я не могу сдержать улыбку, представив среди молодых пацанов в мешковатой одежде себя — в деловом костюме и на десятисантиметровых шпильках. Конечно, понравлюсь. Под такое даже целая категория в фильмах для взрослых есть.

Но Никита объясняет мою улыбку по-своему.

— Это значит «да»? — Тянет он в ответ уголки губ.

— Да, только… какое это будет число?

Я демонстративно лезу в телефон, чтобы открыть календарь, но Никита меня останавливает.

— Двадцатое. Суббота, подойдет?

— Ок. Давай только после обеда?

— Хорошо, — легко соглашается он. — А что, до обеда у нас какие-то планы?

— Да, то есть, нет. — Опускаю лицо вниз, чтобы челка скрыла покрасневшие от напряжения глаза. Если голос я еще могу сделать уверенным, то лицо выдает меня с потрохами. Актриса из меня никакая. — Я должна встретиться с Юрой.

— Ху из Юра?

— Ну, Кли-мов, — тяну по слогам, как маленькому. — Юрист мой.

Никита останавливается. Тормозит так резко, что я бьюсь головой в его спину. Он поворачивает голову и с непониманием смотрит вниз, на меня.

— Вы же только недавно встречались.

— Да, но он предложил снова.

— Что-то по разводу?

— Да нет, — я прилагаю все силы, чтобы не отвернуться, чтобы смотреть прямо на него, когда говорю это: — Просто кофе попить, я же говорила, что он меня звал.

Никита сглатывает. За ворот его рубашки ныряет кадык — как поплавок в воду. Упал и исчез. Никита не шевелится и, кажется, даже не дышит.

— И давно, — его голос непривычно хрипит, — ты встречаешься с другими мужчинами?

— Никит, ты чего, — я тянусь, чтобы пригладить его вихры, но Никита дергается, не дает мне себя коснуться. — Да что с тобой? Я просто иду пить кофе со своим юристом!

— Зачем?

— Ну, ты ведь сам сказал, что у нас свободные отношения.

— Не для меня.

И не для меня, милый. Но ты об этом никогда не узнаешь. Потому что я об этом никогда не скажу. Вместо этого подхожу к такому сильному, словно вылитая из стали пуля, и вместе с тем ранимому мужчине, кладу руки на плечи, привстаю на носочки, стараясь заглянуть ему в глаза. Потому что все должно выглядеть естественно, не вызывать сомнений, и потому что хочу запомнить Никиту. Навсегда запечатлеть этот полный непонимания взгляд.

— Прости, значит, я тебя не так поняла.

— И теперь ты отменишь свою встречу?

Он напряженно следит за тем, как я качаю головой.

— Это будет неудобно.

— Значит удобно, — усмехается Савранский. — Римма, это из-за моей мамы? Это она тебе что-то сказала?

Никита накрывает мою ладонь своей, крепко сжимает пальцы и притягивает меня ближе. Так, что я упираюсь грудью ему в ребра. Он нависает сверху, и приходится запрокинуть голову, чтобы рассмотреть его лицо. Если бы не было так больно, то я бы восхитилась красотой перемен в его чертах. Из веселого, порывистого мальчика в мужчину. Величественного, как олимпийский Бог.

— Не молчи, если это мама, я прямо сейчас поговорю с ней!

— Господи, при чем здесь Настя?

Я не выдерживаю и все-таки увожу взгляд в сторону. Ну, нельзя так смотреть на меня, я ведь не железная!

— Никита, не драматизируй. Я просто выпью чашку чая со своим адвокатом, это займет час, максимум два. И потом мы поедем к твоим друзьям.

— А если я скажу, что не хочу, чтобы ты встречалась с Климовым?

Он еще держится за меня. Давит ростом, силой, и размахом первых чувств. Первое всегда самое сильное. Первый снег самый белый. Первый мороз самый колкий. Первая зарплата кажется целым состоянием, а первая любовь… она сбивает с ног и заставляет лететь в бездну, отчего все внутри замирает и сладко поет. Потом она же бьет тебя по голове, не жалея, и не щадя глупых влюбленных. И отступает, уступая место другим людям и другим чувствам. Потому что первый не значит единственный.

Мягко убираю руки Никиты со своих. Мне понадобится целая вечность, чтобы отвыкнуть от его прикосновений, и начать лучше сейчас.

— Я отвечу, что ты не прав. Это просто встреча, Климов мне не интересен как мужчина. Или ты ревнуешь?

Улыбаюсь, и от моей улыбки что-то меняется в лице Никиты.

— А если да?

— Тогда сходи на встречу с друзьями без меня, там наверняка будут девушки. Повеселись и поставь галочку, что отомстил.

Он отшатывается, делает неосторожный шаг с бордюра на дорогу, и чтобы не упасть, спускается вниз. Под заливистый гул машины. Мы не обращаем внимания на автомобили, полностью поглощённые друг другом. И Теперь, когда наши глаза на одном уровне, мне кажется, или я действительно вижу, как помутнел его взгляд.

— Как скажешь, мамочка, — голос сочится ядом.

— Не пытайся меня задеть, Никита.

— Не пытайся сделать вид, что ты хуже, чем есть на самом деле, Римма. И врать, неужели самой не противно? Я бы все понял и так, могла бы просто сказать.

Он отворачивается. И уходит прочь, оставляя меня наедине со своими малодушием и слабостью.